Что такое бордер в америке
Бордер расположен в часовом поясе Центральная Америка, летнее время. Официальная валюта — USD (Американский доллар).
Рочестер  |
| Сент-Пол |
| Иган |
| Дулут |
| Миннетонка |
| Миннеаполис |
| Россберг |
| Нетт Лейк |
| Ноулс |
| Гаген |
| Лида |
| Эллис |
| Айверсон |
| Сан-Антонио |
| Джексонвилл |
| Хьюстон |
| Индианаполис |
| Лос-Анджелес |
| Сан-Диего |
| Оттава |
| Мехико |
Используйте данный HTML-код для установки активной ссылки на вашем сайте или блоге. Вы также можете поделиться страницей с помощью кнопок социальных сетей.
Через тюрьмы к звездам. Как россияне бегут в США через Мексику
Анастасия Михайлова
Волна политической эмиграции из России движется по разным направлениям, одно из которых — США. Но визы есть не у всех, поэтому все большую популярность обретает другой маршрут: россияне прилетают в Мексику (где виза не нужна), а затем переходят границу и сдаются миграционным офицерам. Таким образом в США перебрались уже сотни человек, многие со своими семьями, причем некоторые уже больше года провели в американских тюрьмах в ожидании легализации. The Insider поговорил с некоторыми беженцами и выяснил, что заставляет их выбирать такой непростой маршрут, почему им не жилось в России и как выглядит быт беженца в США.
Александр Леонтьев, тюменский активист
Я был волонтером в Тюмени у Навального и выступал против местной мусорной реформы — власти хотели перераспределить этот рынок и повысить тарифы. В январе 2019 года меня задержали на одной из акций и отвезли в отдел полиции, не отпускали трое суток, не давали еды, забрали телефон, допрашивали без адвоката и угрожали, что меня посадят. Суд назначил штраф в 18 тысяч рублей. Я, конечно, с этим не согласился и стал писать жалобы в разные инстанции. Тогда начались угрозы. Через несколько месяцев, в мае, около моего дома ко мне подошел человек в штатском и стал говорить, чтобы я забрал все свои жалобы, иначе у меня могут быть неприятности. Я тогда еще не думал об эмиграции, наоборот, я подал новую жалобу в суд, и мы с женой и детьми решили съездить отдохнуть в Мексику. Когда мы были в Канкуне, друзья и родственники рассказали, что меня ищут силовики — звонят домой к родителям, даже останавливают моих друзей на улице. Вот тогда мы и решили не возвращаться.
Меня искали силовики — звонили домой к родителям, останавливали моих друзей на улице. Тогда мы и решили не возвращаться
Но одно дело жить в Мексике на курорте, другое — остаться надолго и оформлять детей в школу. Довольно быстро мы с женой решили попробовать попасть в США. Нашли тематические чаты и форумы, списались с людьми с Штатах, параллельно стали продавать машины. Никаких американских виз у нас не было, и, чтобы попасть в США, нам надо было перейти границу и попросить политическое убежище. Мы взяли билеты в приграничный со Штатами город Тихуана и полетели туда.
Но там случилась неожиданность — оказалось, чтобы перейти границу, надо записаться в очередь и ждать несколько месяцев. Тогда мы встали в очередь в соседнем городке Мехикале, это всего 150 км от Тихуаны. В одном отеле с нами очереди ждали еще пять русскоговорящих семей.
Там люди могут провести от нескольких дней до нескольких месяцев. Нам повезло, мы там провели всего четыре дня. Нас с супругой несколько раз по отдельности допрашивали, причем ее допросы проходили ночью, наверное, чтобы сбить с толку, застать врасплох. Меня, например, спрашивали: «Кто ты такой, от чего бежишь, как сюда попал, кто тебе помогал добраться? Есть ли родственники в Америке? Кто остался в России? В какой штат поедете?». Тут все зависит от офицера, который проводит опрос — это может быть дружественная беседа, а может быть жесткий допрос.
Еще очень важно, чтобы у беженца был в США поручитель. Когда мы еще были в Мексике, мы нашли пастора одной из церквей в Сакраменто, который поручился за нас и был готов нас встретить и помочь первое время с жильем. Поэтому, когда через четыре дня нас выпустили с другой стороны границы, мы отправились прямиком к нему. К тому же в Калифорнии много русских и нам было проще интегрироваться.
Я помню этот день: 21 июля нас выпустили с другой стороны границы и показали, где ближайшая автобусная остановка. Мы поехали в Сакраменто. Однако после такого въезда в страну без визы все оказываются в статусе отсроченной депортации и их дела направляют в суд, чтобы решить вопрос — предоставлять убежище или нет. Мой суд уже несколько раз откладывался из-за пандемии.
Пока я живу с браслетом слежения на ноге и каждые две недели отчитываюсь своему миграционному офицеру. Только с его разрешения я могу выезжать за пределы штата. Разрешения на работу у меня пока тоже нет. Но я надеюсь, что в этом году суд наконец состоится и мы получим статус. Пока я нанял адвоката, который собирает весь пакет документов по моему делу.
Я живу с браслетом слежения на ноге и каждые две недели отчитываюсь своему миграционному офицеру
Вообще, я не слышал о депортации россиян. Да, есть большой процент отказов мексиканцам и людям из Латинской Америки. Русским же, наоборот, очень многим одобряют. Очень много людей из Белоруссии и Казахстана едут таким же путем, как и мы.
Александр Климанов, томский активист
В 2015 году мне сказали, что я в разработке у силовиков и меня собираются «закрывать». Я жил в Томске и успел поработать на разных предвыборных кампаниях, был председателем местного отделения партии «Союз правых сил», потом строил ячейку с «Правым делом», был беспартийным активистом. В 2011–2012 годах я был одним из организаторов протестов: мы выходили на улицы вместе с коммунистами, «Солидарностью», «Парнасом», все с белыми лентами. Я много помогал местному движению «Голос» следить за самими выборами, сам был членом избирательной комиссии с правом решающего голоса. Я сам организовывал оппозиционные митинги в городе, подавал заявки от своего имени.
Но в Киеве я не остался, я отправился в Одессу и стал работать в штабе политика Михаила Саакашвили, который тогда занял место губернатора Одесской области. Я проработал там почти полгода. Несмотря на то, что я трудился в администрации, Украина не дала мне легального статуса — мне предложили по общей процедуре получить статус беженца, отказавшись от российского гражданства, и сдать все документы. Как бы я тогда на работу ходил?
В общем, я не хотел оставаться без документов. А параллельно я видел, что сама страна не готова к настоящим большим переменам. Друзья посоветовали «уезжать хоть куда-нибудь». Я смотрел на карту мира и думал, куда мне ехать? И тут я прочитал историю человека, который пытался попасть в Америку через границу с Мексикой, правда у него ничего не вышло и его отправили назад.
Из аэропорта я сразу отправился на границу с США, подошел к офицеру и сказал фразу, которую я заучил еще в самолете — «Iʼm a Russian oppositionist. I need a political asylum in the United States», мой английский был на уровне «mother — father». Офицер только пожал плечами и показал на огромную очередь, которая стояла перед границей. Я был удивлен, я думал, что я один такой беженец, а оказалось, что там целая очередь. По большей части она состояла из беженцев из Латинской Америки и Африки. Людей запускали группами. Но я был в милитари одежде, сделал покерфейс и просто стал ломиться вперед. Буквально за час смог снова пройти на КПП.
Меня задержали, как и всех, кто просит политическое убежище. Заставили переодеться — снять ремень, шнурки, тактические штаны, забрали все предметы из карманов и отправили в камеру ждать. Я оказался в помещении примерно 30 м², в котором сидели 30 человек. Спать можно было только на железных койках или ковриках-пенках. Посреди ночи меня вызвали на допрос. Спрашивали, кто ты такой, почему ты тут?
Я оказался в помещении 30 кв. м., где сидели 30 человек. Посреди ночи меня вызвали на допрос
На третий день меня перевели в соседнюю тюрьму, там не было вообще ничего, никаких предметов даже первой необходимости. Кормили буррито и водой, а еще через неделю этапировали в большую тюрьму под Сан-Диего. Там всем новоприбывшим выдали какие-то вещи — щетки, зубную пасту, переодели в робу. И я подумал, что тут-то мы заживем. Но оказалось, что это еще один перевалочный пункт, и через двое суток нас уже повезли в место, где должен был состояться миграционный суд. В моем случае он проходил в Нью Джерси.
Сначала нас доставили в Аризону, посадили в чартерный самолет, вполне обычный, но обшарпанный борт. От обычного перелета наш отличало то, что на всех были цепи — на поясе, на ногах, руках. И их не снимали всю дорогу. Это было ужасно неудобно, потому что дело было зимой и тем, кто надел куртки, время от времени было жарко, а кто нет — холодно.
Я переходил границу в Калифорнии, чтобы мое дело рассматривали там. Но оказалось, что власти, чтобы не создавать наплыв, распределяют иммиграционные дела по всей стране. Один мой друг оказался в Денвере, его жена где-то еще. В Нью-Джерси я содержался еще в двух тюрьмах — сначала в Delaney Hall Correctional Facility, а потом в федеральной тюрьме округа Эссекс. Вторая оказалась настоящей уголовной тюрьмой, в которой из 4500 заключенных мигрантами были только 800 человек, а остальные проходили по уголовным статьям.
Волонтеры нашли мне адвокатов, и мы начали готовиться к иммиграционному суду. Мое дело насчитывало 400 страниц. Мне достался очень въедливый жесткий судья из Техаса. Он разбирался буквально во всем, все мое дело было у него в разноцветных стикерах. Само заседание проходило по видеоконференцсвязи — я находился в тюрьме, мои адвокаты в одном месте, судья в другом. Это был 2016 год, тогда Zoom-заседания еще не стали мейнстримом.
В общем, 22 августа 2016 года судья вынес решение в мою пользу, мне дали политическое убежище. Но в общей сложности я провел под стражей почти девять месяцев. Сейчас у меня до сих пор статус политического беженца — это называется «белая карта» или форма I-94 с бесконечным сроком действия. Я подал документы на получение грин-карты, но я и так могу тут жить, работать и передвигаться по стране.
В общей сложности я провел под стражей почти девять месяцев
За время моей жизни в США кем только я уже не работал — и на стройке в Пенсильвании, и портье в отеле. Но я всегда хотел работать в компаниях Илона Маска. Поэтому я поступил в Аэрокосмическую академию в Лос-Анжелесе и получил специальность с допусками к аэрокосмической индустрии. Еще когда я был там студентом, меня взяла на работу лабораторию в Орегоне, там нужно было тестировать авиадвигатели Boeing. А через год после этого на мое резюме ответила фабрика компании Tesla, которая производила литий-ионные аккумуляторы.
Еще недавно я бомжевал, а тут у меня появилась хорошая зарплата, я купил себе машину, кабриолет Mustang, снял дом. Но карьерного роста не было никакого. Поэтому я ушел с фабрики и запускаю свой стартап — компанию Vasyugan Aerospace. Мы с небольшой командой разрабатываем электрические полноприводные 6×6 вездеходы, на базе которых можно будет создавать хоть рабочую и военную технику, хоть дома на колесах класса люкс, пригодные для любого бездорожья. Наша финальная цель — это поставки техники для марсианских колонистов, когда Starship компании SpaceX наладит регулярное транспортное сообщение с Красной планетой.
Игорь Саушкин, московский бизнесмен
(имя изменено по просьбе героя)
До 2018 года я жил в Москве и занимался бизнесом, все началось с того, что инспекция запросила у меня взятку, а когда я отказался, у проверяющих нашлись родственники в правоохранительных органах и в отношении меня возбудили уголовное дело. Не прибавило мне очков и то, что я очень давно активно поддерживал оппозицию, ходил на митинги. Разделял взгляды Бориса Немцова, а после его гибели — Алексея Навального.
В общем, у меня были все риски оказаться в тюрьме. Этого мне совершенно не хотелось, и мы с женой решили уехать. Я стал собирать информацию о том, какие страны нам могут подойти. Сначала подумал про Сингапур, но оттуда выдают обвиняемых по запросам об экстрадиции. Варианты с Европой тоже отпали — вся нужная мне информация была на разных языках, которые я не знал. Поэтому мы решили остановиться на англоязычных странах. Нашли адвоката в США и с ним обсудили такой вариант — лететь в Мексику и там сдаваться на границе.
Сам город Мехикали оказался самым опасным местом, в котором я когда-либо оказывался. Очень высокая преступность. На улице звук сирены там не стихал никогда — либо полицейские машины ехали куда-то, либо скорые. Оставаться там было просто опасно. Мы взяли машину и поехали в Тихуану. Там были туристические районы, какие-то кварталы действительно выглядели приличными, хотя город был тоже очень опасным. Но мы соблюдали меры предосторожности: не выходили на улицу по вечерам, постоянно меняли место жительства, чтобы не примелькаться местным.
В Тихуане у меня вообще не было никаких проблем встать в очередь, и где-то через месяц мы оказались на границе. Процедура такая: всех записывают в группы по десять человек, и в день через границу проходят от двух до десяти таких групп. Если ты приходишь на границу без визы как беженец, то должен сказать об этом миграционному офицеру и попросить политическое убежище. Я тоже должен был произнести эту фразу, но так вышло, что у меня ее никто не спросил, как бы и так всем было понятно, что я тут делаю.
Нас с женой задержали и посадили в маленький автобус, который отвез нас к другому входу уже со стороны США. Там нас с женой разделили и отправили в распределительный центр. После досмотра я оказался в маленькой комнате три метра в ширину и пятнадцать в длину с лавочками вдоль стен. Там находилось еще 25 человек. Реально на лавочках могли уместиться лежа только человек шесть, в итоге все остальные спали на полу, кто-то даже около туалета, который был тут же. Большинство из них были мексиканцы в очень грязной одежде. В камере было очень холодно и постоянно горел свет.
Я провел там пять дней. Потом меня увезли сначала в Аризону, а оттуда на самолете и автобусе в штат Миссисипи. Жену спустя еще несколько дней отправили в Калифорнию. Ей повезло больше, чем мне, через полтора месяца ее выпустили под залог. Мне же в залоге отказывали 12 раз. Я оказался в Сортировочном центре для мигрантов. Кроме нас там также содержались мелкие преступники, которых приговорили к небольшим срокам от 3 до 4 месяцев. Они выполняли разные работы — готовили еду, убирались. Здесь миграционная служба с каждым из прибывших проводила большой опрос, где выясняла все обстоятельства: кто этот человек, откуда, что ему угрожает на родине.
Какие вопросы задают на интервью по убежищу
Наверное, вы слышали, что на бордере в США задают какие-то вопросы. Раньше это называлось «интервью на страх».
Пограничный офицер часами распрашивал беженцев об их биографии, кейсе, преследовании, побеге в Мексику и других событиях. Один из наших клиентов поставил своеобразный рекорд — выдержал аж 6 часов допроса в два захода. Четыре часа в один день и ещё два на следующий.
Со второй половины июля 2021 года все резко поменялось. Полноценное интервью на страх стало проводиться редко, потому что бордеры переполнены и власти не успевают допрашивать всех желающих получить убежище, волнами накатывающих на границу. Скорее всего, повезет и вам: пограничники уточнят биографические сведения за 15 минут и переведут в камеру.
Однако никто не гарантирует, что именно с вас не спросят «по полной». Поэтому мы своих клиентов готовим к худшему сценарию и проигрываем на тренинге прохождения интервью около 180 вопросов, репетируя ответы на них.
Итак, настоятельно рекомендую всем готовиться как в последний раз. Чтобы помочь вам это сделать, я записал для вас крутой ролик.
Я сделал список вопросов, которые вам могут задать, их 80 штук. Это сокращенная версия: полную на 180 вопросов можно получить, став нашим клиентом. Файл можно найти в моем закрытом Телеграм-канале об убежище в США. Подписывайтесь.
«Вернусь, если наступит «прекрасная Россия будущего». Сколько стоит побег в США через Мексику
Российский журналист, в прошлом оппозиционный активист из Красноярска Денис Стяжкин эмигрировал из России в США, уехав сначала в Турцию, а затем – в Мексику. В Тихуане он познакомился с семьей последователей Церкви Свидетелей Иеговы, в складчину купил с ними машину и, спрятавшись в ней, пересек американскую границу – чтобы обнаружить в иммиграционной тюрьме еще нескольких беженцев из России, в том числе активиста штаба Навального.
В интервью Радио Свобода Стяжкин рассказывает, что стало последней каплей, заставившей его покинуть Россию, во сколько ему обошелся побег через мексиканско-американскую границу и как он намерен реализовывать в США свою «американскую мечту».
Сейчас Стяжкину 32 года, но политикой он начал интересоваться еще в подростковом возрасте – на первой акции протеста в родном Красноярске он побывал еще в 2001-м. В середине и в конце нулевых был организатором «Маршей несогласных» и акций «Стратегии 31», а затем стал координатором красноярского отделения движения «Солидарность» и вошел в координационный совет Партии 5 декабря.
В 2011 году Денис Стяжкин участвовал в протестах против вырубки Химкинского леса, участвовал в пикетах против российской агрессии на востоке Украины, прожил два года в Германии, но вернулся в Россию и решил посвятить себя журналистике: вместо участия в акциях стал фотографировать их и снимать видео. Впрочем, полицейские, как правило, отказывались отделять одно от другого – Стяжкина многократно задерживали на акциях и пикетах, штрафовали и назначали административный арест. В октябре 2020 года, когда Денис Стяжкин фотографировал акцию протеста в день рождения Владимира Путина как журналист портала «Активатика» и издания Sota, его не только задержали, но и отобрали всю технику. В тот день активисты «Левого блока» принесли ласты и клей ко входу в приемную администрации президента России.
В последние месяцы новости об отъезде оппозиционных активистов из России появляются чуть ли не по несколько раз в неделю и уже стали своего рода печальной рутиной. Значительную часть политэмигрантов новой волны составляют сторонники Алексея Навального и бывшие сотрудники его штабов и Фонда борьбы с коррупцией, признанного российскими властями «экстремистской организацией». Некоторые из них используют для побега из России не самые стандартные пути и транспортные средства – вплоть до велосипедов.
Из России по политическим причинам уезжают активисты, политики, блогеры. Мы поговорили с некоторыми из них
Путь Дениса Стяжкина на Запад тоже нельзя назвать простым: вместо того, чтобы переждать репрессии в Грузии, Украине или в одной из стран Балтии, как это делают многие политэмигранты, он отправился в Турцию, а оттуда через немецкий Франкфурт – в Мексику, чтобы перейти границу с США и попросить убежища в этой стране. Впрочем, таким же путем покинули Россию уже сотни людей – как правило, это те, у кого нет американской или шенгенской визы, поскольку для россиян в Мексике установлен безвизовый режим.
«В один момент собрал вещи, буквально бросил все»
– Когда вы уехали из России? И как давно вы запланировали этот отъезд – или это было спонтанное решение?
– Из России я уехал еще в августе, но тогда я уехал в Турцию: вынашивал планы, куда дальше ехать. Из Москвы я уехал довольно-таки оперативно, потому что там я делал один репортаж и поступила информация, что за него меня могут начать преследовать. Я в один момент собрал вещи, буквально бросил все, уехал в Турцию, а уже там думал, куда ехать дальше, в какое-то безопасное демократическое место, и выбрал США. Сюда я физически попал в минувшую пятницу, прилетел за два дня до этого в Мехико, потом доехал до Тихуаны и уже здесь на границе попросил политического убежища.
– Что это за репортаж?
– Меня за прошлый год несколько раз судили, у меня изымали технику. В прошлом году я снимал акцию «День рождения Путина», а потом в августе был еще один репортаж, но я не знаю, стоит ли говорить, какой именно. Не факт, что я на самом деле там фигурирую в деле, а если я скажу, то точно буду фигурировать. Это была просто акция протеста. В итоге за эту акцию вроде как начали даже привлекать журналистов как участников, якобы у них изначально был сговор с участниками мероприятия. Поэтому я решил, что надо уехать.
– Вы попали в США через Мексику. Расскажите, если можно, подробнее о вашем пути. Это было больше похоже на приключение? Как происходит пересечение мексиканско-американской границы и подача заявки на предоставление убежища?
– Сколько все это предприятие стоит – найти такую машину, найти человека, который согласится поехать на ней в США? Кто у вас был за рулем?
– За рулем был представитель Свидетелей Иеговы, который бежал из Сочи, с которым мы познакомились уже там, на месте, их признали экстремистской организацией, и поэтому они уезжают.
– Дорого стоит такой побег?
– Что происходит дальше? Сейчас вы уже постите фотографии из какой-то вполне приличной квартиры, да не где-то, а в Калифорнии.
– Это на самом деле ковидный карантин, а не квартира. После иммиграционной тюрьмы тебя отправляют в ковидный карантин, берут тест, и все. Кроме этого, надо еще найти поручителя, человека, который имеет адрес в США, то есть гражданина США либо человека с грин-картой. Тебя отправляют к нему. Потом я уже полностью буду свободен. Здесь надо понимать сразу: нет никакой «социалки», как в Европе. Здесь если у тебя нет денег, то ты пропадешь. Какой-то запас денег всегда должен быть, потому что ты уже и билеты покупаешь за свой счет, чтобы добраться до своего поручителя, и все остальное. Когда ты доберешься до поручителя, надо просто встать на миграционный учет, а дальше, в принципе, все – ждать, когда будет суд. Суд, как правило, будет через полгода, также через полгода тебе выдадут документы с разрешением на работу.
«В любой момент мог оказаться в тюрьме»
– Почему вы выбрали США, а не ту же Грузию или Европу? В Грузию, например, в последние месяцы уехали многие россияне, подвергавшиеся политическим преследованиям.
– На самом деле я также рассматривал Грузию. Теоретически там можно жить и работать на удаленке, но в Штатах все-таки проще – во-первых, как минимум с работой, а во-вторых, безопасней. Потому что в Грузии также ситуация пока непонятная, мы видим, там и Михаил Саакашвили сейчас находится под арестом и так далее. Непонятно, что будет дальше. Думаю, что Грузия все равно бы не выдала меня в Россию в случае чего, но тем не менее я решил, что Штаты – это такой оплот свободы, где ты точно будешь в безопасности.
– У вас на сайте в разделе «биография» написано, что с 2014 по 2016 год вы жили в Германии. Почему вы тогда решили вернуться в Россию?
– Тогда я просто эмигрировал как рабочий. Я работал в отеле. Но у меня журналистское образование, я окончил журфак, коллеги все время звали назад, работать в журналистике. Я решил, что да, действительно, зачем я учился шесть лет на журфаке, а сейчас работаю водителем в Германии? Кроме того, я работал в маленькой-маленькой деревне. Я был тогда молодой, мне было ужасно скучно, я работал в основном среди пенсионеров. Я проработал там пару лет и вернулся в Москву.
В принципе, я люблю Москву, мне в Москве нормально работалось. Если бы не давила власть, я бы вполне жил в Москве, и никуда бы не эмигрировал, и работал, потому что из Германии добровольно вернулся в Россию. Но за последнее время меня кучу раз, просто за репортажи… Снимаешь мероприятие какое-то на Красной площади, тебя задерживают, у тебя изымают технику, тебя судят. Меня за последние три года несколько раз судили как участника акции, хотя у меня была пресс-карта. Я показывал, что я находился на мероприятии как журналист и снимал его.
– Была ли какая-то последняя капля, после которой вы решили, что оставаться уже невозможно?
– Я не фанат Юрия Хованского, но когда его задержали за какую-то песню столетней давности, это была одна из предпоследних капель. Буквально недавно, когда я уже находился в Турции и раздумывал, куда бы поехать, у моего знакомого в Красноярске прошел обыск, и его увезли за комментарий о лесных пожарах. Человек не из политики. Он возмущался тем, что лес горит, а власть бездействует. У него прошел обыск по экстремистской статье. Таких комментариев у меня тысячи! Я ежедневно снимаю какие-то мероприятия, то есть если бы я вернулся в Россию из Турции, я бы снова работал как корреспондент, но в любой момент я мог оказаться в тюрьме, поэтому я решил уехать.
«В регионах жестко давят любую политическую активность»
– В России в протестном движении вы кем только не были – активистом «Солидарности», «Стратегии 31», журналистом. Сами себя вы кем ощущали в первую очередь?
– Когда я ушел в журналистику, я перестал заниматься активизмом. Активизмом я занимался еще в студенческие годы, а когда уже окончил журфак и начал работать, понял, что совмещать это не стоит, и занимался исключительно журналистикой. До этого, да, когда учился, возглавлял региональное отделение «Солидарности» сначала в Красноярске, потом приехал в Москву. Собственно, когда я переехал в Москву, я уже занимался только журналистикой.
– Где дышалось легче, в Красноярске или в Москве?
– В Москве, конечно, легче дышалось, потому что в Красноярске и вообще в регионах жестко давят всех, любую политическую активность, заводят дела, о которых многие даже не знают. Вот со мной в «бордере» здесь, уже в Штатах, сидел еще активист штаба Навального из Владимира. На него завели дело по уголовно-экстремистской статье. Об этом вообще практически никто не писал, кроме каких-то местных изданий, а он реальный активист с реальным политическим кейсом. У него куча материалов, фотографий и так далее. Он много лет уже борется, но об этом никто не знает. В регионах жестко давят всех. Вот также со мной там сидел Ринат Сунгатуллин, активист из Красноярска, который ходил на зимние акции. Когда их начали прессовать, когда местные эшники пообещали завести дело, он собрал вещи и уехал.
– Вы начинали с протестов против строительства трассы через Химкинский лес, да и затем были ближе всего к «низовому протесту» – дальнобойщики и «Платон», реновация. Вам удалось понять за эти годы, чем живет и чего хочет простой народ?
«Вернусь, если наступит «прекрасная Россия будущего»
– Я, безусловно, вернусь, если наступит «прекрасная Россия будущего», которую мы все ждем, начнутся перемены. Тогда, конечно, я вернусь одним из первых.
– Нет, безусловно, должны быть какие-то позитивные демократические перемены. Если они начнутся, будут видны, то, конечно, вернусь, да.
– Вы чувствуете какое-то облегчение, оказавшись в США?
– На самом деле чувство свободы я ощутил, когда к нам уже подошел американский полицейский и, как в фильмах, улыбнулся и сказал: «Ребята, не беспокойтесь – вы уже находитесь в свободной стране. Здесь вам ничего не угрожает». В этот момент ты лежишь сзади на полу в машине и понимаешь, что вот оно, все, ты в свободной стране. Это ощущение приходит буквально сразу, хотя все равно осознание пришло, когда я еще сидел три дня в «бордере», когда меня освободили и привезли сюда, в ковидный карантин. На самом деле свобода начинает чувствоваться уже в тот момент, когда ты покидаешь Россию. Только ты переходишь границу и ты можешь спокойно сесть в самолет, все, ты понимаешь – да, вот я уже сейчас вылечу, мне здесь пока ничего не угрожает.
– Что вы считаете своим главным достижением за время, прожитое в России?
– Наверное, в первую очередь как раз журналистский опыт. Сейчас, когда сделал публикацию в фейсбуке о том, что я уехал, я даже не ожидал столько слов благодарности. Мне отовсюду пишут активисты, которых я уже много лет снимаю в Москве, районные активисты, подмосковные. Реально пишут сотни людей, я даже не ожидал. Многие пишут даже с сожалением, потому что у них до сих пор «горячие» точки. Они меня ждут. Мне до сих пор практически каждый день звонят и зовут на какие-то мероприятия, потому что где точечная застройка, где вырубают лес и так далее. Я считаю, что помощь таким простым людям, которые сталкиваются с беспределом государства, – это мое основное достижение.
– Чем вы собираетесь зарабатывать на жизнь в США? Вам кто-то помогает обустроиться там?
– Нет. Я сейчас встречусь здесь с русскоязычным оппозиционным комьюнити. Разумеется, я понимаю, что не смогу здесь работать где-то в журналистике, но, может быть, куда-нибудь потом смогу пробиться. Пока, так как деньги-то заканчиваются, придется работать, как и все здесь – начинать с «мувинга», грузчиком, на стройке. Первый капитал какой-то надо заработать буквально на несколько месяцев, а потом уже можно спокойно с этими деньгами осмотреться. Здесь за пару месяцев действительно можно заработать какие-то стартовые деньги, чтобы подумать и спокойно посмотреть по сторонам, куда двигаться дальше.
– Планируете реализовать классическую американскую мечту?
«Власть специально сеет страх»
– Вы готовы к тому, что в России к вам, как и к другим эмигрантам, могут начать относиться снисходительно, мол, хорошо из-за бугра родину грязью поливать, сам-то в Америке живет?
– Да, я это уже чувствовал, когда находился в Германии. Там даже среди местных жителей очень много путинистов, каждый второй, наверное, русскоязычный эмигрант – это был путинист. Даже внутри страны на меня начинали наезжать. Это всегда так. От этого никуда не уйдешь.
– Почему, как вы думаете, несмотря на все усилия гражданского общества, несмотря на все эти протесты, причем протесты, которые вызывают отклик у самых простых людей, несмотря на все это, репрессии в России становятся только суровее и жестче? Оглядываясь назад, можно ли было что-то сделать по-другому и вам, и другим оппозиционным активистам и политикам?
– В первую очередь я вспоминаю протест 2011–2012 года. Тогда можно было сделать, вот именно тогда был пик, когда власть находилась в прострации – они не знали, что делать. Я помню, когда прошел первый митинг (я тогда жил еще в Красноярске, как раз организовывал массовый митинг в Красноярске), и тогда новоизбранный оппозиционный депутат от партии «Справедливая Россия» Валерий Зубов, был такой, он уже умер, приехал в Красноярск и проводил встречу с оппозиционными активистами и блогерами. Он сказал, что наверху действительно власть сейчас в шоке. Они не ожидали этих протестов. И если бы тогда додавили, если бы тогда не уходили, а продолжали выходить буквально каждый день и требовать свое, то власть бы, ну, я не знаю, может быть, не то чтобы прямо ушла, но она пошла бы на очень сильные уступки и демократические перемены могли начаться.
А сейчас власть поняла, что можно душить, можно запугивать, можно репрессировать буквально всех, как в Беларуси, и народ не выйдет, к сожалению, потому что боится. Действительно, многие боятся, многие удаляют старые ролики, которые постили с Навальным много лет назад, фотографии, потому что боятся, что за ними придут. Власть специально сеет страх, запугивает и держится исключительно на этом страхе.
– Существует ли какой-то выход из этой черной дыры, чтобы не повторить тот самый белорусский сценарий?
– Я считаю, что здесь, скорее всего, перемены могут начаться либо сверху, либо, если уж совсем доведут, начнутся, к сожалению, события как в 1917 году. Поднимется именно вот это «низовое» общество, которое часто хочет не демократических перемен, а мечтает о реванше и возмездии, о крови и о новом сталинизме.