Что сказал тургенев о пушкине
Тургенев о Пушкине
Биография И.С. Тургенева
Творчество всецело поглотило Тургенева. Но бывали случаи, когда известный писатель с радостью брал на себя обязанности комментатора и издателя. Это случалось всегда, когда речь заходила об эпистолярном наследии Пушкина. Так он взялся за публикацию «Из пушкинской переписки. Три письма». Прикосновение к этому памятнику пробудило внутреннюю гордость Ивана Сергеевича. Ведь одно из писем отца Пушкина было адресовано Александру Ивановичу Тургеневу, декабристу, дальнему родственнику писателя. С просьбой похлопотать за сына… К любимому поэту протягивалась незримая ниточка. В предисловии «От издателя» писатель специально отмечает: «Письмо Сергея Львовича, (отца Александра Сергеевича) знаменательно тем, что свидетельствует о деятельном участии, которым по праву гордится все семейство Тургеневых». Издательская деятельность Тургенева не осталась незамеченной. Вскоре к нему обратилась дочь Пушкина, Наталья Меренберг, с просьбой подготовить к печати письма отца, адресованные матери, Н.Н. Гончаровой-Пушкиной. «…Я считаю избрание меня дочерью Пушкина в издатели этих писем одним из почетнейших фактов моей литературной карьеры», – заявлял Тургенев. Он лишь решился скромно добавить, что «быть может, до некоторой степени заслужил это доверие моим глубоким благоговением перед памятью ее родителя, учеником которого я считал себя с «младых ногтей» и считаю до сих пор…».
Когда 6 мая 1880 года в Москве открывали памятник Пушкину, каждому писателю дано было право выбрать что ему ближе из пушкинской лирики. Иван Сергеевич читал наизусть стихотворение «Последняя туча рассеянной бури…», в котором сквозь сознание тяжести жизненных испытаний, «туч», «унылой тени» прорывается оптимистическая нота:
От волнения писатель забыл слова. Подсказывая, весь зал в едином порыве наизусть читал пушкинские строки…
Тургенев завещал потомкам ценить важнейшую заслугу Пушкина: поэт «дал окончательную обработку нашему языку, который теперь по своему богатству, силе мощи и простоте формы признается даже иностранными филологами едва ли не первым…». «Русский народ, – говорил Тургенев, – имеет право называться великим народом потому, что среди этого народа родился, в ряду других великих, и такой человек!»
Выступление Достоевского не обошлось без упоминания тургеневского имени. Говоря о пушкинской Татьяне, Достоевский заметил, что этот величественный облик истинно русской женщины «не повторялся впоследствии». И тут же оговорился – ни в каком произведении нельзя найти столь проникновенный лирический образ, «кроме разве Лизы в «Дворянском гнезде» Тургенева». В ответ на это высокое признание заслуг Тургенева как пушкинского ученика и продолжателя в зале раздались приветственные крики.
С возрастанием известности Тургенев оказался буквально атакуем письмами начинающих авторов. От него, ждали совета, критических замечаний. Мягкосердечный писатель терпеливо слушал, подробно отвечал. Единственное, что вызывало неизменно негативную реакцию – вольное обращение с русским языком. Недопустимые огрехи стиля, суть которых Тургенев изложил в письме одной молодой писательнице: «Вы иногда впадаете в тот особенный слог, который я позволил бы себе назвать журнальным и которого каждый добросовестный писатель должен избегать. Слог это отличается какой-то хлесткой небрежностью и распущенностью, неточностью эпитетов и неправильностью языка…» Знаток русского слова подал совет: «Все это может легко исчезнуть, стоит только положить себе правилом: при передаче собственных мыслей и чувств не брать сгоряча готовых, ходячих (большей частью неточных или приблизительно точных) выражений, а стараться ясно, просто и сознательно-верно воспроизводить словом то, что пришло в голову».
► Читайте также другие статьи о жизни писателя И.С. Тургенева и анализ его произведений:
АСПушкин и ИСТургенев. ч. 2
Весть о гибели Пушкина стала страшным событием для всей России. И 11февраля 1837г. в дом Пушкина пришёл поклониться праху поэта 19 – летний студент Петербургского университета Иван Тургенев. Гибель любимого поэта юноша переживал очень глубоко. Он долго всматривался в черты лица обожаемого им поэта. Рядом стоял слуга. Он рассказывал о дуэли и смерти Пушкина. Юношу осенила необычная мысль, и он стал умолять слугу дать ему маленький локон с головы Пушкина. Получив драгоценный локон, юноша вставил его в медальон. Реликвия сохранилась и до наших дней. При локоне была записка Тургенева: «Клочок волос Пушкина был срезан при мне с головы покойника его камердинером 30 января (11 февраля ) 1837г., на другой день после кончины, я заплатил камердинеру золотой. Иван Тургенев». После смерти Тургенева медальон находился у его друга Полины Виардо, обладательницы блестящего вокального стиля, глубины постижения музыки, композитора, написавшего 4 романса на стихи А.С.Пушкина. Какие стихи она выбрала? –« Узник» «Испанский романс», «Цыганская песня», «Буря» (Ты видел деву на скале).
И.С.Тургенев мечтал издать письма «Солнца русской поэзии». И 22 марта 1876 г. он получил от дочери Александра Сергеевича Пушкина, графини Меренберг «большой пакет». В нём 75 писем. Их напечатали в первой книжке «Вестника Европы» 1878г. В предисловии И.С.Тургенев говорит, что письма достойны внимания каждого образованного русского человека потому, что « Пушкин был не только самым талантливым, но и самым русским человеком своего времени».
Большую роль в жизни Пушкина сыграл Александр Иванович Тургенев. В 1880г. Иван Сергеевич опубликовал 2 письма из архива братьев А.И. и С.И.Тургеневых. А.И.Тургенев знал поэта с детства. Он посоветовал определить его в Царскосельский лицей и посещал его там. В письмах и дневниках Александра Ивановича за 1820 – 1830г.г. постоянное упоминание о Пушкине и его литературной деятельности. А.И.Тургенев и А.С.Пушкин общались, вели беседы о русской истории. В 1836г.Пушкин привлёк своего старшего друга к сотрудничеству в «Современнике». После дуэли Пушкина Александр Иванович был в квартире умирающего поэта, сопровождал его тело в Святогорский монастырь. Из их переписки сохранились 9 писем Пушкина к Тургеневу и 3 письма А.И.Тургенева к Пушкину.
Интересное событие приключилось с Иваном Сергеевичем Тугеневым 13 января 1837г. Пришедший в гости к П.А.Плетнёву молодой человек столкнулся с уже уходившим человеком. После И.С.Тургенев вспоминал:»Войдя в переднюю квартиры Петра Александровича,я столкнулся с человеком среднего роста, который, уже надев шинель и шляпу и прощаясь с хозяином, звучным голосом воскликнул: «Да»! Да! Хороши наши министры! Нечего сказать! – засмеялся и вышел. Я успел только разглядеть его белые зубы и живые быстрые глаза. Каково же было моё горе, когда я узнал потом, что этот человек был Пушкин».
НА ФОТО:ДУЭЛЬ ПУШКИНА.Рис.Заслуженного художника России А.И.Чаузова. г.Подольск.
Что сказал тургенев о пушкине
Войти
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
Jun. 30th, 2011
«О Пушкине говорили много, но сколько бы ни говорили, кажется мало, хочется сказать больше, а когда скажешь много, ощущение, что сказал не то».
Первая публикация о том, что перстень подарен Е. К. Воронцовой, появилась в печати в 1880 году в «Каталоге Пушкинской выставки, устроенной Комитетом Общества для пособия нуждающимся литераторам и учёным». В это время перстень находился у И. С. Тургенева, проживающего в Париже. Представив перстень для экспонирования на выставке, Тургенев обязан был документально подтвердить его происхождение и принадлежность в прошлом А. С. Пушкину. Появляется документ, написанный рукою Тургенева: «Перстень этот был подарен Пушкину в Одессе княгиней Воронцовой. Он носил постоянно этот перстень (по поводу которого написал своё стихотворение «Талисман») и подарил его на смертном одре Жуковскому. От Жуковского перстень перешёл к его сыну, Павлу Васильевичу, который подарил его мне. Иван Тургенев. Париж. Август 1880»
Елизавета Ксаверьевна Воронцова умерла 15 апреля 1880 года.
Медальон с локоном волос А.С.Пушкина (в футляре) с запиской, написанной И.С.Тургеневым.
Серебро, стекло.
На записке, написанной к выставке 1880 г.: «Клочок волос Пушкина был срезан при мне с головы покойника его камердинером 30-го января 1837-го года на другой день после кончины. Я заплатил камердинеру золотой. – Иван Тургенев. Париж. Август 1880».
1879 год – Иван Сергеевич становится почетным доктором гражданского права Оксфордского университета.
Иван Сергеевич любил пофрантить. Ему нравилось щеголять в синем фраке с золотыми пуговицами, изображающими львиные головы, в светлых клетчатых панталонах, в белом жилете и цветном галстуке. Александр Герцен после первой встречи с Тургеневым назвал его Хлестаковым.
В молодости Тургенев был весьма легкомысленной личностью, если не сказать больше. Мог, например, наприглашать к себе на обед кучу гостей, а потом «случайно» об этом забыть. На следующий день гости, разумеется, высказывали свое крайнее недовольство нерадивому хозяину. Тургенев начинал заламывать себе руки и отчаянно извиняться, ссылаясь на разные причины. Затем тотчас же приглашал к себе на обед, обещая при этом искупить вину неслыханным пиром. Гости смягчались, но когда в назначенный день и час они вновь съезжались к Тургеневу, хозяина… опять не оказывалось дома! Далее все повторялось: горячие извинения и новые приглашения на обед…
Тургенев не был донжуаном или дамским угодником. Но любая красотка могла привести его в восторженный трепет, вызывая, в буквальном смысле, дрожь во всех членах. Однажды вечером он с шумом и криками ворвался в дом Белинского, переполошив всех, и с порога, едва переводя дух, воскликнул:
– Господа, я так счастлив сегодня, что не может быть на свете другого человека счастливее меня!
Когда его попросили рассказать о своем счастье, выяснилось, что, оказывается, у Тургенева, очень болела голова, и сама Виардо потерла ему виски одеколоном. Тургенев живо описал свои райские ощущения, когда почувствовал прикосновение ее пальчиков к своим вискам. Расхаживая по комнате, Тургенев продолжал говорить о своем счастье до тех пор, пока Белинский не выдержал и воскликнул:
– Ну, можно ли верить в такую трескучую любовь?!
Однажды, уже неотлучно сопровождая «свою повелительницу» – певицу Виардо – в ее коммерческих гастролях, он пригласил больного Белинского на лечение в Европу. Тот откликнулся, надеясь, что Тургенев, в совершенстве владеющий едва ли не всеми европейскими языками, поможет ему. Белинский приехал в назначенное место, но застал там не Тургенева (тот укатил вслед за семейством Виардо в Англию), а только его письмо. Белинский тает на глазах, помочь некому – не знает языков. Тургенев же, как ни в чем не бывало, пишет ему: «Я не могу лично проститься с Вами… Надеюсь, что доктор Тира Вам помог: прошу Вас написать мне об этом. Мне нечего Вас уверять, что всякое хорошее известие об Вас меня обрадует…»
Смерть Белинского, последовавшая вскоре после его отъезда в Россию, посеет в душе Тургенева незаживающую рану. Тургенев повесит портрет Белинского у себя над письменным столом, а перед своей кончиной завещает похоронить себя на Волковом кладбище, рядом с его могилой…
Ему трудно было сказать кому бы то ни было слово «нет». Поэтому его все время одолевали разного рода просители. А он, не в силах отказать и, не зная, как помочь, виновато поворачивался к стене и царапал ее ногтем…
У Ивана Сергеевича были свои странности. Взять, к примеру, его манеру смеяться. По словам Фета, смеялся он самым заразительнейшим образом: «валился на пол и, стоя на четвереньках, продолжал хохотать и трястись всем телом». Когда на него нападала хандра, надевал на голову высоченный колпак и… ставил себя в угол. И стоял там до тех пор, пока тоска не проходила.
Следует отметить также и его чрезвычайную чистоплотность и почти маниакальную любовь к порядку. Два раза в день он менял белье и вытирался губкой с одеколоном, садясь писать, приводил в порядок комнату и бумаги на столе, и даже вставал ночью, вспомнив, что ножницы лежали не на том месте, на котором должны быть. У него портилось настроение, если оконные шторы были неаккуратно задвинуты. Не мог писать, если хотя бы одна вещь на письменном столе лежала не на своем месте.
Как можно было такому человеку передавать пушкинское наследие. Однако надо думать, что решение о передаче принял сын Василия Андреевича Павел Васильевич Жуковский.
Василий Андреевич умер в 1852 году. К тому времени было известно, как И.С. Тургенев относился к Пушкину: «Пушкин, был в ту эпоху для меня, как и для многих моих сверстников, чем-то вроде полубога. Мы действительно поклонялись ему».
Однако в дальнейшем это отношение стало меняться.
«Вечером, в зале Дворянского собрания, был первый из трех устроенных в память Пушкина концертов, с пением и чтением поэтических произведений. На устроенной в зале сцене стоял среди тропических растений большой бюст Пушкина. На сцену поочередно выходили представители громких литературных имен, и каждый читал что-либо из Пушкина или о Пушкине. Островский, Полонский, Плещеев, Чаев, вперемежку с артистами и певцами, прошли перед горячо настроенной публикой. Вышел, наконец, и Тургенев. Приветствуемый особенно шумно, он подошел к рампе и стал декламировать на память, и нельзя сказать, что особенно искусно, „Последнюю тучу рассеянной бури“, но на третьем стихе запнулся, очевидно, его позабыв, и, беспомощно разведя руками, остановился. Тогда из публики, с разных концов, ему стали подсказывать все громче и громче. Он улыбнулся и сказал конец стихотворения вместе со всею залой.
Но признать всемирное значение творчества Пушкина Тургенев не решился, несмотря на то, что трижды подходил к этой теме. «Вопрос: может ли Пушкин назваться поэтом национальным, в смысле Шекспира, Гёте и других, мы оставим пока открытым, – говорил Тургенев, – быть может, явится новый, еще неведомый избранник, который превзойдет своего учителя и заслужит вполне название национально-всемирного поэта, которое мы не решаемся дать Пушкину, хотя и не дерзаем его отнять у него».
Не такого выступления ждала от Тургенева молодежь. Встретили писателя дружно и шумно, однако речь его расхолодила публику, особенно в той ее части, где Тургенев проявлял колебания в определении национального и всемирного значения Пушкина-поэта.
Неодобрительно о И.С. Тургеневе отзывался ближайший друг Пушкина П.А. Вяземский – ему приписывают ряд злых эпиграмм на творчество Тургенева.
«И дым отечества нам сладок и приятен!» –
Так поэтически век прошлый говорит. –
А в наш – и сам талант все ищет в солнце пятен,
И смрадным дымом он отечество коптит.
Однажды Тургенев получил в Баден-Бадене следующую эпиграмму:
Талант он свой зарыл в «Дворянское гнездо».
С тех пор бездарности на нем оттенок жалкий,
И падший сей талант томится приживалкой
У спадшей с голоса певицы Виардо.
В августе 1867 года в Бадене Тургенева навестил Достоевский. Между ними состоялся довольно напряженный и неприятный разговор. «Откровенно скажу, – писал Достоевский А.Н. Майкову, – я и прежде не любил этого человека лично Не люблю тоже его аристократически-фарисейское объятие, с которым он лезет целоваться, но подставляет вам свою щеку. Генеральство ужасное; а главное, его книга „Дым“ меня раздражила. Он сам говорил мне, что главная мысль, основная точка его книги состоит в фразе: „Если б провалилась Россия, то не было бы никакого ни убытка, ни волнения в человечестве“. Он объявил мне, что это его основное убеждение о России.
И тем не менее, И. С. Тургенев всегда был многолетним «представителем» и неутомимым пропагандистом русской литературы в странах Западной Европы и Америки, посредником между Россией и Западом, советчиком и редактором переводчиков-иностранцев русских писателей, автор предисловий и примечаний к переводам русских писателей на другие языки, а также и к переводам на русский язык произведений иностранных писателей, наконец, сам переводчик западных писателей на русский язык и русских писателей и поэтов на французский и немецкий языки.
Его творчество, расцениваемое только как подражание Байрону и другим европейским поэтам, и притом очень трудное для перевода, занимало очень незначительное место в западной культуре. И лишь в 40–50-х годах намечается некоторый поворот, благодаря таким крупным писателям, как, например, Пр. Мериме во Франции, или Фр. Боденштедт в Германии.
Внесли свой вклад в этот процесс и русские литераторы, жившие за границей, – С. А. Соболевский, Э. П. Мещерский, С. Д. Полторацкий, Н. А. Мельгунов и др., которые в меру своих сил пропагандировали русскую литературу за рубежом. Но, без сомнения, здесь, одно из первых мест занимает И. С. Тургенев – и по отношению к Пушкину, и по отношению ко всей русской литературе XIX в.
Александр Тургенев, советник царя, друг Пушкина, собеседник Гете
Менее полугода осталось до 225-летия со дня рождения одного из ярчайших персонажей симбирской жизни Александра Ивановича Тургенева.
Он был удивительной личностью, выделявшейся даже в ярком созвездии его современников. Родившийся 27 марта (7 апреля по новому стилю) 1784 года в Симбирске и в наших краях проведший детство и юность, отучившийся в Московском и Геттингенском университетах, он быстро выдвинулся и в 25 лет был уже директором департамента иностранных исповеданий. Царь Александр I высоко ценил Александра Тургенева и добавил еще букет званий и должностей, включая звание камергера. Молодой Пушкин написал по этому поводу:
«В себе все блага заключая. Ты наконец к ключам от рая Привяжешь камергерский ключ». Кстати, о Пушкине. В краткой биографической справке, сопровождающей каждый портрет видных земляков, о Тургеневе сказано: «Входил в ближайшее окружение Пушкина». Так и хочется сказать: не просто входил, а и был одним из наиближайших, несмотря на разницу в 15 лет. Это по его совету мальчик Пушкин был определен в Царскосельский лицей; это он познакомил Пушкина с Карамзиным и Жуковским; это он устраивал перевод ссыльного Пушкина из захолустного Кишинева в «европейскую» Одессу; это он не только поставлял невыездному Пушкину европейские новости, но и снабжал его ценными документами по истории России из парижских и лондонских архивов; и, наконец, он же морозным февралем более двух суток сопровождал гроб с телом Пушкина к месту последнего упокоения. Воистину: с детства и до могилы!
Многие литераторы были обязаны хлопотам Тургенева. Он добился пожизненной пенсии Жуковскому в 4000 рублей, определения Вяземского на службу в Варшаву, а Батюшкова – на лечение в Италию.
Симбирский дом Тургеневых находился западнее нынешнего здания филармонии – на территории парка им.Свердлова. В ограде парка в том месте есть проход; шесть ступенек вниз – и направо открывается удлиненная, огражденная бордюром площадка. Эта площадка 21 год назад (в 1989 г.) была приготовлена для установки памятной стелы в честь 200-летия со дня рождения Николая Тургенева, декабриста, самого радикального из братьев Тургеневых. Это о нем написал Пушкин в неоконченной зашифрованной главе «Евгения Онегина»:
«Одну Россию в мире видя. Преследуя свой идеал, Хромой Тургенев им внимал И, цепи рабства ненавидя, Предвидел в сей толпе дворян Освободителей крестьян». Был официальный заказ Худфонду, и я разработал эскиз этой стелы, но политико-экономические обвалы той поры похоронили тот замысел, оставив на память три листа с проектом.
Кроме часто упоминаемой троицы братьев Тургеневых, был и четвертый наш земляк, самый старший их брат, Андрей, талантливый поэт и переводчик, рано умерший (в 1803г.).
Родовое имение Тургеневых (село Тургенево) скрыли воды Куйбышевского водохранилища. Но воды забвения не должны поглотить нашу память об этой семье, давшей России таких ярких сынов, истинных граждан Отечества.
О том, как Тургенев и Достоевский поссорились из-за Пушкина
Первый раз в России отметили день рождения Пушкина в 1880 году. Юбилея не было – 26 мая (по старому стилю, 6 июня по новому) Александру Сергеевичу исполнился бы 81 год – но был готов памятник Опекушина. Идея поставить памятник частному лицу, поэту, для русского сознания была новаторской. Православная церковь в принципе считала скульптурные памятники языческим обычаем и не одобряла. А для правящих чиновников сама фигура Пушкина казалась сомнительной: поэтом его, конечно, они признавали, но с государственной точки зрения в его жизни и особенно смерти ощущалось нечто двусмысленное.
Однако именно поэтому пореформенная русская общественность, которой всего-то шел семнадцатый год, хотела непременно почтить память не только поэта, но и Пушкина-гражданина: «Пушкин был человек, безусловно независимый в политическом отношении, безгранично свободный в своем гражданском самосознании. гонимый, всегда, до последней минуты жизни, находившийся под угрозами гонения. Таким людям еще не воздвигалось у нас народных памятников, и они еще не чествовались обществом с такой свободой», – писали газеты. Иван Аксаков в энтузиазме восклицал: «Это ведь впервые у нас победа духа над плотью, это признание со стороны государства впервые прав ума и таланта на Руси!». Зато председатель комитета министров Валуев в своем дневнике высказался, мягко говоря, сдержанно: «О пушкинском празднестве в Москве я здесь умолчал. Пересол был слишком силен, и распространяться о нем было не по сердцу».
Деньги на памятник собрали всем миром – праздник должен был стать примером объединения русского общества вокруг идеи гражданской свободы, воплощенной в Пушкине. Самые разные слои общества посылали на открытие своих депутатов: от Московской духовной академии, от московского дворянства, от женских институтов, от Общества для содействия мореходству, от присяжных поверенных, от еврейского общества, от петербургских газет и журналов, от частных гимназий и театров, Общества приказчиков, Общества хорового пения, от городских больниц, от университетов Москвы, Петербурга, Варшавы и Дерпта…
Специальный поезд должен был привезти петербургских гостей в Москву. Готовились большие торжества. Но 22 мая, как раз накануне праздника, умерла императрица. Открытие пришлось отложить на две недели, так что пелену, специально сотканную в Ярославле для такого случая, сдернули с памятника только 6 июня. Многие считали, что именно из-за этих двух лишних недель ожидания пушкинские торжества вылились в нечто феерическое: нервозность долго накапливалась, ходили слухи о готовящихся провокациях со стороны либералов, возбуждение нарастало и могло прорваться где угодно. Главные речи должны были произнести: Достоевский – от патриотов-почвенников, и Тургенев – от западников-либералов. Достоевский писал Победоносцеву: «Мою речь о Пушкине я приготовил и как раз в самом крайнем духе моих (наших то есть, осмелюсь так выразиться) убеждений, а потому и жду, может быть, некоего поношения. Профессора ухаживают там за Тургеневым, который решительно обращается в какого-то личного мне врага».
5 июня, накануне торжеств, на заседании в Московском университете Тургенева торжественно объявили его почетным членом и, как писал Николай Страхов, «вообще чествовали, как бы признавая его главным представителем нашей литературы, даже как бы прямым и достойным наследником Пушкина». Позже, на обеде в Московской думе с речью выступил реакционных взглядов публицист Катков, редактор газеты «Московские ведомости», от которого ждали возможных обид. Но он произнес короткий примирительный тост, потянулся было с бокалом к Тургеневу, который, впрочем, чокаться с идейным противником не пожелал.
Однако сразу скандала не последовало. Обед был обилен и изыскан, народу много, речей еще больше, так что публика больше пила и ела, чем вслушивалась. Но когда выяснилось, что Каткова не пригласили на заседание Общества любителей русской словесности, обиделись его сторонники. Константин Леонтьев писал даже: «Если бы у нас, у русских, была бы хоть искра нравственной смелости и того, что зовут умственным творчеством, то можно было сделать и неслыханную вещь: заживо политически канонизировать Каткова. Открыть подписку на памятник ему, тут же близко от Пушкина на Страстном бульваре. Пусть это будет крайность, пусть это будет неумеренная вспышка реакционного увлечения. Тем лучше!».
«Реакционное увлечение», впрочем, тогда не поддерживалось как раз теми, кто организовывал Пушкинский праздник, хотя тема «медной хвалы», которой можно удостоить и других деятелей словесности, еще не раз станет предметов споров.
На следующий день, 6 июня, состоялась церемония открытия памятника Пушкину. Утром прошла панихида и служба в церкви Страстного монастыря, митрополит Макарий сказал проповедь, пожелав России во всех областях иметь столь сильные таланты, каким был Пушкин в поэзии. На площадь доступ поначалу был ограничен, но после митинга толпа туда хлынула и разобрала на сувениры венки и букеты с подножия. Ликование и восторг со всех сторон отмечали газетчики, но из-за траура никаких уличных манифестаций в Москве не было, были только обеды с речами, литературные чтения в Благородном собрании, но главным стали выступления идейных противников, которые не только готовили речи, но участвовали в чтениях. Достоевский, читавший сцену Пимена из «Бориса Годунова», писал жене: «Я, говорят, прочел превосходно, но мне говорят, что мало было слышно. Приняли меня прекрасно, вызвали три раза. Но Тургенева, который прескверно прочел, вызывали больше меня».
Впрочем, по мнению Достоевского, успех Тургенева был искусственно создан: «Сегодня был второй обед, литературный – сотни две народу. Молодежь встретила меня по приезде, потчевала, ухаживала за мной, говорили мне исступленные речи – и это еще до обеда. За обедом многие говорили и провозглашали тосты. Я не хотел говорить, но под конец обеда вскочили из-за стола и заставили меня говорить. Я сказал лишь несколько слов – рев энтузиазма, буквально рев… Затем вся толпа бросилась со мной по лестнице и без платьев, без шляп вышли со мной на улицу и усадили меня на извозчика. И вдруг бросились целовать мне руки – и не один, а десятки людей, и не молодежь лишь, а седые старики. Нет, у Тургенева лишь клакеры, а у моих истинный энтузиазм».
Ажиотаж вокруг живых писателей на празднике, посвященном писателю почившему, все более разгорался. Тургенев произнес свой доклад на третий день торжеств на публичном заседании Общества любителей российской словесности. Сам он был словно не совсем речью доволен и даже отказался печатать ее брошюрой для бесплатной раздачи народу, как было задумано. Охарактеризовав Пушкина как гения, создавшего литературный русский язык и наполнившего национальную литературу образами и идеями, Тургенев, тем не менее, не предоставил ему безусловного права на звание национально-всемирного поэта, которое имеют Шекспир, Сервантес и Гете. Такой отзыв не вполне соответствовал восторженному состоянию общества, ожидавшего кульминации. Оно получило ее сполна от Достоевского, выступавшего в последний день форума.
Случилось тогда нечто невообразимое. Речь Достоевского вызвала спазм восторга слушателей. Публика неистовствовала. Юноши падали в обморок. Дамы трепетали. Достоевского увенчали лавровым венком. Тургенев якобы сам подошел к оратору и прослезился. Официальный глава славянофилов Аксаков отказался от своей речи, потому что главное сказано. Казалось, что совершилось ожидаемое – Пушкин примирил две партии, создав некую модель национального самосознания, о которой так хорошо, так точно сказал Достоевский.
Позже, придя в себя, свидетели этого феноменального выступления пытались понять, что же на самом деле произошло. Ведь когда речь была напечатана, многие удивились тому исключительному впечатлению, которое она произвела. Тургенев пожимал плечами и объяснял, что было слишком опрометчиво записывать его в сторонники Достоевского. Кое-кто говорил о мистическом воздействии. Наиболее рациональные предполагали, что публика услышала в эмоциональном выступлении Достоевского то, что хотели слышать, – оправдание своей культурной значимости. В словах Достоевского прибывшие на Пушкинский праздник депутаты получили оправдание национальной униженности «нищей, нашей-то грубой земле». «Это нам-то предназначено в человечестве высказать новое слово? Что же, разве я про экономическую славу говорю, про славу меча или науки? Я говорю лишь о братстве людей и о том, что ко всемирному, ко всечеловечески-братскому единению сердце русское, может быть, изо всех народов наиболее предназначено, вижу следы сего в нашей истории, в наших даровитых людях, в художественном гении Пушкина».
Вот это обещание важнейшей роли в всеевропейском грядущем объятии, в примирении европейских противоречий так полюбилось собравшимся, что они кричали и плакали.
Прочитав глазами опубликованную речь, многие взяли восторг назад, называя текст фальшивым, сумбурным и противоречивым. «Тема о будущем или даже настоящем первенстве русского народа перед всеми остальными имеет уже тот недостаток, что представляет не новый пример национального самопрославления», – писали западнические журналы. Но дело уже было сделано. На Пушкинских торжествах был создан главный миф – не о Пушкине, но о миссионерской роли русского народа, призванного нести в Европу любовь и спасение.
Что же касается всемирного значения русского гения, то прав оказался все же Тургенев. Впрочем, на Пушкинском празднике присутствовал как один из тех писателей, кто при всей национальной самобытности таки оказался вровень с общечеловеческими духовными поисками, войдя в мировой пантеон. Свой последний роман «Братья Карамазовы» он как раз дописывал в этот год.
Второй наш тогда живущий мирового уровня гений на праздник вовсе не приехал, хотя Тургенев по поручению Общества любителей русской словесности специально съездил к нему в Ясную Поляну, чтобы лично пригласить. Но Толстой наотрез отказался, ибо уже работал над своей этической теорией, считая литературную славу, памятники и праздники вокруг них пустой суетой.