Что такое древняя литература

Что такое древнерусская литература

Летописи, религиозные трактаты, жития и «Слово о полку Игореве»

Историю древнерусской словесности XI–XIII столетий часто рассматривают как первую главу в истории современной русской литературы. И действи­тельно, образы из летописей или «Слова о полку Игореве» прочно занимают свое место в фонде отечественной культуры — достаточно вспомнить пушкин­скую «Песнь о вещем Олеге» или оперу «Князь Игорь» Бородина. Однако важно пони­мать, что образы эти происходят из мира, существенно отличавшегося от нашего по своим ценностным установкам. Осознание этой разницы — первый шаг к пониманию всех произведений культуры Древней Руси.

Основное отличие древнерусской словесности от современной художественной литературы состоит в предназначении. Задача художественной литературы — поднимать читателя над обыденным миром. В книгах «интеллектуальных» и «сложных» это делается с помощью неожиданной формы и многопланового содержания; в тех, что «попроще», нас ожидает лихо закрученный сюжет с неочевидной развязкой, а некоторым мас­те­рам удается сочетать и то и дру­гое. Утверждения критиков XIX века, буд­то искусство непременно должно быть «полезным», сегодня кажутся глубоко устаревшими. И даже об обязательной еще недавно «партийности» литера­туры вроде бы наконец разрешили забыть.

Совсем другое дело — книжная культура русского Средневековья. Книги и вообще письменность появились на Руси после Крещения, так что их состав и содержание определялись прежде всего потребностями Церкви. А в глазах Церкви искусство ради искусства было делом опасным, ведь такое искусство способно притягивать внимание — а значит, и помогать дьяволу, который обязательно вос­пользуется случаем отвлечь людей от молитвы и хитрым спосо­бом ввергнуть души человеческие в соблазн. Дабы этого не допу­стить, некото­рые популяр­ные формы народных развлечений — например, пло­щадные коме­дии — были прямо запрещены церковными канонами (при этом именно пло­щадная комедия — одна из тех форм искусства, от которых про­изо­шел совре­менный театр). Конечно, реализовать такие суровые запреты было непросто: «трубы, скоморохи, гусли и русалии» продолжали, как признавали древнерусские проповедники, «переманивать» народ от Бога. В то же вре­мя упоминания скоморохов в источниках домонгольской поры единичны, а при­меры их твор­чества, восходящие к столь ранним временам, нам и вовсе неиз­вестны. Та сло­весность Древней Руси, с которой имеет дело современный чита­тель, — сло­весность сугубо религиозная, а ее основная задача — приносить душевную пользу. Браться за перо имеет смысл лишь постольку, поскольку результат твоего творчества поспособствует спасению души.

Такая целевая установка вовсе не исключала изящества слога. Напротив, боже­ственные истины столь сложны и блистательны, что излагать их «простым» языком невозможно, и даже искусного писателя эта задача способна поставить в тупик. Автор «Сказания о [святых князьях] Борисе и Глебе», обращаясь к героям своего сочинения, признается:

«Не знаю, как вас похвалить, и что сказать, не понимаю и не могу при­думать. Я бы назвал вас ангелами, которые быстро приходят к скорбя­щим, но вы во плоти жили на земле среди людей. Я бы именовал вас людьми, но вы превосходите разум человеческий чудесами своими и помощью слабым. Я бы провозгласил вас цесарями или князьями, но ведь вы показали больше смирения, чем самый простой и смирен­ный из людей, и именно за это допущены на небеса в райские жилища…» Здесь и далее цитаты приводятся в переводе Дмитрия Добровольского.

Иначе говоря, ни одно определение само по себе не способно передать величия жертвы, кото­рую принесли князья-мученики, а значит, надо найти таких опреде­лений как можно больше — вдруг, как станут говорить много позже, количе­ство перей­дет в качество и на пересечении множества смысловых полей все-таки про­явится отдаленно похожее на описываемый объект?

Мысли выражались с помощью сложных многоплановых сравнений. К при­меру, обра­щаясь к своему князю, автор рубежа XII–XIII веков Даниил Заточник последо­вательно сопоставляет себя с «бледной травой, выросшей между сте­на­ми», ягненком, младенцем и «птицей небесной» — общее здесь то, что все они зави­сят от милости свыше, которой добивается от своего адресата и сам Даниил. Человечество можно было уподобить храму премудрости Божьей, который держится на семи столпах, по одному на каждый из семи Вселенских соборов. Сами книги образно именовались реками, которые поят Вселенную. Важней­шим умением древнерусского книжника был подбор синонимов — чем больше, тем лучше. Например, говоря о Крещении Руси, можно было ска­зать, что рус­ские люди «приблизились к Богу», «отвергли дьявола», «осу­дили службу сатане», «оплевали беса», «познали Бога истинного» и т. д. А осо­бенно хорошо, если все найденные обороты удастся соединить в одном пред­ложении. Понятно, что предложение от этого разрастется и чи­тать его станет неудобно. Но и предметы, о которых идет речь, не обязаны быть доступ­ными. «Трудно­про­ходимые книги» — вот как определяется христиан­ская литература в одной из древнейших русских рукописей, «Изборнике» князя Святослава 1073 года.

Закономерно спросить: как стремление говорить сложным языком о сложных материях сочеталось с одним из ключевых постулатов христианской веры — с убеждением в слабости и греховности человека? Как вообще слабый и греш­ный человек может писать о божественных истинах? Очевидное противоречие снималось за счет того, что сложные обороты и многоплановые образы древне­русской книжности редко когда были оригинальным изобретением местных сочинителей.

К моменту Крещения не было редкостью и знание иностранных языков, осо­бенно греческого. В результате древнерусская словесность могла опираться как мини­мум на достижения византийской литературы, а та, в свою оче­редь, соединяла античную риторику с богатой образностью Священного Писа­ния. То есть по большому счету к услугам киевского, новгородского или, скажем, рос­тов­ского книжника был весь тысячелетний опыт иудеохристианской циви­ли­зации — требовалось лишь подбирать подходящие к случаю образцы. Если надо было рассказать о благород­ном князе-воителе (например, об Алек­сандре Нев­ском), то использовались приемы, опробованные предшест­вен­ни­ка­ми при опи­сании великих воинов древности — Гедеона или Александра Маке­дон­ского. Если речь заходила о преступнике, то и тут предшествующая лите­ратура давала весьма представительный набор образцов, от Каина до им­пера­торов-тиранов. При этом многие из авторов «образцовых» сочинений почитались Церковью в качестве святых, что давало некую дополнительную гарантию уместности и точно­сти заимствований — а заодно избавляло тех, кто пользо­вался находками пред­шественников, от переживаний по поводу собственной греховности. Понятно, что такой творческий метод ограничивает свободу литературного экспери­мента и расходится с тем, как принято писать сейчас. Но для культуры рели­гиозной, пронизанной идеей человеческой греховности, именно строгое следо­вание освященным традицией образцам оказалось наибо­лее подходящим. Если ты подвержен дьявольским соблазнам, то лучше ничего не изобретать.

Такими были, если угодно, «теоретические основы» древнерусской словес­ности. Обратимся к наиболее важным произведениям, созданным на Руси в веках.

Первым в этом ряду следует, несомненно, назвать «Слово о законе и бла­го­дати», принадлежащее перу Илариона, митрополита Киевского в 1051–1055 го­дах. Видимо, «Слово» было написано еще до поставления Илариона на кафед­ру: автор называет в числе живых супругу князя Ярослава Мудрого Ирину-Ингигерду, которая умерла еще в 1050 году. С другой стороны, Иларион упоминает о киевской церкви Благовещения на Золотых воротах, построенной около 1037 года, а значит, и «Слово» было написано после 1037 года. Ничего точнее об обстоятельствах создания данного памятника сказать не удается. Биография Илариона также известна очень плохо. Впрочем, содержание «Слова» красноречиво само по себе.

Произведение состоит из трех частей. Сначала Иларион рассказывает читателю о том, как человечество узнавало о пути спасения и обретения вечной жизни: сначала это происходило через Ветхий Завет, который Иларион называет «За­ко­ном», а потом через Новый — «Благодать». При этом автор уделяет особое вни­мание двуединой богочеловеческой природе Христа, объясняя этот слож­ный догмат с помощью длинного (почти два десятка элементов!) ряда парных про­тивопоставлений:

«…как человек [Христос] постился 40 дней и взалкал, но как Бог побе­дил искусителя, как человек пришел на свадьбу в Кане Галилейской, но как Бог превратил воду в вино, как человек спал в лодке и как Бог остановил ветер и волны (и они послушали его)…»

Затем сообщается, что Русь, хоть и была страной язычников, теперь тоже приобщилась к благодати христиан­ства. Это дает повод для нового ряда противопоставлений:

«Будучи варварами, мы назвались людьми Божьими, и будучи врагами, назвались сыновьями, и уже не дейски осуждаем, но ти­ански благословляем, и не ду­маем, как бы распять [Христа], но Распятому поклоняемся…»

Наконец, Иларион возносит хвалу «великому кагану нашей земли Владимиру» за Крещение Руси. В этой последней части всячески подчеркивается, что Русь — самостоятельное и мощ­ное государство, которое «ведомо и слышимо всем концам земли», а также что Владимир пришел ко Хри­сту сам, не слышав апостоль­ской проповеди и не видев твори­мых проповед­никами чудес. Визан­тия (откуда на Русь прибывали и священни­ки, и церков­ные мастера, и книги) упоминается лишь однажды. Такой своеоб­разный па­трио­тизм становится особенно примеча­тельным, если учесть, что именно на время составления «Слова» — 1040-е годы — пришелся очеред­ной военный конфликт Руси и Византии. Да и сам Иларион был поставлен в митро­политы собором епис­копов, без благословения константинополь­ского патри­арха, которому тогда подчинялась Русская цер­ковь. В итоге ученые часто гово­рят об антивизантий­ской направленности «Слова о законе и благода­ти». Но еще более примечате­лен исторический кругозор автора: от момента Креще­ния Руси до составления «Слова» прошло от силы лет шестьдесят, а мест­ные книжники уже могли, как мы видим, строить масштабные схемы всемирной исто­рии, охваты­вающие времена от Авраама до Ярослава Мудрого включительно. Иначе говоря, хоть Иларион и акцентирует самосто­ятельность древнерусской культуры, сам текст сочиненного им «Слова» ярко свидетельствует о том, насколько основа­тельно Киевская Русь включилась в мировой культурный контекст.

Еще одним знаменитым книжником XI века был Нестор. Обычно Нестора знают как «летописца» — по эпитету, которым его наградили благодарные продол­жатели несколько столетий спустя. Но между древнейшими летописями и сочи­нениями, подписанными именем Нестора, есть ряд противоречий, поэтому современная наука говорит об участии Нестора в летописном деле с осторожностью. Однако не вызывает сомнений вклад Нестора в древнерус­скую агиографию, то есть в написание житий святых.

Первым свершением Нестора на поприще агиографии было написание «Чтения о житии и погублении блаженных страстотерпцев Бориса и Глеба». История кня­зей Бориса и Глеба восходит к событиям 1015 года, когда сыновья крести­теля Руси Владимира Святославича, едва дождавшись смерти отца, устроили крова­вую борьбу за власть. Как именно развивалась эта междоусобица — вопрос слож­ный. Однако сравнительно рано сформировалось представление о том, что двое из наследников — Борис Ростовский и Глеб Муромский — в схватке не уча­­ствовали и даже не стали сопротивляться подосланным к ним убийцам, лишь бы не «поднимать руку на брата». А в 1072 году почитание двух князей было дополнительно закреплено благодаря чудесному обретению их благо­уханных мощей. Судя по всему, примерно в это же время появился и древней­ший вариант сказания о гибели Бориса и Глеба, примечательный пространной и картинной сценой убийства князя Бориса: движимые яростью убийцы напра­вляют на Бориса копья, но тут действие неожиданно замирает, и обреченный князь произносит длинную и патетическую молитву. Очевидно, что на самом деле все было не так, но предсмертные рассуждения Бориса о смерти как избавлении от соблазнов этого света производят на читателя неизгладимое впечатление. Нестор избавил сказание от некоторых сюжетных неувязок, объ­единил историю гибели князей с рассказом о чудесах от их остан­ков, а кроме того, снабдил сказание историческим предисловием, начав его, ни много ни ма­­­ло, от грехопадения Адама. Результат такой обработки впечат­ляет ме­ньше первоначального сказания, действие уже не так динамично, а образы — суше. В то же время под пером Нестора гибель Бориса и Глеба из частного эпи­зода местной политики превратилась в событие мирового уровня, а русские святые — в небесных покровителей всех христиан.

«Сподобившись чести» повествовать о жизни и смерти князей-мучеников, Нестор, по его собственным словам, «заставил себя обратиться к другому рассказу» и «покусился написать» о святом Феодосии Печерском. Феодосий происходил из состоятельной семьи и мог бы стать наследником большого имения, но с детства отличался религиозностью и в конце концов сбежал в Киев, чтобы вступить в монастырь. В XI веке монастырей на Руси было немно­го; тот, куда приняли Феодосия, представлял собой простую пещеру, выкопанную в крутом берегу Днепра. Однако за несколько десятилетий эта скромная обитель превратилась в центр монашеской жизни на Руси, а Феодо­сий (к этому времени уже игумен) стал признанным лидером аске­тического движения. Биография Феодосия и история становления Киево-Печерского монастыря насыщены драматическими эпизодами: монахи не раз вступали в открытое столкновение с сильными мира сего. Однако Нестору удалось примирить традиционную форму жития с достоверностью и психо­логической точностью в изложении конфликтных ситуаций.

Подобное же сочетание следования литературным традициям с виртуозными описаниями реальных житейских конфликтов представляет и древнерусская летопись. Летопись — это не обычный «памятник словесности». У нее была специальная задача — найти место Руси в общем замысле Провидения отно­сительно истории человечества. Поэтому летописный рассказ начинается с повествования о том, какие вообще народы есть на земле и откуда взялись славяне, а закончиться не может по определению: концом летописного дела мог стать только конец истории как таковой, или, другими словами, Страш­ный суд. Понятно, что написать такой труд одному человеку не под силу. Но каж­дый следующий книжник мог редактировать то, что досталось ему от предшественников, а когда накопленный материал заканчивался — попол­нять летописный текст описанием тех событий, очевидцем которых был он сам. Когда один летописец отходил от дел, эстафету перенимал другой, и так постепенно, поколение за поколением, летописи разрастались из срав­ни­тельно небольшого повествования о «начале Русской земли» в пространные историче­ские полотна, охватывавшие события от Всемирного потопа до ныне правящего князя.

Первый из этих так называемых летописных сводов был создан в Киеве не позже 30-х годов XI века, а в начале XII века очередное расширение и дора­ботка того же в основе своей текста привели к возникновению сочинения, кото­­рое сегодня издают под названием Повесть временных лет. Когда именно появилось это заглавие — в начале XII века или раньше, — сказать трудно. Но по сути оно однозначно указывает на религиозный смысл летопис­ного труда: «временами» и «летами», или «временными летами» в славянском переводе книги Деяний апостольских называется установленный Богом срок Страшного суда. И раз об этих последних годах существования мира уже пишет­ся «повесть», то, значит, и второе пришествие случится со дня на день и мы должны быть к нему готовы.

Специфическое видение задачи собственного труда рано привело летописцев к весьма «антихудожественному» методу организации материала: за редчай­шими исключениями события фиксировались в строго хронологическом порядке, по отдельным «главам», посвященным происшествиям одного года и начинающимся стандартным заголовком «В лето » (в науке принято называть эти «главы» годовыми статьями). Читать такой текст неудобно: заголовки очередных статей прерывают рассказ на самом интересном месте, и даже непосредственные причина и следствие могут оказаться разнесены по разным статьям и разбиты сообщениями о совсем других событиях и про­цессах. Пове­ст­вователю тоже трудно: его возможности развивать сюжет и рас­крывать харак­теры действующих лиц поневоле ограничены одним годом. Однако логика божественного замысла все равно не может быть доступна рядовому чело­веку, так что для средневекового сознания сетка дат оставалась почти единст­венным наглядным ориентиром в событийной стихии.

Некоторые летописные известия предельно лаконичны («Перенесены святые в церковь Святой Богоро­дицы» или «Князь Ярослав пошел войной на Литву»). Другие (например, рас­сказ о похи­ще­нии и ослеплении князя Василька Рости­славича в 1097 году) пред­­ставляют собой развернутые повествования с яркими персонажами и пол­­ными драма­тизма сценами. И далеко не всегда авторы лояльны к дейст­вующей власти: на летописных страницах упоминаются и просчеты князей, и злоупо­требления бояр, и церковные «мятежи». В начале XII века критиче­ский тон летописцев несколько поослаб, всесторонний взгляд на события уступил место восхвале­нию правящих князей. Впрочем, на Руси существовало несколько лето­писных традиций: кроме Киева (где летописание зародилось), свои летописцы были в Новгороде, Владимиро-Суздальском кня­жестве, а так­же на Волыни и в Галиц­кой земле. В итоге перед современными исследовате­лями развора­чивается подробная и многоплановая картина политической жизни русских земель.

Политический взлет Руси, которым ознаменовался XI век, быстро сменился эпохой раздробленности. Однако с точки зрения словесности новый истори­ческий период был не менее интересным, чем предыдущий. На вторую поло­вину XII века пришлось творчество знаменитого сочинителя церковных гимнов и поучений Кирилла Туровского. Его «Слово о слепце и хромце» представляет собой изощренную притчу о природе греха. А на рубеже XII и XIII веков во Вла­димирской земле появилась не менее изощренная похвала могуществу велико­княжеской власти — «Слово» (в другой версии — «Моление») Даниила Заточ­ника, о котором уже был случай сказать выше. Впрочем, самым известным и наиболее востребованным у современного читателя остается другой знаме­нитый памятник этого времени — «Слово о полку Игореве».

«Слово о полку Игореве» очень своеобычно. Его сюжет построен не вокруг фигуры святого и не вокруг явленного свыше чуда, и даже не вокруг героически выигранной битвы, а вокруг неудачного похода князя новгород-северского Игоря Святославича против степных кочевников-половцев в 1185 году. Текст открывается рассказом о выступлении русских войск в степь и о том, что начало экспедиции сопровождалось зловещим знаком — солнечным затмением. Затем следует описание двух сражений: одно развора­чивается для русских войск успешно, а второе заканчивается разгромом, после которого князья-предводители во главе с Игорем попадают в плен. Потом действие переносится на Русь, и читатель оказывается сперва в Киеве, на совете киевского князя Святослава с боярами, а затем в Путивле, где на городской стене плачет о пропавшем Игоре его супруга — Ярославна. Заканчивается «Слово» сообщением о побеге Игоря из половецкого плена: к радости Руси и окрестных стран, князь триумфально возвращается в Киев.

Можно было бы подумать, что перед нами воинский эпос, подобный, скажем, старофранцузской «Песне о Роланде». Но важнейший признак эпоса — это сти­хотворная форма с четким размером, а ее в «Слове о полку Игореве» вы­явить не удается. Кроме того, наряду с «языческой», или «народной», в образ­но­сти «Слова» представлена и христианская, книжная составляющая. Так, чтобы по­ка­зать разорение Русской земли от княжеских междоусобиц, автор описыва­ет стаи птиц, которые поедают трупы:

«Тогда на Русской земле редко слышался клич пахаря, зато часто вороны каркали, деля трупы, и галки разго­варивали на своем языке, собираясь на поживу».

В библейских проро­чествах также встречается упоминание о трупах, которые станут пищей птицам, когда Бог отвернется от Израиля за его грехи. Примеча­тельно и то, что рассу­ждения князя Святослава перед боярами (самим автором опре­деленные как «золотое слово») посвящены не столько необходимости сража­ться с врага­ми Руси, сколько гордыне тех, кто делает это не вовремя:

«О, мои племянники, Игорь и Всеволод! Рано вы начали Половецкую землю мечами рубить и себе славу добывать. Бесчестно вы победили, бесчестно кровь пога­ных пролили. Ваши храбрые сердца выкованы из жесто­кого булата и закалены дерзостью. Что же вы натворили на мои серебряные седины!»

Иначе говоря, темой «Сло­ва» оказы­вается не только воинская доблесть, но и дерзость княже­ских по­мыс­­лов. А это уже преимущественно книжный, христианский по своей сути мотив.

Необычность композиции и образности сыграла со «Словом о полку Игореве» злую шутку. Странное произведение не пользовалось популярностью среди читателей и переписчиков. До Нового времени дошла только одна его руко­пись, найденная любителями древностей в конце XVIII века и опубликованная в 1800 году. И когда эта рукопись погибла во время известного московского пожара 1812 года, скептически настроенные исследователи получили возмож­ность утверждать, что «Слово» — это поздняя подделка, которую недобросо­вестные издатели из тех или иных побуждений выдали за памятник XII века. Современная наука не склонна разделять подобные представления: язык «Слова» очень близок к языку подлинных памятников XII столетия; фальси­фика­тору времен Екатерины II было бы не под силу так хорошо воспроизвести грам­матику и лексику древнерусского языка — особенно те его черты, которые стали понятны лишь в наши дни. В то же время само возникновение спора о проис­хождении «Слова» наглядно свидетельствует о необычности этого памятника для древнерусской книжности домонгольской поры.

До нас дошли далеко не все произведения древнерусской словесности XI–XIII ве­ков. Книги сочиняли, переписывали, читали и хранили прежде всего в горо­дах, а города строились в основном из дерева, часто горели, и в пламени этих пожаров гибли библиотеки. Кроме того, крупные города и богатые мона­стыри были привлекательной целью для захватчиков — именно поэтому силь­ным ударом по словесности стало ордынское нашествие середины XIII века. Однако многое сохранилось, и не в последнюю очередь благодаря усердию следую­щих поколений. С точки зрения книжников XIV–XVII веков, сло­вес­ность до­монгольской поры, следовавшая византийским образцам, сама превратилась в освященный временем пример для подражания, а написанное великими пред­шественниками следовало хранить и распространять. И хотя оригиналы большинства произведений XI–XIII веков до нас не дошли, благо­даря копиям, сделанным с них в последующие столетия, современные иссле­дователи имеют весьма детальное представление о том, как начиналась древне­русская литера­тура.

Источник

Возникновение древнерусской литературы

Исторические предпосылки. Литература зарождается лишь в условиях развития классового общества. Необходимыми предпосылками ее возникновения являются образование государства, появление письменности, существование высокоразвитых форм устного народного творчества.

Возникновение древнерусской литературы неразрывно связано с процессом создания раннефеодального государства. Советская историческая наука опровергла норманнскую теорию происхождения древнерусского государства, доказав, что оно возникло не в результате призвания варягов, а в результате длительного исторического процесса разложения родового общинного строя восточнославянских племен. Характерная особенность этого исторического процесса в том, что восточнославянские племена приходят к феодализму, минуя стадию рабовладельческой формации.

Новая система общественных отношений, основанная на классовом господстве меньшинства над большинством трудового населения, нуждалась в идеологическом обосновании. Этого обоснования не могли дать ни племенная языческая религия, ни устное народное творчество, обслуживавшее ранее идеологически и художественно базис родового строя.

Развитие экономических, торговых и политических связей вызывало потребность в письменности, существование которой является одной из необходимейших предпосылок появления литературы.

Данные советской лингвистической и исторической науки свидетельствуют о том, что письменность на Руси появилась задолго до официального принятия христианства. О существовании каких-то форм письменности у славян уже во второй половине IX в. свидетельствуют черноризец Храбр и «Паннонское житие Кирилла».

Создание славянской азбуки Кириллом и Мефодием в 863 г. явилось актом величайшего культурно-исторического значения, способствовавшим быстрому культурному росту как южных, так и восточных славян. К концу IX – первой четверти X столетия древняя Болгария переживает замечательный период расцвета своей культуры. В этот период здесь появляются выдающиеся писатели: Иоанн экзарх болгарский, Климент, Константин и сам царь Симеон. Созданные ими произведения сыграли важную роль в развитии древнерусской культуры. Близость древнерусского языка древнеславянскому («. славянский язык и русский един», – подчеркивал летописец) способствовала постепенному усвоению новой письменности восточными славянами.

Мощный толчок широкому распространению и развитию письменности на Руси дало официальное принятие христианства в 988 г., которое помогло закрепить идеологически новые общественные отношения складывающегося феодального общества.

Для развития самобытной древнерусской культуры немаловажное значение имело то обстоятельство, что Русь приняла христианство из Византии, являвшейся в то время носителем самой высокой культуры. Византийская православная церковь, уже фактически к тому времени обособившаяся от западной римской католической (формальное разделение церквей произошло в 1054 г.), давала гораздо больший простор формированию национальных особенностей культуры. Если католическая церковь выдвинула в качестве литературного языка латинский, то греческая православная церковь допускала свободное развитие национальных литературных языков. Литературным церковным языком Древней Руси стал язык древнеславянский, близкий по своему характеру, грамматическому строю языку древнерусскому. Возникшая оригинальная литература способствовала развитию этого языка, обогащая его за счет разговорной устной народной речи.

С конца X в. можно говорить о появлении определенной системы образования на Руси – «книжного учения».

Христианство сыграло прогрессивную роль в становлении культуры Древней Руси. Киевская Русь выдвигается в число передовых государств Европы. В конце X – начале XI в., как свидетельствует Адам Бременский, Киев по своему богатству, населенности соперничает с Константинополем.

В 30 – 40-е годы XI столетия в Киеве уже много искусных переводчиков, которые «перелагают» книги непосредственно с греческого языка на «словенский». Сын Ярослава Всеволод владеет пятью иностранными языками, его сестра Анна, став французской королевой, оставляет собственноручную подпись – «Анна регина», в то время как ее царственный супруг вместо подписи ставит крестик.

В развитии книжной образованности, в том числе и литературы, большую роль играли монастыри, являвшиеся в первые годы своего существования очагом новой христианской культуры. Особенно велика была в этом отношении роль Киево-Печерского монастыря, созданного в середине XI столетия.

Итак, образование раннефеодального древнерусского государства и возникновение письменности явились необходимыми предпосылками появления литературы.

Основные источники. В формировании литературы активно участвуют, с одной стороны, устное народное поэтическое творчество, и с другой – книжная христианская культура, идущая как от южных славян, в частности болгар, так и от Византии.

Начавшееся сравнительно недавно историческое изучение фольклора показывает, что у восточных славян к X в. существовали высокоразвитые формы устного народного творчества. Исследователи полагают, что в это время в фольклоре происходит переход от мифологических сюжетов к историческим. Историческое родовое предание, топонимическая легенда, предание, связанное с могильниками, героическое сказание, песни о военных походах занимают ведущее место в устной поэзии той поры.

К этому периоду относится, по-видимому, формирование народного эпоса, сыгравшего исключительно важную роль в становлении оригинальной древнерусской литературы.

Княжеские дружины, совершавшие многочисленные военные походы, очевидно, имели своих певцов, которые увеселяли их во время пиров, слагая песни-«славы» в честь победителей, прославляя князя и его храбрых воинов. Героические песни дружинных певцов, эпические сказания о битвах, походах составляли своеобразную устную летопись, которая затем частично была закреплена письменностью.

Таким образом, фольклор был основным источником, который давал образы, сюжеты формирующейся оригинальной древнерусской литературе. Через фольклор в нее проникали не только художественная образность народной поэзии, отдельные элементы стиля, но и народная идеология.

Усваивая христианскую идеологию, народ приспосабливал ее к своим языческим понятиям и представлениям. Это и породило такую весьма характерную особенность русской жизни, как «двоеверие», которое длительное время удерживалось в народном сознании, что получило отражение и в древнерусской литературе. На протяжении всей истории развития литературы устная народная поэзия была тем живительным источником, который содействовал ее обогащению.

Важную роль в формировании литературы сыграли также искусство устной речи и деловая письменность. Устные речи были широко распространены в жизненной практике раннефеодального общества, военачальники перед началом сражений обращались к своим воинам с речью, подавая им «дерзость», воодушевляя на ратный подвиг. Устная речь постоянно использовалась в дипломатических переговорах: отправлявшиеся выполнять свою дипломатическую миссию послы обычно заучивали наизусть слова, которые им приказывал передать тот или иной правитель. Эти речи содержали определенные устойчивые словосочетания, они отличались сжатостью, выразительностью.

Словесные формулы вырабатывала также и деловая письменность. Лаконизм и точность выражений устной речи и деловой письменности способствовали развитию сжатого, афористического стиля изложения в литературных памятниках.

Не могла не оказать большого влияния на формирующуюся оригинальную древнерусскую письменность и усваиваемая русскими книжниками христианская книжная культура.

Философские основы древнерусской литературы. Философскими основами древнерусской литературы являлись христианские канонические книги Нового завета Евангелие и Апостол, а также ветхозаветная книга Псалтырь. Отнюдь не случаен тот факт, что древнейшими, дошедшими до нас памятниками древнерусской письменности стали Остромирово (1056 – 57 гг.) и Архангельское (1092 г.) евангелия и разъясняющие смысл «многостръпътьных (заключающих в себе много трудностей) сих книг», дабы «обавити» (открыть) сокровенный их разум статьи философско-дидактического Изборника великого князя Святослава 1073 г. Изборник восходит к древнеболгарскому энциклопедическому Сборнику царя Симеона (X в.), переведенному с греческого.

Первоосновой христианской философской мысли явились евангелия и апостольские послания. Они включали в свой состав жизнеописание земной жизни Богочеловека Иисуса Христа, изложение и разъяснение его вероучения, описание его страстей и самовольной смерти, его чудесного воскресения и вознесения на небеса.

О значении евангелия в жизни христианских народов, и в частности русского, писал в 30-е гг. прошлого столетия А. С. Пушкин в статье «Об обязанностях человека»: «Есть книга, коей каждое слово истолковано, объяснено, проповедано во всех концах земли, применено ко всевозможным обстоятельствам жизни и происшествиям мира; из коей нельзя повторить ни единого выражения, которого не знали все наизусть, которое не было бы уже пословицею народов; оно не заключает уже для нас ничего неизвестного; но книга сия называется Евангелие, – и такова ее вечно новая прелесть, что если мы, пресыщенные миром или удрученные унынием, случайно откроем ее, то уже не в силах противиться ее сладостному увлечению и погружаемся духом в ее божественное красноречие».

Научную значимость Евангелия четко подчеркнул В. Г. Белинский: «Есть книга, – писал он, – в которой все сказано, все решено, после которой ни в чем нет сомнения, книга бессмертная, святая, книга вечной истины, вечной жизни – Евангелие. Весь прогресс человечества, все успехи в науках, в философии заключаются только в большем проникновении в таинственную глубину этой божественной книги, в осознании ее живых, вечно непреходящих глаголов».

Процесс развития древнерусской литературы был связан прежде всего с постепенным проникновением в «таинственную глубину» этой «вечной книги», «книги жизни» – Евангелия, овладении ее философским содержанием и языковыми богатствами, постепенно ставшими пословицами, крылатыми выражениями.

Основные философские мысли Древней Руси в первые века принятия ею христианства были обращены на богопознание, на постижение тайн божественной премудрости, созданного Богом мира, премудрости Божественного слова, определению места человека – венца Божьего творения – в системе мироздания.

Уяснению этих вопросов была посвящена классическая святоотческая византийская литература IV столетия: творения Василия Великого, Григория Богослова, Афанасия Александрийского, Иоанна Златоуста, Григория Нисского, а также творения философа и поэта первой половины VIII столетия Иоанна Дамаскина. Его «Слово о правой вере», переведенное на древнеславянский язык Иоанном экзархом болгарским в X в., являлось философско-богословской основой православной веры.

Иоанн Дамаскин рассматривал философию как познание всего сущего, природы видимого и невидимого мира, ставил вопросы о его начале и конце. Он рассматривал философию как уподобление Богу. Бог же является высшим идеалом нравственного совершенства, бессмертным воплощением добра, истины и красоты.

Первостепенное место в христианско-богословской философии отводилось учению о святой Троице, т. е. учению о триединстве Бога, его нераздельных триединых ипостасях: Бога Отца, Сына и Святого Духа. Эта философская концепция по сути дела представляла собою идею триединого бытия и сознания.

9-я глава Изборника Святослава 1073 г. так излагает учение о святой Троице словами Михаила синкела Иерусалимского: «. Не три Бога, но единый Бог, единое Божество в трех лицах равновечное, ни естеством отделяемое, ни образом, где Отец и Сын и Дух, и где же Дух, где же Отец и Сын. Проще сказать: Троице поклоняемся в единице, и единице в Троице, единице, заключающей в себе три существа, и Троице единосущной и вместительной и наравне с другими (ипостасями) не имеющей начала. Единое исповедую святой Троицы Божество, единое и единосущное Божество, единой силы, единой власти, единое господство, единое царство, единое вечно существующее, нерожденное, безначальное, неописуемое, непостижимое, беспредельное, неизменяемое, непоколебимое, бессмертное, вечное, бесстрастное, все и всяческое созидающее и содержащее, промыслительно управляющее небом и землей и морем, и все, что в них видимое и невидимое».

Венец Божьего творения – Человек. Он создан Богом по своему образу и подобию. Образ Божий дан человеку от рождения, но только от личной воли человека зависит сохранить этот образ во время своей земной жизни и уподобить себя Богу.

Человек наделен создателем бессмертной, разумной и словесной душой. В этом отличие человека об бездушных, неразумных бессловесных тварей Божиих, созданных для человека и подчиненных человеку.

Христианское миросозерцание удваивало мир, противопоставляя материальный, видимый мир миру духовному, невидимому. Первый – временный, преходящий, второй – вечный. Эти начала временного и вечного заключены в самом человеке, его бренном, тленном теле и вечной бессмертной душе. Душа сообщает жизнь телу, одухотворяет его, и в то же время «плотские совраты» (соблазны) искажают душу, искажают образ Божий, которым наделен человек от рождения. Плоть – источник низменных страстей, болезней, страданий. «Господствующая сила души – разум», – утверждал Иоанн Дамаскин. Благодаря разуму человек и становится властелином всему. Разум позволяет человеку при помощи воли победить низменные страсти, освободиться от их власти, ибо страсти порабощают человека.

С помощью пяти «слуг» (чувств) разум позволяет человеку познавать окружающий его материальный мир. Но это низшая форма познания. Цель высшая – познание мира невидимого, познание сущностей, скрывающихся за видимыми явлениями мира материального. Проникнуть в эти сущности человек способен не «телесным очима», «телесными ушима», а путем отверзания «духовных» очей и ушей, т. е. путем внутреннего духовного прозрения, размышления. Аскеза, подавление плотских страстей, молитвенный экстаз отверзают «духовные очи» человека и они-то открывают человеку сокровенные тайны Божества, позволяют ему проникать в скрытые от «телесных очей» сущности мира невидимого и тем самым приближают человека к познанию Бога.

Таким образом, Бог, с точки зрения христианской философии, не является источником и причиной зла. Главный виновник зла – «искони ненавидящий род человеческий» – дьявол и слуги его бесы, а также зло коренится в самом человеке, и связано оно со свободой его воли, свободой выбора между добром и злом («уклоняться от зла, или злом быти», – как пишет Изборник 1073 года).

Перед каждым человеком встает вопрос: каким путем ему следует идти в земной жизни: просторной ли дорогой греха, позволив греху поработить страстями свою душу, либо узким тернистым путем добродетели, связанным с борьбой со страстями и стремлением освободиться от них. Первый путь ведет в вечную муку, второй – к спасению.

На первый путь толкают человека бесы. Источник греха – «плотные (плотские) совраты»: «многоядение, многолитие, многосоние». «Лень бо мати всех пороков», – наставляет своих чад Владимир Мономах. Она порождается праздностью и влечет за собой пьянство и блуд, а «в пьянстве и блуде душа и тело погибают человеков». Как дым прогоняет пчел, так винные пары изгоняют из головы царя души – разум и его место занимает безумие.

Древнерусская литература, однако, не перекладывает на потусторонние бесовские силы все зло мира. Оно утверждала, что злой человек может быть хуже беса: «бес креста боится, а злой человек ни креста не боится, ни людей не стыдится». Особенно отвратительны те люди, которые ссорят друзей друг с другом и толкают других на путь недобрый. Древние книжники предупреждали о том зле, который приносят людям лживые пророки, скрывая под овечьей шкурой хищную сущность злых волков.

Большое зло приносят стране злые, недобрые советники, подавая недобрые советы властителю они «наводят на всю страну «мерзость»». Даже сам сатана способен являться человеку в образе светлого ангела и слуги его преображаться в праведников. Эту мысль в дальнейшем будет развивать Киево-Печерский патерик.

Однако и сам Бог допускает зло, но только в известных пределах, и качестве «педагогических целей» воздействия на допускающих прегрешения людей, для призыва их ко всеобщему покаянию. С помощью небесных знамений (затмения луны, солнца) Бог предостерегает о грозящей людям опасности, а затем карает нашествием иноплеменников «грех ради наших». «Вся злая, елико же творять нам страны, по повелению Божию творять», ибо «человеколюбець (Бог) убо праведъный судия Бог согрешающим нам предает ны многажьды супостатам, не на погибель, но на покаяние», дабы люди перестали творить беззакония и покаялись в своих грехах.

Евангелия и святоотческая литература утверждают постулат о том, что «власти мирьския от Бога вчинены суть», и «всяк владыка и царь, и епископ от Бога поставляется», в том числе и недостойные правители. Последние поставляются по Божию «попущению» или «хотению». Такие немилостивые правители – результат Божьего наказания людей страны за их прегрешения.

Тексты священного писания и святоотческая литература в лице Богочеловека Иисуса Христа создали идеал человечества «вековечный», по словам Ф. М. Достоевского.

Христос своим новым вероучением указывал путь нравственного совершенствования человеку, путь уподобления Спасителю, путь преодоления низменных страстей, путь просветления. Изображению этого пути достижению божественного идеала и была посвящена житийная литература, являвшаяся одним из любимых чтений народа русского. Знаменитая картотека академика Н. К. Никольского, хранящаяся в Библиотеке Российской Академии наук, насчитывает 5 508 названий оригинальных древнерусских житий.

Одной из важнейших сторон христианской философии явилась разработка учения о Боге-Слове. Основы этого учения заложены в Евангелии от Иоанна: «В начале было Слово; и Слово было у Бога. Оно было в начале у Бога. Все через него начало быть, и без Него ничто начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков».

Эти евангельские слова были истолкованы следующим образом. Слово – это единородный Сын Бога, воплощение Его творческой силы и могущества. С помощью Слова Бог сотворил мир и все сущее в мире. Он сказал: «Да будет свет», и стал свет. Слово – животворящее божественное начало всего сущего, оно является началом жизни, светом истины для людей.

С этими положениями средневековой философии связана глубокая вера средневекового человека в силу слова, несущего людям свет истины. Этот «свет и во тьме светит и тьмя его не обнимет». Это положение объясняет причину интенсивного развития в древнерусской литературе учительного слова, живого слова пастырей, обращенных к своей пастве. В этих словах, как отмечал Н. В. Гоголь, – пробивались начала оригинальности нашей древней литературы. В словах пастырей излагались основы христианской морали. Изложению этих основ были посвящены слова энциклопедического Изборника 1076 г. Они давали ответ на насущный вопрос новообращенных христиан «како крестьянам жити?».

Составитель Изборника подбирает слова в определенной тематической последовательности с целью направить своего читателя-слушателя на «правый путь спасения».

Открывает Изборник 1076 г. оригинальная статья, не имеющая аналогов в греческом языке «Слово некоего калугера (монаха) «О чтении книг». Его цель – показать значение книги в духовно-нравственной жизни «всякого христианина». Письменное слово – книга – несет то благо, добро, которое необходимо человеку в жизни. Оно несет свет истины. Поэтому калугер и призывает читателя к медленному внимательному прочтению книги от «главизны к главизне», что необходимо для уяснения смысла прочитанного. Для этого читателю необходимо обращаться не единожды, а «трижды» к одной и три же главе. Как правитель уздой удерживает коня, так и праведнику книга является «уздой воздержания».

Калугер призывает «братию» разверзнуть «духовные уши» и послушать «силу и поучения» святых книг. В качестве примера калугер ссылается на жития Василия Великого, Иоанна Златоуста, Кирилла Философа (просветителя славян), которые «измлада прилежли святых книг» и «на добрыя дела подвингушася».

«Слово некоего отца к сыну своему» продолжает развивать мысли «Слова некоего калугера». В этом слове закладываются основы будущего «Домостроя». Отец призывает сына самому поразмыслить над теми двумя путями, по которым ему предоставлена возможность идти по жизни. Это или путь тех немногочисленных людей, которые «на небеси и на земли» оставили после себя память, либо путь «беспамятства», т. е. греха. Первый путь – это путь кротости, смирения, любви, добросердия и милостыни.

Отец советует прежде всего сыну избегать греха («греха бегай, яки ратника») и призывает его быть милосердным; «Чадо, алчьнаго накорми, ждьного напои, странъна введи, больна присети, в темницы дойди, виждь беду их и воздохни». Именно эти добродетели, по мнению отца, способны привести сына к жизни вечной, то есть обрести путь спасения.

Особо подчеркивает отец необходимость посещения церкви, где сын должен стоять со страхом и прилежно внимать словам писания.

Специальное слово – «наказание» обращено к богатым. Оно призывает богатых оказывать постоянную помощь страждущим и категорически воспрещает творить зло, помнить о том, что «истинный пластелин – тот, кто собою обладает».

В избранных статьях от многих «отец, апостолов и пророков и иных книг» Изборник 1076 г. внушал неофитам-христианам «вечные истины» морали новой веры, изложенные в форме сентенций, гномий.

Изборник 1076 г. положил основание созданию оригинальных в древнерусской литературе дидактических сборников типа «Измарагд», «Златая чепь», «Домострой».

К XI в. относится ряд дошедших до нас Служебных Миней, в том числе Новгородская 1095 – 1097 гг. на сентябрь, октябрь и ноябрь. Такие сборники, как «Триодь постная» (содержала службы до наступления Пасхи) и «Триодь цветная» (содержала службы на Пасху и после Пасхи), включали тексты молитв и песнопений, часть которых была создана талантливыми византийскими поэтами Романом Сладкопевцем, Иоанном Дамаскиным и др. Поэтические образы церковной гимнографии, входя постепенно в повседневный быт, становились арсеналом художественных средств оригинальной древнерусской письменности.

Очевидно, сразу же по принятии христианства на древнерусский язык были переведены избранные отрывки из ветхозаветных библейских книг, составившие сборники так называемых Паремийников, предназначавшиеся для богослужебных чтений. Полностью текст пятидесяти ветхозаветных книг был переведен на древнерусский язык в 1499 г. в Новгороде по инициативе архиепископа Геннадия.

Наибольшей популярностью из всех ветхозаветных книг пользовалась Псалтырь. По этой книге учили грамоте. Тексты псалмов заучивались наизусть. Псалтырь привлекала внимание древнерусского читателя своим лирическим пафосом, повествовательностью, сочетавшимися с аллегоризмом и абстрактной обобщенностью, а также высокохудожественной формой изложения.

Очень рано на Руси стали известны тексты толковой и гадательной Псалтыри. Толковая Псалтырь содержала толкования – разъяснения аллегорического смысла псалмов, а гадательная предназначалась для разрешения сомнений, она призвана была помочь человеку принять «правильное» решение.

Тексты канонических церковных книг почитались «священными» и пользовались непререкаемым авторитетом. Они считались источником «божественной мудрости», глубоко скрытый смысл которой нужно правильно истолковать и понять. В связи с этим древнерусские книжники обращаются за помощью к патристической литературе, т. е. к творениям «отцов церкви».

Нравоучительные «слова» знаменитого константинопольского витии Иоанна Златоуста получили у нас распространение в сборниках «Златоструй», «Златоуст», «Маргарит». «Златоструй», составленный под руководством царя Симеона, был весьма популярен на Руси. Здесь в него, однако, стали вносить произведения чисто русские, авторы которых, желая придать вес своим сочинениям, приписывали их создание знаменитому византийскому ритору. Сборник «Златоуст» был посвящен толкованиям недельных апракосных евангельских текстов.

Из сочинений Василия Великого на Руси был известен «Шестоднев» в переводе Иоанна экзарха болгарского. Это произведение подробно знакомило читателя с «шестью днями» творения мира. В нем сообщались сведения о природе, растительном и животном мире, а также о человеке как венце божьего творения.

Довольно рано стала известна на Руси мрачная аскетическая поэзия «слов» Ефрема Сирина, входивших в византийский сборник «Паренесис». Из этого сборника были извлечены «слова» «о злых женах» и «о страшном суде и антихристовом пришествии».

Пути нравственного совершенствования человеческой души, восхождения ее к богу указывала «Лествица» Иоанна Лествичника. Систематически излагало догматику христианского вероучения «Слово о правой вере» Иоанна Дамаскина, переведенное в Болгарии.

Как правило, большинство произведений «отцов церкви» были связаны с традициями античного ораторского искусства. Используя приемы великих ораторов, они насыщали свои «слова» яркими образами, добиваясь нужного эмоционального воздействия на слушателей – читателей. Своим «словам» они придавали вневременной обобщенный характер, адресуя их слушателям различных социальных положений и этнической принадлежности. Патристическая литература главное внимание уделяла духовной стороне жизни человека и требовала отрешения от «скоропреходящей прелести» текущей жизни.

Житийная литература. Важным средством религиозно-нравственного воспитания была агиографическая литература – житийная, посвященная жизнеописаниям святых. В занимательной форме здесь давался наглядный урок практического применения отвлеченных христианских догм. Она рисовала нравственный идеал человека, достигшего полного торжества духа над грешной плотью, полной победы над земными страстями.

Формирование и развитие агиографической литературы относится к первым векам существования христианства. Она вбирает в себя элементы античного исторического жизнеописания, использует ряд черт эллинистического романа, и в то же время ее происхождение непосредственно связано с жанром надгробной похвальной речи. Житие сочетает занимательность сюжетного повествования с назидательностью и панегириком. В центре жития – идеальный христианский герой, следующий в своей жизни Христу.

В VIII – XI вв. в Византии вырабатывается каноническая структура жития и основные принципы изображения житийного героя. Происходит своеобразное иерархическое разделение житий по типам героев и характерам их подвигов.

Тип героя определяет тип жития, и в этом отношении житие напоминает икону. Подобно иконе житие стремится дать предельно обобщенное представление о герое, сосредоточивая главное внимание на прославлении его духовных, нравственных качеств, которые остаются неизменными и постоянными. Составители житий сознательно преобразуют факты реальной жизни, чтобы показать во всем величии красоту христианского идеала. Характер этого идеала накладывает печать на композиционную и стилистическую структуру жития.

Жизнеописание святого обычно начинается с указания на его происхождение, как правило, «от благочестивых», «пречестных» родителей, реже от «нечестивых», но и этот факт призван лишь контрастнее оттенить благочестие героя. В детстве он уже отличается от своих сверстников: не ведет «пустотных» игр, бесед, уединяется; овладев грамотой, начинает с прилежанием читать книги «священного писания», уясняет их мудрость. Затем герой отказывается от брака или, исполняя родительскую волю, вступал в брак, но соблюдал «чистоту телесную». Наконец, он тайно покидал родительский дом, удалялся в «пустыню», становился монахом, вел успешную борьбу с бесовскими искушениями. К святому стекалась «братия», и он обычно основывал монастырь; предсказывал день и час своей кончины, благочестиво, поучив братию, умирал. Тело же его после смерти оказывалось нетленным и издавало благоухание – одно из главных свидетельств святости умершего. У его нетленных мощей происходили различные чудеса: сами собой загорались свечи, исцелялись хромые, слепые, глухие и прочие недужные. Завершалась агиобиография обычно краткой похвалой. Так создавался обобщенный лучезарный образ святого, украшенный всяческими христианскими добродетелями, образ, лишенный индивидуальных качеств характера, отрешенный от всего случайного, преходящего.

На Руси с принятием христианства стали распространяться жития в двух формах: в краткой – так называемые проложные жития, входившие в состав Прологов (Синаксариев) и использовавшиеся во время богослужения, и в пространной – минейные жития. Последние входили в состав Четьих-Миней, т. е. месячных чтений, и предназначались для чтения вслух за монастырскими трапезами, а также для индивидуального чтения.

Особой разновидностью агиографической литературы являлись Патерики (Отечники), в которых давалось не все жизнеописание того или иного монаха, а лишь наиболее важные, с точки зрения их святости, подвиги или события. Уже, по-видимому, в XI в. на Руси был известен «Египетский патерик», созданный на основе «Лавсаика», составленного Палладием Еленопольским в 420 г. Этот Патерик включал рассказы о египетских монахах, которые вели успешную борьбу с демонами. Пользовался популярностью также «Иерусалимский», или «Синайский патерик» («Луг духовный»), составленный Иоанном Мосхом в VII в. Позже стал известен «Римский патерик». Присущая целому ряду патериковых рассказов занимательность, сюжетность повествования, сочетание наивной фантастики с бытовыми эпизодами привлекали внимание читателей. Эти рассказы затем входили в состав Прологов.

Характерными образцами патериковой новеллы могут служить рассказы о старце Герасиме, о его льве, о Таисе. Первый рассказ повествует о трогательной привязанности и любви льва к старцу, второй – о красоте подвига девушки.

Патериковый рассказ недаром привлекал многих писателей

XIX в.: Толстого, Лескова, Флобера, Франса.

Переводная агиографическая литература служила важным источником при создании оригинальных древнерусских житий. Однако древнерусские писатели внесли в разработку этого жанра много своего – оригинального и самобытного.

Апокрифы. Усвоение нового христианского мировоззрения Древней Русью шло не только путем перевода произведений канонической церковной литературы, но и путем широкого использования апокрифов. Слово «апокриф» – греческое, в переводе на русский язык означает «тайный», «сокровенный». Апокрифами назывались первоначально произведения, рассчитанные на узкий круг образованных читателей. В дальнейшем, когда появились различного рода ереси, апокриф стал использоваться еретиками для критики положений ортодоксальной догматики. В связи с этим официальная церковь после установления канона «священного писания» в IV в. причисляет апокрифы, получившие распространение у еретиков, к разряду книг «ложных», «отреченных». Те же апокрифы, которые, по мнению христианских ортодоксов, не противоречили каноническому «писанию», допускались к обращению. При этом точных критериев, к какому разряду отнести тот или иной апокриф – к «ложным» или «допускаемым», – не было. Первый индекс «ложных» книг появился в VI в., его составление приписывают Анастасию Синаиту. Затем этот индекс объединили с указателем книг «допускаемых». К XI в. относится дошедший до нас в списке XIV в. в составе Номоканона индекс южнославянский. Он затем был использован Киприаном в его Молитвеннике. Русский митрополит дополнил южнославянский список указанием «богоотметных» и «неправедных» гадательных книг. На протяжении XVI в. список Киприана расширялся и получил окончательную редакцию в «Кирилловой книге» 1664 г., где дан подробный перечень книг «истинных» и «ложных». При этом в разряд «истинных» попадает ряд апокрифических произведений. Таким образом, апокрифами называются такие легендарно-религиозные повествования, которые тематически близки к каноническим ветхозаветным и новозаветным книгам, но резко расходятся с ними в трактовке событий и характера персонажей. Апокрифы широко вбирают в себя народные представления, художественные приемы устной поэзии.

Апокрифические произведения проникают на Русь также в устной передаче. Их приносят паломники, побывавшие в «святых местах».

Тематически апокрифы делятся на ветхозаветные, новозаветные и эсхатологические. Ветхозаветные апокрифы развивают сюжеты ветхозаветных книг. Их героями являются Адам, Ева, праотцы Енох, Мельхиседек, Авраам, цари Давид и Соломон. Новозаветные посвящены рассказам о Христе, апостольским «обходам» и «деяниям». Эсхатологические апокрифы связаны с фантастическим повествованием о загробной жизни, конечных судьбах мира.

Особую группу составляют апокрифические жития, к которым относятся жития Федора Тирона, Никиты, Георгия Победоносца.

Основной поток апокрифической литературы шел на Русь из Болгарии и был связан с ересью богомилов. Эта ересь, название которой связано с именем ее идеолога Богомила, подвергала пересмотру ортодоксальное монотеистическое учение. Являясь своеобразной религиозной формой социального протеста народных масс, богомильская ересь развивала дуалистическое учение о господстве в мире двух равновеликих сил – добра-Бога и зла-дьявола. Порождением этих двух сил является человек, имеющий божественное – духовное – начало и дьявольское – материальное. В связи с этим, утверждали богомилы, каждый человек должен вести непрестанную борьбу с материальными началами жизни – источниками зла – во имя торжества духа. Они проповедовали воздержание, нравственное самоусовершенствование.

Дуалистические воззрения богомилов отразились в целом ряде апокрифов, которые благодаря своей конкретности, яркой образности приобрели большую популярность на Руси. Одно из таких апокрифических сказаний зафиксировано «Повестью временных лет» под 1071 г., где в уста языческого волхва вложен рассказ о сотворении человека.

С дуалистическими богомильскими представлениями связан апокриф «Како бог сотвори Адама». Конкретизируя библейскую легенду, апокриф изображает Бога и дьявола как силы равновеликие, хотя основным творцом человека выступает Бог. Если, согласно рассказу книги «Бытие», Бог создает человека из персти земной по своему образу и подобию и сам процесс творения происходит мгновенно, то в апокрифе творение человека длится определенное время, поскольку бог создает его из 8 частей: он берет от земли тело, от камня – кости,

от моря – кровь, от солнца – очи, от облака – мысли, от света – свет, от ветра – дыхание, от огня – тепло. В данном перечне отражается поэтическая образность народного мышления. Здесь каждая «часть» содержит метафору, правда, еще не развернутую.

В процессе творения дьявол стремится всячески напакостить Богу. Воспользовавшись отсутствием последнего, дьявол измазал тело Адама своими нечистотами. Когда Бог из этих нечистот создал собаку и оставил ее охранять свое творение, дьявол, не решаясь подойти близко (он боится собаки!), истыкал тело Адама деревом. Этот поступок он оправдывает вящей пользой самого Бога. Наделив человека 70 недугами, дьявол позаботился о том, чтобы человек никогда не забывал о своем творце. Какое верное жизненное наблюдение! Ведь человек, как правило, «поминает» Бога тогда, когда впадает в недуг, когда ему приходится тяжко.

Так в апокрифе библейская легенда приобрела конкретное звучание и, конечно, была более доходчива для вчерашнего язычника, чем сухой, лаконичный рассказ канонического писания.

Большинство ветхозаветных апокрифов входило в состав «Палеи» (в переводе с греческого значит «старая») – сборника ветхозаветных рассказов. Здесь был помещен ряд апокрифических сказаний, посвященных Аврааму, Мельхиседеку, Иосифу, а также царю Соломону.

Имя Соломона пользовалось большой популярностью у народов Ближнего Востока, где, очевидно, и сложились основные апокрифические легенды. На Руси рано были известны «Сказание о Соломоне и Китоврасе», «Суды царя Соломона», «Соломон и царица Южская» (Савская).

«Сказание о Соломоне и Китоврасе» повествует о том, как Соломон заставил служить себе демоническое существо: получеловека-полуконя Китовраса (в такой транскрипции было передано на Руси греческое слово «кентавр»). При строительстве Иерусалимского храма Соломон не может обойтись без помощи Китовраса: только он может научить его, как обрабатывать камень без применения железа. И Китоврас, хитро пойманный боярами Соломона, помогает добыть «шамир» – алмаз, которым и обтесывают камни, возводя «святая святых».

В апокрифе сопоставляются два героя: Соломон и Китоврас. И хотя Китоврас – существо демоническое, наделенное необыкновенной силой, он не уступает в мудрости Соломону, ему не чужды человеческие качества – доброта, сострадание. Именно Китоврас является главным действующим лицом апокрифа, тогда как Соломону принадлежит довольно пассивная роль. В «Сказании» дается ряд афористических нравоучительных сентенций, близких к народным пословицам: «Всяк пъяй вино не умудряеть. », «мягко слово кость ломит, а жестоко слово гнев вздвизает».

По-видимому, «Сказание о Соломоне и Китоврасе» было известно на Руси уже в XI – начале XII в.

Как установил А. Н. Веселовский, славянские сказания о Соломоне и Китоврасе близки к талмудическому апокрифу о Соломоне и Асмодее, который восходит к иранской, а далее к индийской легенде. Но, очевидно, в основу славянских сказаний был положен не сохранившийся до наших дней византийский текст, где Асмодея заменил Кентавр.

На Руси пользовались популярностью также апокрифические сказания о судах Соломона, где русского читателя привлекал образ мудрого судьи, справедливо разрешавшего преимущественно гражданские тяжбы. Апокриф «Соломон и царица Южская» был посвящен рассказам об испытании Семирамидой мудрости Соломона.

К новозаветным апокрифам относятся Евангелия Никодима, Иакова и Фомы. Они как бы дополняли канонические Евангелия, сообщая ряд подробностей, связанных с родителями Богоматери Иоакимом и Анной, рождением Христа и его детскими годами, его «страстями».

К новозаветным апокрифам относится «Сказание Афродитиана о чуде в Персидской земле». Оно подчеркивало закономерность и неизбежность смены язычества новой христианской религией, в результате чего наступило «окончание чести идолам». Эта идея была весьма актуальной для Руси XI – начала XII в., где пережитки язычества все еще были значительны.

Большой интерес для древнерусского читателя представляли апокрифы эсхатологические, развертывавшие фантастические картины потусторонней жизни, конечных судеб мира. Эти апокрифы являлись действенным средством воспитания и пропаганды новой христианской морали, конкретизировали христианскую идею воздаяния в «веке будущем» за соответствующие поступки в земной жизни.

К эсхатологическим апокрифам относятся «Павлове видение», «Сказание о Макарии Римском», «Откровение» Мефодия Патарского и особенно популярное «Хождение Богородицы по мукам».

Сюжет «Хождения» довольно прост: Богородица в сопровождении архангела Михаила посещает ад и в своем «путешествии» по аду является свидетельницей разнообразных мучений грешников. Адские мучения изображаются весьма конкретно, при этом последовательно проводится мысль о воздаянии на том свете за грехи. Не веровавшие в Троицу погружены в страшную тьму. Так реализуется метафорический образ «языческой тьмы». Характерно, что древнерусский текст апокрифа помещает сюда и тех, кто при жизни своей боготворил солнце, месяц, землю и воду, зверей и гадов, кто верил в Трояна, Хорса, Белеса и Перуна.

К раскаленным железным крючьям подвешены за зуб сплетники, за язык – клеветники, за ноги – развратники, из их уст исходят змеи, терзающие их же тела. Ленивцы, любители поспать, пригвождены в аду к раскаленным кроватям. Нарушители клятв, дети, проклятые своими родителями, людоеды погружены в зависимости от тяжести совершенного греха в огненную реку: одни по пазуху, другие по шею, а третьих огненные волны скрывают с головой. При этом ад, расположенный глубоко под землею, имеет, как утверждает апокриф, свою географию: север, юг и запад.

Картины адских мучений, которые рисует «Хождение», ярки и конкретны. Они отличаются от абстрактных обобщенных представлений канонического «писания», говорившего только, что грешников на том свете ожидает «мраз», «скрежет зубов», «червь неусыпный».

Форма «Хождения», т. е. путешествия, давала возможность свободно варьировать адские мучения в зависимости от той социальной среды, в которую попадал апокриф. Так, в народной демократической среде апокриф пополнялся новыми картинами адских мучений жестоких и немилостивых бояр и боярынь, злых князей, царей и патриархов, приказчиков и сенных ключниц.

Конкретными человеческими качествами наделена в «Хождении» Богородица: это женщина-мать, глубоко сочувствующая мукам и страданиям людским, ее сердце преисполнено любви и жалости к мучающимся грешникам, она сама готова разделить их муки и спешит прийти им на помощь. Только тех, кто предал и распял ее сына, не в состоянии простить ее материнское сердце.

Богородица противопоставлена в апокрифе жестокому, равнодушному к человеческим скорбям Богу. Он суров и безучастен к страданиям грешников. Трижды приходится Богородице совместно со всем небесным воинством умолять непреклонного, жестокого Бога. И только на третий раз соглашается он послать своего сына – Христа «явить свое лицо грешникам», и Христос дает грешникам покой от великого четверга до пятидесятницы (восемь недель).

Апокриф резко расходился с канонической церковной литературой в трактовке божеской справедливости, любви и милосердия.

Таким образом, занимательность рассказов, яркость, конкретность и образность изложения, близость фольклору способствовали популярности апокрифической литературы. Постепенно вбирая в себя черты русской действительности, некоторые апокрифические сказания становились достоянием фольклора, бытовали в виде устных легенд, духовных стихов.

Историческая и «естественнонаучная» литература. Выработке новых христианских воззрений на природу, историческую жизнь народов способствовал перевод византийских хроник, «естественнонаучных» сочинений.

Особой популярностью на Руси пользовалась хроника Георгия Амартола, созданная в IX в. и дополненная Симеоном Логофетом в X в. Изложение событий «мировой» истории здесь начиналось от сотворения мира и включало историю древнееврейскую и, как ее продолжение, византийскую. Излагая события византийской истории, доведенной до 948 г., Георгий Амартол и Симеон Логофет большое внимание уделяли церковной жизни. Трактовка исторических событий давалась с религиозно-дидактической, провиденциалистской точки зрения. Хроника знакомила русского читателя с событиями мировой истории, служила и назидательным чтением. Ее материалы использовались русскими летописцами для уяснения места и судеб Русской земли в «мировой» истории.

Меньшей популярностью пользовались на Руси хроника Иоанна Малалы (VI в.) и хроника Георгия Синкелла (VIII в.); изложение событий в последней было доведено до императора Диоклетиана (III в.). В обеих хрониках преобладал мирской элемент. Георгий Синкелл включил в свою хронику много языческих мифологических рассказов и почти не касался событий церковной жизни.

В XI – XII вв. путем обработки хроник Георгия Амартола и Иоанна Малалы на Руси была создана первая редакция «Еллинского и Римского летописца», вторая редакция которого (XIII в.) явилась основой древнерусских хронографов.

Своеобразной средневековой «естественнонаучной» энциклопедией были «Шестоднев» и «Физиолог». Сообщая сведения о растительном мире и животном царстве, эти произведения включали много баснословного, фантастического и вместе с тем поэтического.

Так, например, «Физиолог» сообщал о чудесной птице феникс, превосходящей своей красотой павлина и всех пернатых. Она носит на своей главе венец и «сапогы на ногу, якоже царь». Живет эта прекраснейшая птица в Индии близ Солнечного града. В течение пятисот лет лежит она на кедрах ливанских без всякой пищи. Тогда звонит в колокол иерей Солнечного града, и при его звоне слетает феникс на землю и входит к священнику в церковь, садится на ступени алтаря и превращается в пепел. Наутро же священник, придя в церковь, находит там вновь возродившуюся из пепла птицу. Описывает «Физиолог» и фантастического зверя единорога, который подобен «козляти» и очень кроток, но охотник не может приблизиться к нему, потому что единорог очень силен, имея один рог посередине головы. А вот птица «сирин» – «до чресл» образ человеческий, а хвост гусиный. Своим «благоглаголанием и благословесием возжигает сердца беззлобных».

«Физиолог» не ограничивается простым описанием животных, он дает символическое толкование их свойств. Так, феникс – это образ праведника, свидетельство воскресения Христа.

Описываемые свойства животных «Физиолог» объясняет как определенные состояния человеческой души.

Образ единомужней горлицы – идеал супружеской верности и любви: потеряв любимого или любимую, горлица удаляется в пустынное место, где на сухом древе оплакивает невозвратимую утрату. Трухлявое дерево, которое долбит дятел, устраивая внутри себе гнездо, – символ душевной слабости человека, этой слабостью и пользуется дьявол, который овладевает душой и там возгнездится.

С устройством мироздания древнерусских людей знакомила «Христианская топография» Космы Индикоплова (плавателя в Индию). Сочинение этого монаха, в прошлом александрийского купца, совершившего путешествие на Восток (VI в. н. э.), было известно на Руси в XI – XII вв. Косма считает, что только «божественное писание» дает истинное представление об устройстве Вселенной. Центр Вселенной – земля. Это прямоугольная плоскость, длина которой вдвое больше ширины, ибо такой формы был устроен Моисеем престол в святая святых, – этот престол и являл собой образ земли. Земля утверждена на своем основании, и она неподвижна. Плоскость земли со всех сторон омывается океаном. За его пределами находится еще земля, где был рай. Край этой земли поднимается высокой стеной, которая, закругляясь, образует видимое небо, или небесную твердь. Здесь укреплены небесные светила, которыми управляют особые ангелы, следящие за сменой дня и ночи, собирающие в трубы воду морскую и низводящие ее на землю дождем. Видимое небо, или твердь небесная, скрывает за собой невидимые небеса, где на седьмом небе пребывает сам Господь Бог.

К концу XII в. был переведен сборник афоризмов, собранных из книг «священного писания», творений «отцов церкви», книг античных философов. Поскольку эти изречения собирались с большим старанием, как пчела собирает нектар, и таким нектаром была извлеченная из книг мудрость, то и сборник этот получил название «Пчелы». Основная цель его была дидактическая: в афористической форме дать нормы христианско-феодальной этики. Русскими книжниками «Пчела» использовалась в качестве источника афоризмов, которыми они подкрепляли свои мысли. В то же время они дополняли «Пчелу» новыми афоризмами, взятыми из произведений древнерусской литературы, а также их «мирских притч», т. е. народных пословиц.

Итак, возникновение древнерусской литературы было вызвано потребностями политической и духовной жизни древнерусского государства. Опираясь на устное народное творчество и усваивая художественные традиции христианской литературы, русские писатели середины IV – начала XII в. создают самобытные произведения.

1. Каковы исторические предпосылки возникновения древнерусской литературы?

2. Роль фольклора и византийской книжности в формировании древнерусской литературы.

3. Какой круг византийской литературы бытовал на Руси в XI – XII вв.?

4.Каковы философские основы древнерусской литературы?

5. Что такое апокрифы, какова их классификация?

6. Своеобразие идейно-художественного содержания апокрифов «Сказание о Соломоне и Китоврасе» и «Хождение Богородицы по мукам».

7. Какие произведения византийской естественнонаучной, исторической литературы были переведены на древнеславянский язык?

Поделиться ссылкой на выделенное

Нажмите правой клавишей мыши и выберите «Копировать ссылку»

Источник