Что такое грамматика в средневековье
Развитие грамматических школ в период западноевропейского Средневековья
Вы будете перенаправлены на Автор24
Грамматика – это раздел языкознания, который изучает строй слова и предложения в языке.
Средневековье как новый этап в развитии грамматики
Несмотря на то, что история философии и логики эпохи Средневековья оставили достаточно данных о результатах своих исследований (в частности, широко публиковались работы ведущих философов и логиков Средневековья), грамматическая теория Средневековья не может похвастаться подобной (то есть богатой) традицией.
Период западноевропейского Средневековья от VI до XII вв. для лингвистики характеризовался сохранением основной направленности языковедческих наблюдений, принятых ещё в предшествующем периоде. Средневековые лингвистические исследования преимущественно опирались на работы латинских По данной теме мы уже выполнили курсовую работу Юридические термины латинского происхождения. подробнее грамматиков конца Римской Империи.
Однако стоит заметить, что большинство средневековых авторов не обращалось к древним источникам. Как правило, рассматривались работы Доната, Диомеда, Харисия и их современников (исключениями считаются Варрон и Проба). Поэтому основными источниками были сокращённые или компиляционные труды, что негативно сказывалось на научно-исследовательском характере работ средневековых лингвистов Западной Европы.
Работы Присциана и их роль в развитии средневековых грамматических школах
Утрата латинской грамматической науки своей оригинальности началось с IV века. В VI веке одним из самых известных и влиятельных римских грамматиков считался Присциан. К его заслугам относится обобщение и изложение результатов лингвистических работ своих предшественников, что было выражено в систематическом исследовании латинской грамматики «Institutiones Grammaticae».
Впоследствии эта работа была продолжена рядом ведущих грамматиков своего времени:
Готовые работы на аналогичную тему
Присциан считался наравне с Донатом одним из самых авторитетных грамматиков. Но если Донат заслужил это звание за то, что он выработал грамматику, ставшей основой для преподавания латинского языка в средневековых школах, то Присциан собрал, систематически и в удобной форме представил все основные грамматические знания, которые были накоплены к VI веку.
Также Присциан почти в совершенстве обладал двумя языками, благодаря чему он смог правильно восполнить недостатки в рассмотренных грамматических работах и отбросить из них лишнее.
Общее состояние грамматической науки Западной Европы в Средние века
Сейчас общепринятым является тот факт, что язык постоянно изменяется, он не может долго находится в статичном состоянии. Это относится и к латинскому языку, который за довольно длительный период претерпел существенные изменения и трансформировался от латыни классических авторов до живого разговорного языка IV-V вв. Это безусловно привлекло внимание средневековых грамматиков, они совершали наблюдение за развитием латинского языка.
Однако они не заключили каких-либо научно обоснованных выводов, поскольку тогдашняя грамматическая наука находилась на таком уровне собственного развития, который не позволял осознать тот факт, что язык неизбежно подвергается изменениям. Кроме того, античная лингвистика любые отклонения от норм классической латыни рассматривала как порчу языка, поэтому они осуждались и отвергались, а одной из основных задач, поставленных перед грамматикой, была специальная борьба за сохранение данных норм.
Положение изменилось, когда появилась Библия и в Европе стала широко распространяться христианство. С этого времени работы и деятельность латинских грамматиков подвергались жёсткой критике (особенно со стороны церковников), поскольку их язык не соответствовал языку Священного Писания, который обладал высшим авторитетом. Так, христиане не принимали точку зрения римских грамматиков о том, что слова «scopa» («метла»), «scala» («лестница») «quadriga» («повозка») употребляются исключительно во множественном числе, поскольку «святой дух предписывает рассматривать их в единственном числе».
Для грамматических школ, действующих в период западноевропейского Средневековья, основным объектом изучения являлся латинский язык. Знаний относительного греческого языка было немного – известен был только греческий алфавит. А германский и романские языки воспринимались как варварские или вульгарные.
Основной принцип, применявшийся по отношению к языковым фактам вплоть до XI века, заключался в том, что грамматики изобрели язык путём размышления.
Наиболее точным отражением грамматической традиции Западной Европы XI века считаются грамматические трактаты французского богослова Гуго Сен-Викторского (1096-1141 гг.). Его произведения ещё не содержали в себе тех влияний, которые впоследствии глубоко модифицировали грамматику. Гюго в своих трактатах высказывал мысль о том, что познание людьми грамматики должно осуществляться путем изучения работ Доната, Сервия, Присциана, Исидора.
Новые грамматические направления в период Средневековья в Западной Европе
Вы будете перенаправлены на Автор24
Грамматика – это раздел языкознания, который изучает строй слова и предложения в языке.
Предпосылки появления новых грамматических направлений
В средневековый период внимание философов и филологов привлекли произведения Аристотеля. Именно они стали источниками, благодаря которым для Западной Европы был получен доступ к знаниям аристотелевской логики. Впоследствии огромный интерес к логике Аристотеля распространился на большинство отраслей средневековой науки. Это способствовало, помимо прочего, внедрению и использованию нового способа рассмотрения языковых явлений, который был назван «логизацией грамматики»
Начиная именно с этого периода появился и постепенно разрастался разрыв между двумя подходами к грамматике – практическим и теоретическим. Теперь учебные пособия, которые отличались (в лучшую сторону) доступностью и простотой для студентов, стали составляться отдельно и независимо от теоретических трактатов по грамматике.
Таким образом, в то время как теоретическая грамматика переживала важные и значительные перемены, её практическое использование (в первую очередь, в преподавательской области) оставалось всё на том же уровне.
Основные положения грамматики Александра Вилладейского
Самой известной и широко распространённой грамматикой, используемой в учебных целях в школах, была грамматика французского писателя Александра из Вильдьё (Вилладейского; 1175-1240 гг.).
Его латинская грамматика, которая называлась «Doctrinale», на протяжении трёх веков пользовалась широким спросом и была обязательной во многих европейских школах.
Она представляет собой поэму, в которой с мнемонической целью (то есть облегчения запоминания нужной информации) все правила прописаны в стихотворной форме (преимущественно, как плохие латинские гекзаметры).
Готовые работы на аналогичную тему
Содержательно грамматика «Doctrinale» состояла из двенадцати глав, в которых последовательно были изложены и освещены следующие вопросы:
Кроме сообщения обозначенных выше сугубо элементарных сведений, Александр сформулировал определения грамматическим явлениям.
Александр Вилладейский по большей части в своём сочинении следовал за трудами римского грамматика Присциана. Однако классические авторы (среди которых и выделялся Присциан) и авторы-современники Александра (то есть периода XII-XIII вв.) использовали разные варианты латинского языка – за несколько эпох он претерпел множество изменений. Этим объясняется то, что Александр Вилладейский 170 строк своей грамматики посвятил синтаксису латинских предложений, употреблению словоформ различных падежей и времён, относительных местоимений, союзов и т.д.
Обобщая правила, которые Александр привёл в своей грамматике, можно сделать вывод, что латинский язык, которому он учил, был похож скорее на средневековую форму, чем на классическую. Именно этот вид латинского языка в университетах, в которых обучались студенты из различных стран мира, являлся живым языком общения людей, живших в Западной Европе и отличавшихся наличием определённого уровня образования.
Общее место подобных работ в лингвистическом учении мира
Составленная Александром Вилладейским грамматика «Doctrinale» была не единственной популярным дидактическим текстом того времени. Дополнительно можно выделить следующие работы:
Однако подобные работы, которые предоставляли как учителям, так и ученикам практическое руководство по латинскому языку (например, грамматика «Doctrinale» Александра Вилладейского) перестали отвечать требованиям подхода к языковым фактам, который со временем претерпел значительные изменения. Для того времени было характерным уступка места разъяснением грамматических правил, опирающимся на соответствие нормам классических авторов, логическому (то есть философскому, спекулятивному) рассмотрению языковых проблем. Это явление для того времени считалось признаком прогрессивного сдвига в подходе к языку.
Новое грамматическое направление было воспринято многими людьми, жившими в средневековой Западной Европе, как средство, с помощью которого можно было решить большое число «запутанных» вопросов философии, в частности, вопроса об общих понятиях (то есть об универсалиях). Неясность религиозных догм, доминировавших во всех сферах общественной жизни того времени, их противоречивость и, как следствие, стремление учёных понять их и разобраться в них обусловили углублённое погружение и изучение ряда логических проблем.
Другие направления средневековой грамматики в европейских странах
Средневековая система гуманитарных наук образовывала, так называемый, тривиум, частью которого была грамматика, преподававшаяся в качестве одной из основных дисциплин на протяжении всего Средневековья, как правило, базируясь на авторах поздней Античности, например, Присциана.
В период Средневековья постепенно началось обогащение народного языка такими изолированными работами, как первый грамматический трактат (из Исландии), но этот процесс по-настоящему стал масштабным только в эпоху Возрождения и Барокко.
Также можно выделить следующие оригинальные грамматические работы, учитывающие национальные особенности:
Логическое направление в средневековой грамматике Европы
Вы будете перенаправлены на Автор24
Сущность логического направления в европейской средневековой грамматике
Английский По данной теме мы уже выполнили курсовую работу Английский речевой ритм подробнее философ Роджер Бэкон (1214-1292 гг.), находясь под большим влиянием взглядов другого средневекового автора – Роберта Килвордби, занимался активным развитием положения о единстве грамматики. По мнению Бэкона, грамматика во всех языках является одной и той же, а её видоизменение возможно только в акциденциях.
Роджер Бэкон был убеждён, что необходимо изучать языки. В то же время он утверждал, что в каждом языке существуют два рода проблем:
Таким образом, грамматика может быть признана наукой в силу того, что объект её изучения является универсальным. То есть универсальный разум человека воспринимает и понимает универсальность реальности, которая может выражаться в универсальном языке. Последним, как правило, в исследовательской практике считался латинский язык, поэтому его научное изучение признавалась объектом грамматической науки.
Логическое направление в грамматике Средневековья способствовало формированию концепции, так называемой, всеобщей (универсальной) грамматики. Однако рассматривая в целом роль логического направления в отношении формального анализа языка, то можно констатировать её сравнительно небольшую результативность. Но нельзя не отметить достижение грамматиками логического направления некоторых успехов в области изучения семантических аспектов языка.
Готовые работы на аналогичную тему
Благодаря постепенному развитию логических исследований в языкознании анализ языкового материала претерпел небольшое, но важное изменение. Если ранее исследователи обсуждали, что обозначает часть речи, то теперь логики начали обсуждать, как/каким образом/способом часть речи что-либо обозначает.
Данное изменение произошло по двум причинам:
Петр Испанский как основной представитель логического направления
Петр Испанский в своём логическом трактате рассматривал термин «значение» с трёх точек зрения:
На основе этих трёх аспектов термина «значения» Петр рассуждал на тему свойств выражений. Эта часть логического трактата вызвала наибольший интерес со стороны других исследователей, которые подробно его разработали.
Петр Испанский использовал общий термин «significatio», который приблизительно соответствовал понятию «значение» и определялся как «представление вещи через условный голосовой звук». Этот термин являлся переосмыслением определения Аристотеля, который благодаря достижениям психологических учений рассматривался как представление вещей – продуктов разных ступеней человеческого познания, а не одного чувственного образа.
Петр Испанский противопоставлял между собой сигнификацию и суппозицию, что имело одно из важнейших значений в его толковании значения. По мнению Петра:
В связи с этим сигнификация считается первичной по отношению к суппозиции. Говоря по-другому, Петр Испанский развивал идею (хоть и не совсем последовательно) о том, что сигнификация – это значение слова самого по себе, вне какого-нибудь определённого контекста, а суппозиция – это значение слова в конкретном контексте.
Расширенная характеристика суппозиций
Петр Испанский, развивая концепцию суппозиций, классифицировал их. Классификация суппозиций выглядит следующим образом (хотя она неоднократно перерабатывалась со времени выпуска её оригинального варианта):
Таким образом, в основу данной классификации Петр Испанский положил различение того, что обозначается, и самого обозначения. По признанию историков логики классификация суппозиций Петра Испанского не отличается ясностью. Так, не до конца понятно, речь идёт о синтаксических или о семантических функциях слов.
Кроме того, Петр Испанский ввёл и рассмотрел две процедуры, которые могут быть осуществлены для суппозиций:
Подводя итог, можно сказать, что логическое направление в средневековой грамматике было тесно связано с основными идеями грамматического учения модистов, чья деятельность была последующей ступенью в развитии логической грамматики.
Спекулятивная грамматика
ЛЕКЦИЯ 2.
Средневековье.
Раннее Средневековье.
Несмотря на большое внимание, уделявшееся средневековыми философами вопросам знаков и означивания, эти вопросы рассматривались с позиций и в рамках других дисциплин, чаще всего логики, грамматики и риторики, составлявших в средневековых университетах тривиум — начальную ступень обучения.
риторика(др.-греч. rhētorikē). Главная задача современной
риторики — изучение речевой коммуникации в ее воздействии
на читающего / слушающего посредством сообщения. Совре-
менная риторика представляет собой междисциплинарную фи-
лологическую науку, которая существует на стыке лингвистики,
литературоведения, теории аргументации, философии;
грамматика— наука «обо всех периодах жизни языка»
(с. 19), т.е. фактически это языкознание;
В последнее время стали известны многие работы философов Средневековья, связанные с семиотическими исследованиями. Обзор таких работ был проведен Мейером-Эзером (Meier-Oeser 2003). По его мнению, исследователи Средневековья опирались в основном на работы Августина. Так, в конце XI в. Ансельм Кентерберийский (1033—1109) обратился к понятию «мысленных слов», пытаясь развить его. Он считал, что мысленные слова являются природными словами и одинаковы для всех людей. Кроме того, они служат мысленными образами вещей, благодаря чему обозначают свои объекты более выразительно, чем любые другие слова и поэтому могут быть названы подлинно словами.
Использование Августином языковедческих терминов в общем представлении о знаках способствовало тому, что средневековые философы и богословы рассматривали знаки в контексте грамматики и логики. Выдающийся философ XII в. Пьер Абеляр (1079—1142) обращал внимание на то, что в сфере компетенции логики языковое обозначение не покрывает всех возможных знаковых ситуаций, поскольку любые вещи могут использоваться как знаки, если они связаны таким образом, что восприятие одной вещи приводит к пониманию другой. Это происходит в том случае, когда одна вещь является отражением другой или когда одна вещь по общей договоренности используется как знак другой: например, условные монашеские языки жестов или венок над дверями таверны, указывающий на то, что здесь продается вино. Это также происходит в тех случаях, когда две вещи постоянно встречаются вместе и их привычно считают взаимосвязанными, или, наконец, когда они действительно связаны определенными отношениями. В то же время Абеляр, по-видимому, понимал, что представление о знаке, учитывающее все перечисленные случаи, является слишком общим. Поэтому для различения случаев «действительного обозначения» и чересчур обобщенного понимания знаковой ситуации он отделяет просто обозначающие знаки от знаков, используемых для передачи информации. Таким образом, впервые деление знаков на основе сходства (образы), взаимосвязанности (признаки) и договоренности (коды), принятое сейчас, вводится уже в XII в.
С середины XIII в. учение Августина, до того активно обсуждаемое в основном в теологических дискуссиях, стало проникать и в сферу «свободных искусств» (современных гуманитарных наук). Автор XIII в., известный под именем Роберт Килвордби (Robert Kilwardby) модифицировал положение Августина о том, что «все учения рассматривают либо вещи, либо знаки», превращая его в более «семиотически ориентированный» тезис «каждая наука изучает знаки или обозначаемые вещи». Это утверждение он использовал как исходный пункт рассмотрения вопроса о возможности существования специальной науки о знаках, и, если такая возможность существует, — о том, какие взаимоотношения эта наука будет иметь с науками о вещах. Он считал, что таких наук может быть несколько, так как существуют разные типы знаков, однако для своего становления наука о знаках должна рассматривать знак как универсальное представление, полученное путем обобщения отдельных типов знаков. В случае природных знаков, а также «моральных знаков», например действий, совершаемых с добрыми или злыми намерениями, теория знаков не может быть оторвана от теории обозначаемых вещей, поэтому эти знаки принадлежат к области природных наук или науки о морали. В то же время лингвистические знаки, образованные человеческим разумом для передачи идей, являются предметом рассмотрения мыслительной науки, каковой должна быть наука о знаках.
Роджер Бэкон (1214-1293)
Более всех в Средневековье занимался проблемами знаков Роджер Бэкон — автор обширного трактата «О знаках». В этой работе, а также в своем «Компендиуме теологии» он подробно рассматривает представление о знаке и его разновидностях, а также пытается разработать общую концепцию обозначения с детальной теорией языкового знака, в результате чего у него, как и у Августина, лингвистические представления включаются в общую теорию знаков вообще. Согласно Бэкону, представление о знаке принадлежит категории отношений, точнее говоря, знак, как уже указывалось в определении Августина, является отношением между тремя элементами (знаком, предметом и лицом, воспринимающим знак), оказываясь знаком чего-то для кого-то. При этом, однако, возникает вопрос — являются ли оба отношения одинаково необходимыми для существования знака. Что произойдет, если одного из них не будет: обозначаемая вещь прекратит свое существование или отсутствует разум, воспринимающий или способный воспринимать знак?
Один из наиболее прославленных теологов этого времени — Бонавентура (ок. 1217—1274) недвусмысленно делает ударение на отношении знака к обозначаемому, утверждая, что знак имеет два отношения: к тому, что он обозначает, и для кого он обозначает, но первое из них является необходимым и всегда выполняется, а второе является делом привычки; и только первое отношение делает знак знаком. Поэтому венок над дверями таверны всегда является знаком, даже если никто на него не глядит.
В противоположность этому общепринятому мнению, Бэкон делает ударение на «практическом» отношении «знак — адресат знака», поскольку, как он утверждает, представление о знаке определяется с учетом его адресата. Ведь если никто не постигнет чего-то посредством знака, знак будет ненужным и напрасным, он не будет знаком. Таким образом вводится семиотическая модель из трех элементов: «знак — обозначаемый предмет — адресат знака». Кроме существенного отношения знака к его адресату, являющегося «реальным отношением», существует отношение к вещи — «мысленное отношение». При этом использование знака не значит, что обозначаемая вещь существует, поскольку словами можно обозначать как существующие, так и несуществующие вещи. Есть и другие важные пункты, в которых Бэкон расходится с общепринятым мнением. Он определяет знак как «то, что, при представлении чувству или разуму, обозначает нечто для разума» и подчеркивает, наперекор общепринятому описанию знака, что есть знаки, представляемые только разуму.
Бэкон дает подробную классификацию знаков, используя, изменяя и сочетая элементы нескольких более ранних типологий знаков. Деление на два основных класса — природных и данных (условных) знаков — заимствовано у Августина, различие между необходимыми и возможными знаками взято у Аристотеля, а подразделение по временной соотнесенности является традиционным элементом теорий божественного знака.
1.1. обозначающие по умозаключению, сопутствующим обстоятельствам, следствиям
1.1.1. необходимо обозначающие
1.1.1.1. обозначающие нечто в настоящем (крайние проявления — сила явлений)
1.1.1.2. обозначающие нечто в прошлом (кормление грудью — рождение ребенка)
1.1.1.3. обозначающие нечто в будущем (рассвет — приближающийся восход солнца)
1.1.2. возможно обозначающие
1.1.2.1. обозначающие нечто в настоящем (материнство — любовь)
1.1.2.2. обозначающие нечто в прошлом (мокрая земля — прошедший дождь)
1.1.2.3. обозначающие нечто в будущем (багровое утреннее небо — дождь)
1.2. обозначающие формой и подобием (образы, картины, цвета)
1.3. обозначающие причинно-следственной связью (следы — зверь)
2. ЗНАКИ, ДАННЫЕ И НАПРАВЛЯЕМЫЕ ДУШОЙ
2.1. обозначающие рефлекторно, без раздумий (вздох — боль; смех —• радость)
2.2. обозначающие намеренно (слова)
Общий класс естественных знаков, обозначающих ненамеренно своим существом (1) в соответствии с отношением между знаком и обозначаемым подразделяется на три подкласса: (1.1) знаки по умозаключению, основанные на более-менее постоянной совместной встречаемости знака и обозначаемого, (1.2) образные знаки, основанные на внешнем подобии знака и обозначаемого, и (1.3) знаки, основанные на причинно-следственной связи между знаком и обозначаемым. Знаки по умозаключению подразделяются на (1.1.1) необходимые и (1.1.2) возможные, в обоих случаях подразделяемые далее на три вероятных направления временной отнесенности — настоящее, прошлое и будущее. Бэкон дает понять, что он считает знаки по умозаключению и образные знаки знаками в большей степени, чем знаки, основанные на причинно-следственной связи между знаком и обозначаемым. Впоследствии он исключил последнюю разновидность из рассмотрения, объясняя это основополагающей разницей между знаковыми отношениями и причинно-следственной связью: первые определяются адресатом, а вторые существуют независимо от адресата по природе вещей, т.е. при отсутствии воспринимающего, и поэтому не могут быть знаками.
Общий класс знаков, данных и направляемых душой (2) подразделен на основе того, что живое существо производит знак (2.1) по природному инстинкту, импульсу или (2.2) по обдуманному намерению и желанию. Основанием для различения двух видов природного обозначения, отраженных в (1) и (2.1), является, с одной стороны, двусмысленность понятия природы, включающего как значение «вещество или существо чего-либо», так и значение «сила, действующая без раздумий», а, с другой стороны, то соображение, что, по сравнению с природными знаками в первом значении, во втором значении, кроме адресата, всегда есть некто подающий знак. Междометия рассматриваются в качестве гибрида двух первых видов данных знаков (обозначающие рефлекторно, но словами).
Следует заметить, что в классификации Бэкона, как и в других средневековых типологиях знаков, виды знаков определяются по характеру обозначения, а не их материальной форме. Поэтому одна и та же вещь, факт или событие, рассматриваемые в разных аспектах, могут быть отнесены к различным или даже противопоставляемым классам. Это особенно важно для полного понимания процессов обозначения с использованием звучащей речи.
Первоначальным намерением Бэкона, как и прежде него Августина, было создание основ теории значения в языке. Согласно Бэкону, для правильного и полного представления обозначаемого в звучащем языке необходимо учитывать три аспекта:
1) значения высказываний отдельно от приписываемых им значений;
2) их значения согласно тому, что им приписывается, и
3) их значения сверх приписываемого им.
Во-первых, следует учитывать, что каждое высказывание может использоваться как природный знак независимо от приписываемого ему значения. Слова могут, например, означать, что говорящий находится близко и сообщать о нем что-то независимо от того, что он говорит (т.е. уровень его культуры, его настроение и т.д.) — так, как техника исполнения в искусстве показывает мастерство художника. Кроме того, произнесенное слово является знаком, предполагающим знание говорящим предмета, называемого словом в его обычном значении, поскольку использование языка предполагает наличие в разуме говорящего представления, соответствующего указываемому объекту. Таким образом, связь между звучащей формой и мысленным представлением выступает, в противоположность общепринятому со времен Августина, не отношением выражения, а указанием.
Во-вторых, при рассмотрении значения слов с точки зрения им приписываемого, Бэкон подчеркивает произвольность значения. Но даже если давший название и тем самым приписавший значение данному слову, свободен ввести слово или знак для чего угодно, он совершает акт называния согласно принципу крещения — все имена, которые мы приписываем вещам, мы приписываем так, как эти вещи нам представляются. Вопреки традиционному мнению о том, что слова обозначают мысленные представления, Бэкон считает, что слова обозначают непосредственно вещи. Этот подход к лингвистическому значению отмечает поворот в рассмотрении значения от приоритета отношений знака с мысленным представлением к значению как указанию на объект, что становилось все более распространенной точкой зрения в XIV в.
В то же время Бэкон прекрасно понимает, что использование имен и, в общем, слов не ограничивается значением, установленным первым актом приписывания (слово «хомо» указывает не только тех людей, которые присутствовали во время первоначального акта приписывания этому слову значения); а слова не перестают использоваться, когда обозначаемые вещи перестают существовать. Он намерен решить эту проблему (которую встречает каждая причинно-следственная теория значения, основанная на представлениях об «условиях соотнесения» и «заимствовании соотнесения») путем различения двух способов приписывания значения. Кроме «формального» способа приписывания значения, осуществляемого устным выражением типа «Я называю это. », существует иной способ, осуществляемый по умолчанию, когда название применяется к любому другому объекту, чем тот, который был назван именующим. В то время как формальный способ приписывания значения относится либо к мифической ситуации изобретения языка, либо к явному созданию нового слова, второй способ приписывания значения описывает то, что происходит в действительности в повседневном употреблении языка. Такая модификация значения слов происходит постоянно без осознания этого говорящим или кем-нибудь другим. Пользуясь языком, мы все время приписываем имена, не сознавая когда и как.
В-третьих, если приписывание в описываемом смысле необходимо для установления лингвистического значения, значение слов им не ограничивается, произносимое означает многие вещи, которым оно не было приписано, поскольку означает все те вещи, которые связаны существенным отношением с вещью, для которой введено наименование. Таким образом, по мнению Бэкона, слова обозначают бесконечно много вещей.
Спекулятивная грамматика
Основополагающая для Бэкона и Килвордби идея о том, что грамматика не метод преподавания, а наука, разделялась школой так называемых модистов, появившейся около 1270 г. на факультете свободных искусств Парижского университета и достигшей наивысшей известности около 1300г. в «Спекулятивной грамматике» Томаса Эрфуртского. Эпоха расцвета учения модистов относится к последним десятилетиям XIII в. и первым десятилетиям XIVв. Название это произошло от ключевого понятия-термина системы модистов — «модус сигнификанди» (modus significandi, букв, «способ обозначения»). Участники этой школы, убежденные, что целью каждой настоящей науки является не описание фактов, а их объяснение с указанием причин, сделали своей задачей выведение общих для всех языков грамматических свойств из универсальных способов бытия с помощью соответствующих способов понимания.
Это сводило общепринятое в то время положение Аристотеля о том, что мысленные представления, как и вещи, одинаковы для всех людей, к тезису универсальной грамматики, основанной на аналогии между способами существования, способами понимания и способами обозначения, одинаковыми для всех языков. В соответствии с этим положением один из наиболее видных теоретиков спекулятивной грамматики Мартин Дакийский (Дакия — средневековое латинское название Дании) утверждает: «. все национальные языки грамматически идентичны. Это объясняется тем, что вся грамматика заимствована из вещей. и как природа вещей одинакова для говорящих на разных языках, таковы и способы бытия и способы понимания; и, следовательно, способы обозначения одинаковы и отсюда одинаковы способы грамматического построения или речи. И поэтому вся грамматика одного языка одинакова с грамматикой в другом языке» (Мартин Дакийский «О способах обозначения»).
Хотя слова приписываются произвольно (отсюда появляются различия между языками), способы обозначения однозначно относятся к способам бытия с помощью способов понимания (отсюда появляются грамматические подобия между языками). Сосредоточивая внимание на терминах «знак» и «обозначение», спекулятивная грамматика как наука об общих познавательно-лингвистических структурах абстрагируется от всех различных национальных языков — и даже от устной речи как таковой. Как подчеркивает Мартин Дакийский, для спекулятивной грамматики не существенно рассмотрение высказываний или структур систем звучащих знаков, поскольку предметом изучения грамматика-модиста может быть любая разновидность знаков. То, что он занимается языковыми знаками, а не жестами или зрительными знаками, объясняется тем, что звучащие высказывания, по сравнению с другими типами знаков, более удобны для общения людей.
Как указывает И.А. Перельмутер, вскоре после появления первых модистических трактатов в сочинениях модистов начинают фигурировать два модуса познания — активный модус познания и пассивный модус познания, а также два модуса обозначения — активный модус обозначения и пассивный модус обозначения. Новая система модусов не появилась, однако, совершенно неожиданно и как бы на пустом месте. С одной стороны, уже в концепции ранних модистов присутствуют представления о двоякой природе как модуса познания, так и модуса обозначения — по Мартину Дакийскому, модус познания существует одновременно «в познанной вещи» и «в сознании» как «познанное в познающем», а модус обозначения существует одновременно «в обозначенной вещи» и в звучании «как в знаке ». С другой стороны, новая терминология также не была абсолютным новшеством, в конечном счете она восходит к проводимому Аристотелем разграничению между деятельным разумом и разумом претерпевающим, т.е. автором и адресатом знакового сообщения.
Если модус существования есть свойство вещи, рассматриваемое вне всяких связей и зависимостей, то пассивный модус познания есть то же самое свойство, рассматриваемое в его отношении к познанию, т.е. модус существования как могущий быть познанным и как познанный. Пассивный модус познания находится в познаваемой вещи и материально совпадает с модусом существования, отличаясь от него лишь с формальной стороны, т.е. тем, что определенное свойство рассматривается в данном случае не независимо от каких-либо связей, а в своем отношении к познанию. Модус существования и пассивный модус познания «суть одно и то же материально и реально». Все модисты в полном согласии между собой говорят о материальном тождестве пассивного модуса познания с модусом существования, указывают на познаваемую вещь как на «субъект » пассивного модуса познания. Такая позиция исключает возможность истолкования «познанного свойства» как образа свойства, как представления о свойстве. Ведь «образ» и «представление» находятся в нашем сознании, а не в познаваемой вещи, кроме того, «образ» и «представление» никак не могут совпадать со свойствами вещи материально; само реальное свойство и представление о нем явно созданы из разной материи.
То же самое свойство вещи, будучи осознанным и рассматриваемое в его отношении к языку, есть пассивный модус обозначения. Пассивный модус обозначения — это модус существования как могущий быть обозначенным и как обозначенный, но это не обозначение модуса существования. Утверждения модистов о том, что пассивный модус обозначения находится в познаваемой вещи как в субъекте, что он материально совпадает с модусом существования, никак не могут быть согласованы с представлением о пассивном модусе обозначения как о языковом обозначении. Ведь языковое обозначение (будь то реальное обозначение в потоке речи или идеальное обозначение, находящееся в сознании) явно имеет другую природу: оно находится в языке или в сознании, но не в обозначаемой вещи; оно не совпадает с модусом существования материально. Пассивный модус обозначения есть означаемое, и в этом качестве он не имеет отношения к грамматике, тогда как любое языковое обозначение (как реальное, так и идеальное) вне грамматики не мыслимо. Совпадая с модусом существования материально, пассивный модус обозначения отличается от него с «формальной стороны», поскольку в понятие пассивного модуса обозначения включено, помимо понятия модуса существования, также отношение к языку.
Понимание модистами активных модусов познания и обозначения представляет картину еще более сложную. Особенно сложен вопрос о природе активного модуса обозначения, по этому вопросу модисты вступали в открытую полемику между собой. Активный модус обозначения принадлежит, разумеется, языку, но между модистами не было согласия относительно того, к какой именно языковой сфере этот модус относится — к сфере формы знака или к особой мыслительной сфере, к сфере содержания знака. От ответа на этот вопрос зависит и решение вопроса о том, являются ли активные модусы обозначения знаками. Если активный модус обозначения находится в самом звучании, то это значит, что он служит знаком пассивного модуса обозначения, т.е. в конечном счете знаком определенного свойства явления; если же активный модус обозначения принадлежит особой мыслительной сфере, сфере языкового содержания, то отсюда следует, что в функции знака он выступать не может. Точку зрения о принадлежности активного модуса обозначения к сфере звучания отстаивает, в частности, Томас Эрфуртский: «Активный модус обозначения, поскольку он есть свойство значащего звучания, материально находится в значащем звучании как в субъекте» (Томас Эрфуртский, цит. по Bursill-Hall 1971: 105). Иной была позиция Сигера из Куртрэ, по мнению которого активный модус обозначения принадлежит к сфере чисто умственной, он есть ens rationis — «сущее разума», за пределы этой сферы он никогда не выходит: «Активные модусы обозначения не находятся, однако, в звучании как субъекте, поскольку активные модусы обозначения суть некие представления самого разума; представления же разума остаются в разуме и пребывают в нем, они не уходят вовне» (Сигер из Куртрэ, цит. по Roos 1948: 214). Поскольку, по мнению Сигера из Куртрэ, активный модус обозначения есть чисто умственное представление, то в соответствии с его концепцией он не может быть знаком, ведь знак должен быть материальным, он должен быть доступен чувственному восприятию. Таким знаком может быть только звучание: vox modum essendi significat «звучание обозначает модус существования» (Сигер из Куртрэ, цит. по Pinborg 1967: 110). Активный модус обозначения лишь наделяет звуковое выражение возможностью что-либо обозначать.
Однако вне зависимости от решения ряда частных вопросов все модисты согласны между собой в том, что активные и пассивные модусы обозначения различаются друг от друга материально и по месту своего нахождения, совпадая лишь в плане «формальном», поскольку между активными и пассивными модусами обозначения существуют отношения подобия, отношения соответствия. Оставляя в стороне разногласия между модистами по отдельным вопросам, попытаемся сформулировать в самом общем виде представления модистов о природе различных модусов и об их соотношениях между собой.
Каждое явление заключает в себе сочетание некоторых свойств, общих у этого явления со свойствами других явлений. Свойства эти составляют модусы существования данного явления. Поскольку подобное свойство может быть познанным, оно становится пассивным модусом познания. Поскольку подобное свойство может быть названным, оно становится пассивным модусом обозначения. Пассивные модусы познания и обозначения представляют собой тот же модус существования, но взятый в его отношении соответственно к сознанию или к языку. На этом же основании делается вывод, что пассивные модусы познания и обозначения материально совпадают с модусом существования, но отличаются от него с формальной стороны: ведь во всех случаях речь идет об одном и том же свойстве, но рассматривается оно с разных сторон. Активные модусы познания и обозначения суть потенции сознания и языка, позволяющие отразить данное свойство, воспроизвести его на другом материале. Активные модусы познания и обозначения прямо соотносятся с пассивными модусами познания и обозначения, представляют собой их соответствия, с формальной стороны с ними совпадают, но поскольку пассивные модусы познания и обозначения с формальной стороны не совпадают с соответствующими модусами существования, то активные модусы познания и обозначения отличаются от соответствующих модусов существования как с материальной, так и с формальной стороны. В результате взаимодействия всех этих модусов между собой свойства реальных явлений, воплощаемые в конечном счете в активных модусах обозначения, получают отражение в языке (Перельмутер 1991).
Вскоре после 1300 г. модистский подход подвергся существенной критике. Основным пунктом, вызывавшим возражения таких критиков, как Оккам, было не положение об основной универсальной грамматике, поскольку оно содержится и в Оккамовском понятии мысленной грамматики. Критике подверглись два других положения модизма: (1) утверждение о тесной структурной аналогии между устным и мысленным языком и обозначаемыми вещами и (2) недопустимое превращение способа обозначения в некое свойство или форму, добавляемую к произносимому актом приписывания. Говорить, что произносимые выражения «имеют» разные способы обозначения, можно, как указывает Оккам, только метафорически, поскольку имеется в виду лишь одно: что различные слова означают то, что они означают, разными способами. Согласно другому критику — Иоанну Аурифаберу, звучащий термин является означающим, или знаком, только поскольку он используется для обозначения, а не потому, что звуку нечто присуще. Чтобы установить для обозначения должное место в реальности, оно должно быть приписано к разуму, а не к произносимому звуку. Критика грамматики модистов основана на фундаментальном переопределении понятия знака, проведенном после середины XIII в. Перемещение идеи обозначения от слова к разуму основано на том предположении, что мысленные представления сами являются знаками, что бы ни говорил Августин.