Дженерейшен пи о чем
Краткое содержание Пелевин Generation «П»
Выйдя из стен института, Вавилен устраивается продавцом сигарет в киоске, где общение с новым для него миром происходит через маленькое окошечко. Это общение пойдёт ему на пользу. Он сможет с первого взгляда определять финансовую состоятельность покупателя, попутно развивая в себе цинизм.
Совершенно случайно, Вавилен окажется в мире рекламы, где у него обнаруживаются способности придумывать для неё запоминающиеся слоганы. Но у кажущейся случайности будет своя логика, которая проявится в определённом порядке, и он напоминает языческий культ. Ещё в эпоху вавилонского столпотворения начинается распад человеческого общества, в его основе порядок, путь к богатству и мудрости, как единому целому.
Так сначала, он стал копирайтером, а чуть позже «криэйтором». Его главной задачей было к отечественному сознанию, адаптировать зарубежные товары, с чем он отлично справляется. Мир Вавилена постепенно превратится в цифровое изображение, где он будет стараться и дальше совершенствовать своё мастерство, всё больше понимая, что человек теряет свою индивидуальность зомбированный телекоммуникациями.
Вавилен мастерски справится с вовлечением в рекламный процесс отечественного потребителя. Его неограниченные возможности позволяют изготавливать для других воображаемую панораму жизни. Так происходит вовлечение массового сознания, где компьютерные технологии определяют политику власти и показывают народу образы государственных служащих. Так от рекламщиков зависит развитие личности и духовно-личностное состояние общества. А их основная функция, это участие в рекламных клипах и телепередачах.
Так, замещая окружающую реальность, Вавилен стал создателем телевизионной реальности. И вот, с помощью компьютерных технологий он создаёт политическую жизнь страны и телевизионные образы государственных служащих. Но один вопрос не даёт ему покоя на протяжении всей работы, заставляя задуматься, кто же за всем этим стоит и управляет, в итоге сам, становясь живым богом и суженым богини Иштар.
Вот так, всё, что происходит в стране, сказывается на личности и душевном состоянии людей, где среди неразберихи начинает появляться порядок, и порядок этот ужасен, напоминая древний языческий культ. Довольно много в романе уделено богам выдуманной религии, ритуалам и тому, как это влияет на жизнь главного героя.
Ненавязчиво в книге прослеживается мысль о влияния рекламы на умы людей. Этот роман затрагивает за живое уже новое поколение и учит всех помнить о важном понятии – духовность нации.
Можете использовать этот текст для читательского дневника
Пелевин. Все произведения
Generation «П». Картинка к рассказу
Сейчас читают
У одного мужчины скончалась супруга, и стал он жить с дочерью. Но недолго время прошло, как он сочетался законным браком с женщиной, ужасно сердитой и жадной. К тому же она имела своих дочерей, таких же вредных и невоспитанных, как она.
Дениска, Мишка и Алёнка жили в одном дворе. Они часто гуляли и играли вместе. И вот недавно они снова проводили своё свободное время во дворе. Дело было перед новогодними праздниками. Во двор въехала грузовая машина
Накануне Оля допоздна читала книжку, и утром бабушке никак не удавалось разбудить ее в школу. Когда, наконец, она растормошила внучку, та никак не могла отыскать свои вещи
В рассказе описывается случай, который произошел в одной школе первого сентября. В класс первоклассников заглянул герой рассказа — старшеклассник Юра. Уроки уже закончились, но на задней парте сидела и плакала очень
Проживал в небольшом городке столяр Джузеппе и изготавливал красивые фигурки, чтобы продавать и жить на эти средства. Однажды ему попалось полено, которое издавало какие-то звуки, и он испугался.
Виктор Пелевин «GENERATION П»
Виктор Пелевин — русский писатель, начал заниматься литературной деятельностью в конце 80-х годов. Известность писателю принесли первые произведения, написанные в начале девяностых годов, когда распался Советский Союз.
Постмодернистский роман «GENERATION П» был написан в 1999 году и рассказывает о поколении новых россиян, растущих и взрослеющих на телевизионных рекламных роликах в то время, когда в стране правительство проводит экономические и политические реформы, пытаясь создать новое русское государство на обломках советской империи.
Персонажи романа
О главном герое романа
Главным героем этого произведения современной русской литературы является молодой человек с странным именем Вавилен Татарский. Он хорошо воспитан и образован, учился (но не окончил) в техническом вузе, а потом в Литературном институте.
Его имя, придуманное отцом, является составным из имен Василия Аксенова и вождя революции Владимира Ленина. Юноша был не в восторге от своего имени, поэтому везде представлялся как Владимир.
Вавилен был из поколения 70-х, его любимый поэт — Пастернак. Он мечатл о литературной карьере, как вдруг произошёл развал СССР. Чтобы как-то прожить, он пошел работать в ларек. На этой работе он набрался цинизма и научился по рукам покупателей определять их достаток.
По большой случайности Татарский попадает туда, где пишутся рекламные слоганы. Человеку, учившемуся в литературном — это не сложно делать, но у Татарского выявился просто-таки талант к такому делу.
Дальше — больше, Татарский переходит на телевидение, где становится создателем рекламных роликов, а потом и телевизионной реальности, которая заменяет настоящую жизнь для российского обывателя.
Сюжет книги «GENERATION П»
Роман начинается с того, что автор описывает поколение, которое бредило американской мечтой, и путь к ней начало с того, что выбирало Pepsi. Именно представителем такого поколения и являлся Вавилен Татарский. В восемнадцать лет он сменил имя и стал Владимиром, не смирившись с выбором отца.
Технический институт он бросил, решил заниматься литературными переводами, но тут рухнула Советская империя, и Татарский оказался не у дел. Он идет работать продавцом в киоск.
Однажды Вавилен случайно встречается с одногруппником Морковиным, и тот приглашает Татарского в агентство по созданию рекламы, которой руководил Пугин. Уже за первую работу — рекламу кондитерского комбината — он получает хороший гонорар.
Руководитель поясняет Татарскому, то он должен писать такую рекламу, которая бы подходила мировоззрению русского человека, но концепцию необходимо брать западную. Поэтому следующим заданием были сигареты «Парламент».
Не зная с чего начать, Татарский вспоминает о курсовой работе, где идет речь о богине Иштар, чтобы стать мужем которой нужно было соблюсти ряд условий — выпить отвар мухоморов, зайти на культовое многоступенчатое сооружение — зиккурат, и отгадать три загадки…
Generation «П»
История Вавилена Татарского, яркого представителя поколения «П», который покорил сталинский небоскрёб Вавилонской башни, стал участником всемирного заговора и земным мужем богини Иштар.
Когда-то в России жило поколение, которое выбрало «Пепси». Они мечтали, что когда-нибудь запрещённый мир с той стороны океана войдёт в их жизнь. Через 10 лет этот мир вошёл. Его визитной карточкой стал рекламный клип, в котором обезьяна пила пепси-колу и уезжала на шикарном джипе в обнимку с девицами в бикини. «Именно этот клип дал понять большому количеству прозябавших в России обезьян, что настала пора пересаживаться в джипы и входить к дочерям человеческим».
Однажды летом Татарский прочёл томик стихов Пастернака, в результате чего бросил технический институт, в котором учился, и поступил в Литературный на отделение переводов с языков народов СССР. Тогда же он начал писать стихи для вечности. Через некоторое время СССР развалился, а вместе с ним исчезла и вечность, для которой надо было писать. Татарский оказался не востребован эпохой. В свою книжечку он записал: «Когда исчезает субъект вечности, то исчезают и все её объекты, — а единственным субъектом вечности является тот, кто хоть изредка про неё вспоминает».
Татарский устроился продавцом в коммерческий ларёк, «крышей» которого был Гусейн, обитавший в полупустом вагончике неподалёку. Здесь Татарский приобрёл два новых качества: бескрайний цинизм и способность определять платёжеспособность покупателя по его рукам. Однажды к ларьку Татарского подошёл Сергей Морковин, его однокурсник по Литинституту. Морковин занимался рекламой.
На следующий день он отвёл Татарского в место под названием «Драфт Подиум». Главным там был небритый парень Сергей. За первую свою работу, рекламу Лефортовского кондитерского комбината, Татарский получил 2 тысячи долларов. Так Татарский стал копирайтером. С Гусейном он объясняться не стал, а просто положил ключи от ларька на крыльцо его вагончика. Довольно быстро Татарский стал работать сразу на несколько студий.
Через некоторое время Татарский попытался подняться на ступеньку выше и стал разрабатывать рекламные концепции. В этом ему помогала книга «Позиционирование: битва за ваш разум», которую Татарский считал своей маленькой Библией и частенько перечитывал на сон грядущий. С точки зрения Дмитрия Пугина, нового нанимателя Татарского, смысл его работы состоял в приспособлении западных рекламных концепций под ментальность российского потребителя. Пугин, мужчина с чёрными усами и блестящими чёрными глазами, в прошлом работал таксистом в Нью-Йорке и именно оттуда привёз идею о советской ментальности.
Пугин поручил Татарскому разработать рекламную концепцию для сигарет «Парламент». Промучившись несколько часов, Татарский вспомнил о своей курсовой по истории, которая называлась «Краткий очерк истории парламентаризма в России». Разбирая залежи на антресолях, Татарский нашёл папку-скоросшиватель с надписью «Тихамат» на корешке. Это было приложение к диссертации по истории древнего мира. Одна из статей была озаглавлена: «Вавилон: три халдейские загадки», причём в первом слове сквозь букву «о» отчётливо проступала замазанная «е». Не на шутку взволновавшись, Татарский принялся за статью.
В ней говорилось о халдейской богине Иштар, ритуальными предметами которой являлись зеркало, маска и мухомор. Мужем богини мог стать любой житель Вавилона. Для этого он должен был выпить зелье из мухоморов и взойти на зиккурат (башню) Иштар, по пути разгадывая три загадки. В верхней комнате зиккурата находился золотой идол богини, с которым надо было вступить в сексуальный контакт. «Три загадки Иштар представляли собой три символических объекта, которые вручались вавилонянину, пожелавшему стать халдеем. Он должен был разъяснить значение этих предметов». Ответы на загадки жрецы Иштар продавали на запечатанных глиняных табличках, и называлось это Великой Лотереей.
На следующий день Татарский случайно встретил своего одноклассника Андрея Гиреева. Тот был одет в синюю рясу и расшитую непальскую жилетку и «казался последним осколком погибшей вселенной». Он пригласил Татарского в гости, в посёлок Расторгуево. По приезде Гиреев угостил Татарского чаем из сушёных мухоморов. Через полчаса чай подействовал, отозвавшись в теле Татарского радостной дрожью. Сжевав ещё по паре ломтиков сушёных мухоморов, приятели отправились гулять. По дороге через лес Татарский съел ещё несколько коричневых мухоморов. Вскоре «его мысли обрели такую свободу и силу, что он больше не мог их контролировать».
Гиреев испугался состояния Татарского и убежал. Татарский погнался за ним и оказался около замороженной стройки. Недостроенное здание было похоже на ступенчатый цилиндр с башенкой наверху, вокруг которого вилась спиральная дорога на опорах. Татарский начал подниматься на зиккурат. По дороге он нашёл три предмета: пачку из-под сигарет «Парламент», кубинскую монету в три песо с изображением Че Гевары и старую пластиковую точилку для карандашей в виде телевизора. Башенка оказалась техническим помещением. На стене висел плакат с голой, золотой от загара, женщиной, бегущей по пляжу.
После этого приключения рекламные концепции стали получаться у Татарского намного легче. «Чем дальше он углублялся в джунгли рекламного дела, тем больше у него возникало вопросов, на которые он не находил ответа». В книге Россера Ривса Татарский вычитал два термина: «внедрение» и «вовлечение», которые оказались для него очень полезны. Татарский много думал о том, откуда такие, как он, узнают, во что именно следует вовлекать народ и кто придумывает главную тенденцию. Со временем он понял, что создаёт для людей на некой стене панораму несуществующего мира. Чем больше у человека денег, тем красивее вид на панораме. «Тогда, может быть, и стена нарисована? Но кем и на чем?».
На следующее утро Татарскому позвонил некий Владимир Ханин и сообщил, что Дмитрия Пугина убили. Приехав в офис Ханина, Татарский увидел над его столом палакат с тремя пальмами на тропическом острове. Эти пальмы были копией голограммы с пачки «Парламента», которую Татарский нашёл на зиккурате. С этого дня Татарский начал работать в агентстве Ханина «Тайный советчик». Татарского насторожил тот факт, что Ханин знал его настоящее имя — Вавилен. «Мистическая сила несколько перестаралась с количеством указаний, предъявленных его испуганной душе одновременно».
Размышляя об этом, Татарский почувствовал, как «в душу заползла депрессия». Избавиться от неё можно было, купив что-нибудь. Оглянувшись вокруг, Татарский увидел магазин под вывеской «Иштар». «Он уже точно знал, что весь его сегодняшний маршрут не случаен». На углу улицы Татарский увидел плакат с надписью «Путь к себе» и зовущую за угол жёлтую стрелку. Татарский с трудом нашёл магазин и вошёл. Над прилавком висела майка с портретом Че Гевары. Татарский купил майку и планшетку для спиритических сеансов.
Дома Татарский заправил планшетку бумагой, возложил на неё руки и вызвал дух Че Гевары. У духа он хотел узнать что-нибудь новое про рекламу. Планшетка писала всю ночь и выдала текст под заголовком «Идентиализм как высшая стадия дуализма». В тексте было сказано, что наступил тёмный век, окружение человека уже не делится на субъекты и объекты, как это было раньше. Появился объект иной природы — включённый телевизор. Во время просмотра передач «возникает виртуальный субъект этого психического процесса, который на время телепередачи существует вместо человека, входя в его сознание, как рука в резиновую перчатку». Че Гевара сравнивал это с одержимостью духом, с той разницей, что духа не существует. «Объекту номер два, то есть включённому телевизору, соответствует субъект номер два, то есть виртуальный зритель», причём субъект номер два абсолютно нереален. При заппинге (быстром переключении с канала на канал) «телевизор превращается в пульт дистанционного управления телезрителем», и является «главным способом воздействия рекламно-информационного поля на сознание». Таким образом, субъект второго рода (Homo Zapiens, или ХЗ) сам становиться телепередачей.
Слитый с телепередачей Homo Zapiens не способен противостоять вау-импульсам, так как каждый рекламный блок является «сложной и продуманной комбинацией анальных, оральных и вытесняющих вау-импульсов». Когда ХЗ выключает телевизор и становится обычным человеком, его мозг начинает сам вырабатывать вау-импульсы. Это приводит к тому, что человек способен поглощать только ту информацию, которая насыщена вау-содержанием. На месте личности появляется identity.
Вся культура тёмного века нисходит к орально-анальной тематике, «основная черта этого искусства может быть коротко определена как ротожопие». В конце этого обширного труда Че Гевара предрекал близкий конец света, который будет простой телепередачей.
Кроме Татарского, в фирме Ханина работали ещё два криэйтора, Серёжа, «невысокий худой блондин в золотых очках», и Малюта «здоровый жлоб в затёртом джинсовом костюме». Эти двое были полной противоположностью друг друга. На столе Ханина Татарский увидел секретное пособие «Виртуальный бизнес и коммуникации», которое Ханин поспешно спрятал в ящик стола. Со временем Татарский и без пособия начал разбираться в виртуальном бизнесе. «Реклама, как и остальные виды человеческой деятельности на холодных российских просторах, была намертво пристёгнута к обороту чёрного нала. Журналисты охотно обманывали свои журналы и газеты, копирайтеры с удовольствием обманывали свои агентства», заключая договор с клиентом за спиной начальства. На этом поприще Татарского ждал успех.
Внезапно Татарский увидел мерцание в углу комнаты. «Его внимание переместилось в эту точку и пребывало там всего миг, но этого было достаточно, чтобы в уме отпечаталось событие, которое стало постепенно всплывать и проясняться». Он стоял на улице незнакомого города, над которым поднималась башня, похожая на ступенчатую пирамиду, увенчанную ослепительно-белым огнём. Вокруг стояли люди и неотрывно смотрели на этот огонь. Татарский тоже поднял глаза, и огонь начал притягивать его. Он знал, что многие уже ушли туда и тянут его за собой, а те, кто идёт за ним, напирают сзади.
Татарский с трудом закрыл глаза, а открыв их, увидел, что это не башня, а огромная человеческая фигура, на голове которой сиял конический шлем. Фигура смотрела на него, и прежде чем Татарский успел спросить, она уже дала ответ. Когда Татарский пришёл в себя, «в его ушах пульсировало непонятное слово — то ли „сиррукх“, то ли „сирруф“. Это и был ответ, который дала фигура». Сразу после этого Татарский услышал голос, который назвался сирруфом. Татарский то ли увидел, то ли представил себе существо, похожее на собаку с мощными когтистыми лапами и длинной шеей, которую увенчивала голова с продолговатой хитрой мордочкой и гребешком на макушке. К бокам сирруфа были прижаты крылья. Поскольку сирруф был покрыт радужной чешуёй, Татарский назвал его драконом.
Чудом оставшись в живых, Татарский проснулся со страшным похмельем и отправился за пивом. У ларька Татарский встретил Гусейна. Татарский испугался, что тот потребует с него «отступного» и беспрекословно пошёл за Гусейном в его вагончик. Там Татарский увидел связанного мужика в мятом клубном пиджаке с золотыми пуговицами, у которого Гусейн что-то вымогал. Гусейн действительно потребовал у Татарского «отступного», но в это время на пейджер позвонил Ханин и вскоре приехал на выручку в компании со здоровенным детиной. Детину звали Вовчик Малой, он являлся «крышей» Ханина. Перед отъездом Татарский вернулся в вагончик Гусейна за своим пивом. Там связанный бизнесмен сунул ему свою визитку. На визитке значилось: «Тампоко. Прохладительные напитки и соки. Менеджер по развитию акций Михаил Непойман».
Вовчик Малой заказал Татарскому концепцию русской национальной идеи. В создании концепции Татарского ждал полный провал, не помог даже дух Че Гевары. На следующее утро Татарский узнал, что Вовчика Малого убили во время разборок с чеченами. Без «крыши» у Ханина начались неприятности, и ему пришлось свернуть дело.
В офисе Ханина Татарский снова встретился с Морковиным. Он предложил Татарскому новую работу. Офис Ханина располагался в сталинском доме, похожем и на ступенчатую мексиканскую пирамиду, и на приземистый небоскрёб. У ворот висела металлическая табличка с надписью: «Межбанковский комитет по информационным технологиям». В приёмной нового босса висело старинное бронзовое зеркало и венецианская карнавальная маска. Сам босс, ещё молодой коренастый толстячёк, возлежал на роскошном персидском ковре посреди кабинета. Весь ковёр был усыпан кокаином, босс вдыхал его через пластиковую трубочку. Его лицо было знакомо Татарскому, он видел его в сотне рекламных клипов на вторых ролях. Назвался босс Леонидом Азадовским, хотя на самом деле его звали Легион.
Отдел рекламы в этом заведении не разрабатывал концепции, а координировал работу крупных рекламных агентств. Татарского приняли на работу с испытательным сроком в отдел внутренних рецензий на третьем этаже. Через несколько месяцев Татарский пошёл на повышение.
Морковин ввёл Татарского в курс дела. Выяснилось, что политиков, которых показывают по телевизору, на самом деле не существует. Их создают с помощью сверхмощного американского компьютера. Чем выше пост виртуального политика, тем лучше 3D графика. Ельцин получался у них как живой. Это же касалось и олигархов. Морковин рассказал, что существует служба «Народная воля», «у них работа такая — ходить и рассказывать, что они наших вождей только что видели». Морковин показал Татарскому съёмочный павильон, где снимали на камеру облепленного датчиками человека, которого называли «скелетом». Потом на его изображение накладывали цифровую модель политика. Этой же технологии придерживались во всём мире. Американцы начали первыми и теперь всем диктовали свои условия.
Получалось, что всё в России решали политики и олигархи, созданные 3D специалистами. Татарский спросил, на что же всё это опирается, кто определяет курс мировой политики и экономики, но Морковин запретил ему даже думать об этом. Татарского назначили старшим криэйтором в отделе компромата.
Постепенно орально-анальный импульс Татарского начал давать сбои. Мир для него превратился в цифровое изображение, стремиться было не к чему. Вскоре Татарскому дали соавтора, которым оказался Малюта.
Через некоторое время Азадовский пригласил Татарского на пикник. Азадовскому доставляло удовольствие заходить в самые грязные пивные и слушать, что говорит простой народ. На этот раз они посетили пивную недалеко от станции Расторгуево. Там на них наехали какие-то бандиты, и Татарскому пришлось сбежать. Отстав от своих, он решил навестить Гиреева. Войдя в дом Гиреева, Татарский увидел вокруг следы унизительной бедности и сразу потерял к Гирееву интерес — так действовал на Татарского вытесняющий вау-импульс.
Разжившись у Гиреева сушёными мухоморами, Татарский решил прогуляться по ближайшему лесу. Когда Мухоморы подействовали, Татарский снова взобрался на бетонную башню замороженной стройки. В верхней комнате он увидел старую телевизионную программу с подчёркнутым названием передачи: «Золотая комната». Потом он заснул и увидел золотую богиню, которая бежала навстречу ему по пляжу.
На следующий день Татарский отправился в Останкино, чтобы принять участие в странном ритуале. Его раздели догола и завязали глаза. Когда повязку сняли, Татарский обнаружил, что стоит в дверях большой, облицованной жёлтым камнем, комнаты, полной народу. Собравшиеся не обратили на него внимания. В комнате должна была размещаться коллекция картин Азадовского, но вместо картин на стенах висели нотариальные справки о том, что данная картина действительно была приобретена в частную коллекцию.
Потом Азадовсий открыл дверь в зеркальной стене и повёл Татарского по длинному тёмному коридору из грубых камней. Коридор привёл их в раздевалку, обшитую вагонкой. Азадовский тоже разделся. Потом каждый надел странную юбку «не то из перьев, не то из взбитой шерсти» и взял по бронзовому зеркалу и золотой маске. Следующая комната от пола до потолка была обшита листовым золотом и ярко освещена софитами. «Прямо напротив двери помещался алтарь — кубический золотой постамент, на котором лежал массивный хрустальный глаз с эмалевой роговицей и зеркальным зрачком». Перед алтарём стояла золотая чаша, а по бокам — два каменных сирруфа. Над глазом, на плите из чёрного базальта, были выбиты замысловатые фигуры.
Лоб Татарского помазали собачьей кровью и заставили его заглянуть в глаз, через который богиня узнаёт своего земного мужа. Сейчас на должности мужа Иштар состоял Азадовский. В зрачке глаза Татарский увидел золотое сияние. Вдруг за его спиной началась какая-то возня — это душили Азадовского. Теперь земным мужем богини стал Татарский. Тело Азадовского положили в большой зелёный шар и выкатили из комнаты. После этого с Татарского сняли цифровую копию. Участие во всех клипах и передачах стало основной сакральной функцией Татарского. Несуществующее тело богини является совокупностью всех телевизионных образов. Чтобы мистически слиться со своей супругой, Татарский тоже должен быть преображён. По существу, мужем Иштар станет 3D-модель Татарского. Во время сканирования Татарскому в голову пришла жуткая мысль: а вдруг всё поколение «Пепси» и есть та самая собака с пятью лапами.
В наследство от Азадовского Татарскому достался маленький телефон «Филипс» с единственной кнопкой в виде золотого глаза. С тех пор лицо Татарского мелькало во всех рекламных клипах и телевизионных репортажах. «Ходили слухи, что был снят вариант клипа, где по дороге один за другим идут тридцать Татарских, но так это или нет, не представляется возможным установить».
Понравился ли пересказ?
Ваши оценки помогают понять, какие пересказы написаны хорошо, а какие надо улучшить. Пожалуйста, оцените пересказ:
«Пелевин — это наше все»: что говорили критики о «Generation П»
20 лет назад вышло первое издание «Generation П» — одного из главных романов Виктора Пелевина про девяностые, рекламную индустрию и первое постсоветское поколение. Егор Михайлов перечитал, что писали об этой книге критики сразу после выхода романа и двух его переводов.
Когда вышло первое издание «Generation П», мне не было и десяти лет. Я прочитал ее только в старших классах, когда Пелевин уже окончательно превратился в одного из главных писателей новой России, а роман о Вавилене Татарском — в один из главных текстов о ней. Не говоря уже о том, что шутки из этого текста ушли в народ: «Солидный Господь для солидных господ» — до сих пор один из главных афоризмов Пелевина. Как и многие люди, прочитавшие «Generation П» в этом возрасте, я поступил на специальность «public relations». Как и многие, я не до конца понимаю, зачем это сделал.
20 лет спустя Пелевин превратился в пародию на самого себя. Он не просто загадочный автор, избегающий интервью, — он человек-загадка такого масштаба, что появление в госреестре ИП «Виктор Олегович Пелевин» становится новостью федерального значения. Он не просто реагирует на тренды с точностью сейсмографа — его ежегодный осенний роман неизбежен как листопад.
При этом именно Пелевин остается едва ли не единственным верстовым столбом, неизменным элементом литературного поля России. На красноярских дебатах премии «НОС» все критики были согласны друг с другом буквально во всем кроме одного: одни радовались хорошему роману «Фудзи» после неудачного «iPhuck 10», а другин, наоборот, кручинились по тому, что новая книга хороша, а прошлая — не очень. И на самом деле не так уж и важно, кто из них прав. И так же неважно, окажется ли хорошим новый роман Пелевина, который выйдет через полгода. Важно, что он выйдет.
Погрузившись в дискуссию, которая разворачивалась вокруг «Generation П» в 1999–2000 годах, я понял, что не хочу вмешиваться в нее, а попробую реконструировать, представив в виде пьесы, — благо такой формат позволяет включить в дискуссию и западных критиков (книга выходила на английском в двух переводах под названиями «Homo Zapiens» и «Babylon»). Во-первых, это очень похоже на еще один, сильно недооцененный текст Пелевина — «Шлем ужаса». А во-вторых, разве есть лучший способ обсудить книгу о манипуляции смыслами и образами, чем манипуляция текстами вокруг этой книги?
Все, что вы прочитаете дальше, — подлинные цитаты из текстов, написанных по следам одного из главных русских романов конца прошлого века. И, пожалуйста, не забывайте о заповеди, с которой начинается «Generation П».
Сергей Кузнецов, писатель, журналист: «В том, чтобы быть модным писателем, есть одно несомненное достоинство: твои книги будут публиковать очень быстро».
Вячеслав Курицын, литературный критик: «Я сочиняю эти строки в 20-х числах мая. Роман про поколение увидел белый свет два с небольшим месяца назад. Продано уже 70 тыс. экземпляров. И ясно, что это только начало».
Андрей Немзер, критик, историк литературы: «Шум вокруг «Generation П» Виктора Пелевина поднялся раньше, чем роман стал доступен. Оно и понятно: Пелевин — фигура культовая. Оно и неплохо: может, сработав в кои-то веки оперативно, газетные обозреватели войдут во вкус — станут писать и о качественных текстах вовремя».
Курицын: «В общем, шум по Руси стоит неслыханный. На моей памяти страна впервые так встречает книгу современного писателя о современной же жизни. Абстрагируясь от самой книги, следует удивиться и возрадоваться голому факту: люди жаждут букв. Не сгинула, стало быть, русская литература».
Ксения Рождественская, журналистка, кинокритик: « Пелевин — это наше все. Ну кривенькое у нас это самое все, ну стилистически не всегда идеальное, ну скучноватое и сумбурное — так ведь какие мы, такое у нас и все ».
Лев Рубинштейн, поэт, публицист: «Да и название книги — «Generation П» — задумано как некая завлекалочка. Что, мол, за «П» такое? Ну-ка, ну-ка!»
Рождественская: «Название «Generation П» оказалось еще более «говорящим», чем «Чапаев». Можно сказать, с точки зрения пиара оно идеально: во-первых, рассчитано на вполне определенную целевую группу (для них Пелевин и пишет), во-вторых, оно предлагает желающим занятную головоломку — придумать значение букве П — и одновременно с этим ненавязчиво рекламирует автора».
Курицын: «Это ведь только в первой главе сказано, что речь о поколении пепси. В конце выясняется, что речь о поколении … [конца]».
Максим Павлов, критик: «А какой русский в конце ХХ века не попадет под обаяние слова »… [конец]»?»
Марк Липовецкий, критик, специалист по русскому постмодернизму: Но совпадение большой буквы П в сакральном имени пса и в названии романа достаточно сильно акцентировано Пелевиным, чтобы не уловить эсхатологическую подсказку: поколение пепси и есть спящий пес, который уже проснулся и наступил».
Рубинштейн: «Это, очевидно, еще и любое понятие с приставкой «пост».
Рождественская: «Таким образом роман превращается в подобие Торы, где, как известно, каждую букву можно толковать в трех разных смыслах. У Пелевинского «П» смыслов до хрена, хотя осмысляемая буква только одна ».
Рубинштейн: «По мере чтения нарастает ощущение еще одного П, едва ли предусмотренного автором. Это вызывающее естественный протест ощущение, что тебя берут на понт — понятие в данном случае более уместное, чем его нормативный и почтенный синоним — «авторские амбиции».
Стивен Пул, культурный критик The Guardian: «Главное удовольствие в чтении Пелевина — великолепно настроенная ирония повествовательного голоса, который высмеивает персонажей, но не перестает им сочувствовать».
Антон Долин, кинокритик: «В «Generation П» нет положительных героев. Вернее будет сказать, уподобив роман книгам великого Гоголя, что единственным его положительным героем становится смех».
Рубинштейн: «Центральный персонаж — человек по фамилии Татарский — сочинитель рекламных клипов (бывший студент Литинститута, бывший поэт, бывший торговец коммерческого ларька), в котором просвечивают автопортретные черты и который при этом здорово смахивает сразу на всех англосаксонских литературных циников-лириков, поначалу мучимых рефлексией по поводу собственной реликтовой интеллигентности, но по ходу дела падающих все ниже и ниже. Перемещающийся в пространстве и попадающий в различные более или менее фантасмагорические ситуации герой то нарежется мухоморов, не специально ли для того, чтобы потом высокохудожественно и до невозможности многозначительно погаллюцинировать страницах на 20. То мимоходом запишет в блокнотик рекламную концепцийку: «Коммерческая идея: объявить тендер на отливку колоколов для храма Христа Спасителя. Кока-колокол и Пепси-колокол. Пробка у бутылки в виде золотого колокольчика. (храм Спаса на pro-V: шампунь, инвестиции)».
Александр Генис, писатель, эссеист: «Выбор героя внушает сомнения. Новый русский не справляется с навязанной ему мифологической ролью. Для фольклора он слишком юн, прост и пуст, чтобы в нем нашли выражение те глубокие слои отечественной ментальности, с которыми привык работать Пелевин».
Липовецкий: «Вавилен Татарский — такая же вещь, такой же продукт, как и то, что он рекламирует».
Генис: «В нем нет ни советской самобытности, ни космополитической универсальности. Гибрид, составленный из американских слоганов и русского мата, художественно нежизнеспособен».
Долин: «Еще одна особенность нового романа Пелевина — полное отсутствие персонажей женского пола. Это, однако, не лишает книгу характерного мистически-эротического флера. С одной стороны, ненавязчивая скабрезность проглядывает в неожиданно появившейся у Пелевина ненормативной лексике (под ее употребление автор — а как же иначе — подводит особую эзотерическую платформу). С другой же — единственным и главным объектом эротических стремлений героев остается сама Реклама, воплощенная в образе вавилонского божества Иштар».
Павлов: «Если взять поверхностный уровень, этот роман — очередная культурологически-цитатная буффонада из современной жизни, не дающая читателю соскучиться, что уже немало. Читатель, вопреки распространенному мнению, не дурак, и буквы не забыл, и не деградировал в процессе эволюции, проблемы чаще всего бывают по другую сторону забора».
Александр Дельфин, литературный критик: «Бывший турбореалист давно преодолел границы фантастического жанра. Ни технократической футурологии, ни альтернативной истории в чистом виде в его новом романе не найдешь. Его поэтика — массовый, жанровый коктейль. Синтез «Мастера и Маргариты», «Нейроманта» и «Бардо Тхёдол» (Тибетская Книга мертвых. — Прим. ред.).
Рождественская: «Роман хорош тем, что его можно читать и в одиночку, и в компании. Потому что каждый находит в нем что‑нибудь для себя, и на каждого прочитанное действует по-разному: один начинает петь пьяные постмодернистские песни, второй лезет в виртуальную драку, а третий ползет в сортир блевать. На следующее утро плохо всем, но после очередной дозы пелевинского текста жизнь становится вполне терпимой и воспоминания о прочитанном накануне почти не беспокоят. Правда, потом в течение нескольких часов, а то и дней читатель тщетно пытается избавиться от странных, не предусмотренных автором аллюзий и неприятного вкуса во рту».
Курицын: «Пелевин, конечно, развлекся по полной: я имею в виду почти неприличное количество гэгов, пародий на рекламные ролики»
Павлов: «Вещь настолько насыщена отсылками к самым разным текстам и явлениям, что читателя просто подмывает начать расшифровывать и интерпретировать, но увлекаться этим особенно не следует: овчинка далеко не всегда стоит серьезной выделки. Расшифровка цитат по отношению к литературе давно превратилась в подобие читательского интеллектуального самоудовлетворения: так же умеренно приятно и так же ни к чему не ведет».
Рубинштейн: «Самое запоминающееся в книге — это как раз описания рекламных клипов. Нет сомнения, что многие из них обречены на безудержное цитирование. Не ради ли них затеяно повествование?»
Павлов: «О новизне, точнее о синхронности как приеме, надо сказать особо: складывается, особенно к концу романа, впечатление, будто слова прямо с клавиатуры компьютера шли на печатный станок — настолько незаметен зазор между реальностью письма и реальностью чтения. Если говорить специальным языком, читателя встречает „интерактивное общение с виртуальной средой романа в реальном времени“. Это когда читаешь пародию на рекламу женских прокладок, а по телевизору тебе в это время показывают эту самую рекламу в оригинальном виде. Прием этот очень яркий, но и очень скоропортящийся: пародия живет ровно столько времени, сколько живет в массовом сознании рекламный слоган, ее породивший».
Митико Какутани, литературный критик New York Times: «В лучшем случае стиль Пелевина материализуется в уморительные и тревожные произведения вроде „Омона Ра“, которые предъявляют читателю блистательный образ Советского Союза времен холодной войны и России после гласности. В худшем случае — как в его новом романе „Generation П“ — он оборачивается беспорядочной мешаниной философствований и маниакальных фантазий, небрежно прикрытой наркотическими потоками сознания и нарочито подростковым юмором».
Павлов: «Одна из заслуг Пелевина в том, что он в легко и массово читающейся книге анализирует явление, на описание которого психологам и социологам потребовалось бы (и уже написано) много трудно читаемых книг».
Энтони Куинн, британский критик и писатель: «Хотя чокнутая метафизика Пелевина и необычный способ ее донесения причудливы, они никак не влияют на движение сюжета. „Generation П“ похоже на предсессионную пародию, написанную классом даровитых студентов-экономистов: огромное удовольствие для тех, кто корпел над курсовой, но совершенно неинтересно кому‑либо еще».
Генис: «Современный лубок, поэтику которого Пелевин так искусно применял в своих целях, наконец отомстил автору: новый роман вышел хуже предыдущих».
Долин: «Пелевин мог вообще написать любую книгу, гораздо хуже, чем эту; успех ей был обеспечен заранее. Кстати, все вышесказанное не мешает роману «Generation П» оставаться хорошим, даже незаурядно хорошим чтивом».
Павлов: «Единственно что — не оставляет одна мысль: это все прекрасно, но авторская позиция под знаком пустоты и несуществования — это, как ни крути, довольно безвольная авторская позиция. Когда жизнь страшна и непонятна, проще всего констатировать, что ничего нет и миру наступает Семург на букву П. Но на постановке такой проблемы, что называется, западло останавливаться. Дальше-то что? Что делать, в свете последних решений? Или «дальше — тишина»?»
Рубинштейн: «Generation П» — это несколько бестолковое повествование, которое, несмотря на то что оно временами то глючит, то зависает, читать все же занимательно. Жанр? Антиутопия не антиутопия. Сатира не сатира. Да, в общем-то, и неважно. Язык? Язык с точки зрения адептов «качественной» прозы — никакой. Это язык нынешнего «нового журнализма» — не без изящества, не без наблюдательности, не без бойкости и даже виртуозности, не без проницательных и парадоксальных обобщений ».
Генис: «Generation П» написан привычно скупо, но непривычно небрежно. Когда автор хочет что‑то похвалить, будь то «толстая ручка» или «узкие лацканы», он пишет «невероятно». Всякий раз, когда ему не хватает эпитетов, он обходится без них: «какое‑то невыносимо тяжелое знание», «какое‑то восхитительное обещание как бы обрывалось в небе».
Роднянская: «Да, весь текст Пелевина — волапюк. Только не «серых переводов с английского», как тут же добавляет Немзер, а живого, въедливого арго. Что делать, если в очередной раз «панталоны, фрак, жилет — всех этих слов на русском нет», а вещи просто лезут в глаза…»
Липовецкий: «Пелевин — все-таки лирик по складу таланта, и там, где нет нервного контакта между его «я» и «я» героя из текста, исчезает живой напор и остается просто беллетристика среднего качества».
Генис: «Мне никак не удается понять, что вызывает такую неприязнь. Неужели то и в самом деле обидное обстоятельство, что Пелевина читают все больше, а, нас, критиков, все меньше?»
Немзер: «Пелевин учительствовал всегда. Точно так же, как всегда писал на волапюке серых переводов с английского. Разбавлять эту литературщину дежурными «как бы», «типа», «по жизни» и кондовой матерщиной не значит работать с языковым мусором и китчем».
Владимир Тучков, поэт, прозаик, эссеист: «На мой взгляд, он загнал себя в угол, из которого выбраться не столь и просто. Потому что больше и глубже написать о свойствах пустоты довольно сложно. Значит, надо менять тему. А это для культового писателя — дело не простое. Два-три романа еще проглотят по инерции. А потом пораздумаются ».
Дельфин: «Неужели этот действительно беспрецедентный роман и станет для Пелевина тем главным литературным буйком, за который он сам уже никогда не сможет заплыть?»
Курицын: «Поколение П» — это, в общем, предел схемы. Все главные пелевинские мотивы — компьютеры, отсутствие реальности, наркотики — наложились в этом сюжете на свой, что ли, собственный апофеоз — пиаровскую и рекламную деятельность. Все, дальше ехать некуда. Дискурс исчерпан. «Человек это телепередача, которая смотрит другую телепередачу».
Рубинштейн: «В общем, читать можно. А это, уверяю вас, комплимент по нынешним временам серьезный. Некоторый же возникающий по прочтении романа металлический привкус во рту спишем на то, что причислить себя к гипотетическому поколению «П» мы не имеем ни возможности, ни желания».
Курицын: «Пелевин победил. Но победил книжкой, в которой недвусмысленно сказано, что победа — это дерьмо».
Рождественская: «Еще одно достоинство «Generation» заключается в том, что его можно анализировать и обсуждать, вообще не прочитав. «Роман не читал, но скажу». Я вот читала. Но ничего больше не скажу».