Что такое догоняющее развитие в истории
Догоняющее развитие
Догоняющее развитие (catch-up growth) – этап в истории многих стран, отстававших в своем развитии от других, передовых, и задавшихся целью в короткий, по возможности, срок преодолеть это отставание. Такой этап в разное время и в разных условиях пережили, например, Япония и Мексика, Россия (СССР) и Корейская республика; и даже вполне высокоразвитые страны Европы, обнаружившие свое технологическое отставание от США после второй мировой войны (См. статью Управление)
Особенность догоняющего развития состоит в том, что в большинрстве случаев оно связано с автократическими, а иногда и диктаторскими формами правления. Причина в том, что оно создает предпосылки для широкого участия государства в экономике. Идущие впереди страны, с их технологиями, формами организации производства, знаниями, показывают пример. Нужно только наращивать инвестиции в национальную экономику, концентрировать на этой задаче все ресурсы общества, пусть даже высокой ценой: отбирая эти ресурсы у части общества, обездоливая ее. Авторитарный характер власти, проводящей политику индустриализации, позволяет это сделать. Более того, для стран догоняющей индустриализации это характерная форма правления.
На стадиях зрелого индустриального развития, в условиях постиндустриального общества начинается кризис и крушение авторитарных режимов.
В свое время знаток российской экономической истории А.Гершенкрон обращал внимание на то, что проблемы стран догоняющей индустриализации не являются лишь их собственными. Весь мир в XX веке – писал он — заплатил дорогую цену за позднее освобождение крестьян в России. Он же сделал вывод о том, что догоняющее развитие дает и некоторые преимущества: можно заимствовать передовой технический и технологический опыт, так сказать, «не изобретая каждый раз велосипед».
Полезное
Смотреть что такое «Догоняющее развитие» в других словарях:
догоняющее развитие — Этап в истории многих стран, отстававших в своем развитии от других, передовых, и задавшихся целью в короткий, по возможности, срок преодолеть это отставание. Такой этап в разное время и в разных условиях пережили, например, Япония и Мексика,… … Справочник технического переводчика
Жаворонков, Сергей Владимирович — Сергей Владимирович Жаворонков Дата рождения: 16 февраля 1977(1977 02 16) (35 лет) Гражданство … Википедия
Догоняющая индустриализация — Догоняющая индустриализация — см. Догоняющее развитие … Экономико-математический словарь
Инерционность экономических процессов — ( rigidities of economic processes ) – свойство, присущее большой и сложной экономической системе, состоящее в том, что в ней процессы изменений происходят постепенно, и ждать немедленных результатов от принимаемых в тот или иной момент… … Экономико-математический словарь
ТОТАЛИТАРИЗМ — ( лат. totalis весь, целый, полный) политический режим, при котором государство стремится к полному всеохватывающему контролю над всеми сторонами общественной жизни. Т. разновидность диктатуры. Термин Т. впервые был введен в политический лексикон … Политология: словарь-справочник
инерционность экономических процессов — Свойство, присущее большой и сложной экономической системе, состоящее в том, что в ней процессы изменений происходят постепенно, и ждать немедленных результатов от принимаемых в тот или иной момент решений нельзя, какими бы революционными эти… … Справочник технического переводчика
Что такое догоняющее развитие в истории
Доклад «Три догоняющие индустриализации России» был сделан на очередном 257-ом заседании семинара Центра экономической истории Исторического факультета МГУ 15 мая 2019 г.
Традиция интерпретации истории России в контексте глобальных экономических изменений возникла давно. Достаточно назвать исследования А. Корсака, П. Милюкова, П. Струве и И. Кулишера. Последние оказали серьезное влияние не только на отечественную, но и на мировую историческую мысль
Систематизируя различные подходы к описанию подобных «больших» волн развития, я взял на себя смелость предложить грубую схему их принципиального устройства и вытекающей из нее периодизации.
Вплоть до начала ХХ века в мировой социально-экономической и исторической мысли это понятие употреблялось в единственном числе. Современникам казалось, что речь идет об одной промышленной революции, возникшей в Англии. Временные рамки этого феномена различные авторы, которые описывали этот феномен в ХIХ веке, также проводили по разному. Лишь в 1915 году была сформулирована гипотеза, что вслед за большой волной промышленного и социального развития, которая возникла в Англии в ХVIII веке и подошла к своему пику в начале ХIХ века, по всей видимости следует новая, не менее масштабная волна, которую Патрик Гидденс назвал второй промышленной революцией.
Сегодня мы используем понятие «третьей» (Дж. Рифкин) и даже «четвертой» (Клаус Шваб) промышленной революции, содержание которых разные авторы, естественно, характеризуют различным образом. Однако практически все согласны с тем, что каждая прошедшая промышленная революция характеризуется:
Десять лет назад я рискнул продолжить эти размышления, поставив задачу рассмотреть русскую историю последних 350 лет в контексте эволюции МСРТ, больших волн развития, которые с конца ХVIII века принято называть промышленными революциями.
Большая группа авторов согласна с тем, что появление кандидатных технологий, впоследствии сформировавших платформу первой промышленной революции, можно проследить с 1700 года, а сама она разворачивалась вплоть до 1850-го. Соответственно, вторая промышленная революция охватывает период с 1850 по 2000 год. При этом ее географический центр переместился из Англии в США. Многие эксперты предполагают что на рубеже ХХI века начала складываться технологическая платформа новой — третьей промышленной революции.
Что касается меня, то я считаю, что английской промышленной революции предшествовала еще одна — которая разворачивалась с 1550 по 1700 год и которая, чтобы не отнимать у английской ее устоявшегося порядкового номера, может быть названа «нулевой». Центр этой революции, по поводу существования которой среди экономистов и историков продолжают идти существенные споры, благодаря стечению различных обстоятельств сложился на территории объединенных провинций, возникших на базе северных Нидерландов.
Как я уже сказал выше, в большинстве существующих периодизаций промышленных революций прежде всего фиксируется их технологическое содержание. Мы считаем, что не менее важно рассматривать изменения инфраструктур, социально-профессиональной структуры общества, а также систем производства, накопления, обращения и освоения новых знаний — о чем более подробно будет сказано ниже.
Введенная схема позволяет иными глазами взглянуть на феномены догоняющих индустриализаций, которые, как мы сегодня хорошо понимаем, не являются уникальными явлениями. Каждая «пионерская» промышленная революция и лежащая в ее основе индустриальная модель неминуемо порождала целую группу копиистов — более или менее успешных.
Если теперь нанести на введенную ранее схему широко известные факты истории России времен правления Алексея Михайловича и Петра Алексеевича Романовых, то мы увидим, что старт первой волны догоняющей индустриализации в России приходится ровно на смену больших волн промышленных революций.
И даже маршрут первого путешествия Петра лежит сначала в страну, которая отдает, а затем в страну, которая принимает эстафету промышленного лидерства.
Аналогичную зависимость мы видим и в сроках второй волны догоняющей индустриализации России, которая также начинается на переходе от первой ко второй промышленной революции.
Догоняющие индустриализации России
Как я уже сказал выше, Россия не одинока в ряду стран (говоря о стране, мы в данном случае всегда имеем в виду конкретную геометрию страновых, то есть проживающих на определенной территории, элитных групп), которые в эти переломные периоды — чуть раньше или чуть позже — выстраивали свои стратегии и тактики догоняющей индустриализации.
У меня сейчас нет времени утомлять вас перечнем этих элитных групп и сравнительным анализом тех решений, которые они принимали в эти драматические периоды своей истории.
Введенная схема также позволяет мне с некоторым опозданием сформулировать гипотезу об актуальности проводимого исследования.
Как вы, наверное, уже догадались, я исхожу из того, что сегодня Россия стоит перед лицом новой — третьей (а точнее, уже четвертой по счету) промышленной революции и, как следствие, веером возможных сценариев третьей в нашей истории догоняющей индустриализации.
Говорят, что Тойнби однажды сказал, что «история — это не то, что было, а то, что может быть по крайней мере еще один раз».
В начале своего доклада я подчеркнул, что любая промышленная революция является не только длительным, но и многоуровневым явлением.
Помимо уровня, в котором разворачиваются сами технологические сдвижки — возникают, дорабатываются, применяются и масштабируются многочисленные кандидатные технологии, — я считаю необходимым выделить уровень, в котором складываются и строятся системы разделения труда и кооперации.
Важность этого уровня была известна экономистам очень давно. Адам Смит даже положил «разделениетруда» (специально пишу в одно слово) — прежде всего технологическое разделение труда — в основу формирования богатства народа.
Мне сейчас важно подчеркнуть только один аспект этого важнейшего явления. Уже в ходе «нулевой» промышленной революции мы видим, как, с одной стороны, расходятся, а с другой стороны, взаимно переплетаются два измерения систем разделения труда — я называю их соответственно «горизонтальным» и «вертикальным».
Принцип подобного разделения лежит на поверхности. Горизонтальное разделение труда — это РТ по производству некоего продукта: кораблей в нулевую, хлопчатобумажных изделий в первую или автомобилей во вторую промышленную революцию. Вертикальное разделение труда — это РТ по производству всех тех знаний, которые необходимы для производства этих продуктов.
Интуитивно ясно, что появление, технологизация и масштабирование тех или иных продуктов и способов их изготовления как бы «погружены» или «зашиты» в контур производства, накопления, обращения и освоения (использования) новых знаний. Для того чтобы появился «паровой двигатель» и для того чтобы он занял ключевое место в процессах поточного производства различных продуктов, в ходе первой промышленной революции нужен не только труд сотен и тысяч «анонимных инженеров» (как сформулировал Дж. Мокир), но и формирование многочисленных институтов, поддерживающих именно циклы жизни знаний.
Джоэль Мокир (англ. Joel Mokyr; род. 26 июля 1946, Лейден) — американо-израильский историк экономики, профессор экономики и истории Северо-Западного университета, профессор школы экономики Тель-Авивского университета.
Современная эпистемология дает нам в руки ряд представлений, позволяющих не только различать «субъективированные» и «объективированные» знания, но и описывать, как циклы жизни знаний зависят от существующих систем социального и экономического разделения труда, подталкивая или, напротив, тормозя те или иные технологические изменения.
При рассмотрении истории и перипетий российских догоняющих индустриализаций я сосредоточил свое внимание именно на этом уровне анализа. Другими словами, я предположил что как темп, так и качество названных процессов зависит от устройства складывающейся «вертикальной» системы разделения труда.
Названный подход, как мне кажется, позволил не только систематизировать те явления, которые неоднократно обсуждались в различных исследованиях русской истории, но и увидеть ряд новых граней, о которых я сейчас коротко скажу.
Я остановлюсь на трех вопросах:
Во-первых, я коснусь вопроса о масштабе и динамике формирования российской предпринимательской элиты.
Во-вторых, я постараюсь указать на трудности, которые возникали в ходе российских догоняющих индустриализаций с формированием ядра вертикальной системы разделения труда — тех специфических технологий мышления, которые, на мой взгляд, всегда были важнейшим элементом новых платформ технологий каждой следующей промышленной революции.
В-третьих, я попытаюсь выделить разрывы, возникавшие при переносе на российскую почву так называемых «клеточек» промышленных революций — организационных форм, обеспечивающих названные выше процессы производства, накопления, обращения и освоения новых знаний.
Не секрет, что каждая из промышленных революций создавалась руками сильного предпринимательского класса.
В экономическую теорию понятие «предпринимательства» и связанное с ним понимание функции предпринимательского мышления и деятельности входит сравнительно поздно — только в начале ХХ века.
В то же время на эмпирическом уровне всегда было известно, что доля торгового и технологического предпринимательства в больших Нидерландах, и особенно в объединенных провинциях, после 1575 года достигала 12-13 % населения. Эта активная прослойка, более половины из которой составляли иностранцы, в свою очередь составляла ядро «городского класса», численность которого в начале ХVII века составляла от 30 до 35 % населения.
В Англии численность предпринимательского «класса» уже достигает 20 % от общей численности населения, а в США как в конце ХIХ века, так и сегодня — в периоды кризисов и смены платформ — поднимается до 30 %.
Особенности формирования торгового предпринимательства в России до начала ХVIII века неоднократно становились предметом исследования. В данном контексте из всего массива имеющихся данных я бы выделил три аспекта.
Во-первых, деятельность русского торгового класса в этот период осталась внутристрановой; мировая торговля русскими товарами в подавляющем большинстве случаев была делегирована иностранным купцам.
Во-вторых, торговля наиболее прибыльными видами товаров и по наиболее выгодным маршрутам постоянно контролировалась казной; ограничение частной торговли препятствовало осуществлению долгосрочных проектов и формированию частных компаний.
В-третьих, эти факторы препятствовали не только накоплению торговых капиталов (что неоднократно было отмечено в литературе), но и аккумуляции в торговых династиях и компаниях специализированных знаний; специализация и качество торговой деятельности оставались низкими.
А. Корсак и Н. Фирсов считали, что именно конкуренция представителей различных сословий на торговом поприще не позволила сформировать ни поколенческие длинные цепочки наследования, ни компании, которые бы могли аккумулировать и развивать объективированные знания и в конечном счете стать инициаторами развития внутреннего производства.
Вместе с тем, если мы мысленно перенесемся в 20-60 годы ХVIII века, то обнаружим, что в этот период активно шло формирование прото-предпринимательского класса — как в среде крестьянства, так и в среде купцов и дворян. Масштабные реформы Петра I стимулировали ряд процессов, которые заставили активных представителей этих различных социальных групп развивать не только торговлю, но и начала промышленного производства. Однако существующее социальное разделение труда, выразившееся во второй половине XVIII века (в том числе за счет усилий Екатерины II) в укреплении сословной структуры общества — несмотря на рост численности населения и расширение геоэкономических границ империи, — по сути, препятствовало формированию технологического предпринимательства как движущей силы настоящего и будущего промышленного развития.
Для подтверждения этого тезиса достаточно ознакомиться с великолепным обзором технологического и экономического состояния отраслей российской промышленности (вплоть до начала ХIХ века) проф. П. Г. Любомирова.
Па́вел Григо́рьевич Любоми́ров ( 1885 — 1935) — советский историк, этнограф, педагог, профессор
В итоге после войны 1812 года на фоне масштабного падения и перестройки структуры российского экспорта численность торгового и промышленного класса сократилась почти вдвое.
Дополнительными сдерживающими факторами все это время оставались низкая транспортная связность, общий уровень урбанизации и неэффективная структура городского населения.
Только перед Первой мировой войной — да и то исключительно в ряде городов (например, в Иркутске) — численность предпринимателей достигла критической массы, характерной для лидеров «нулевой» промышленной революции. Это произошло в том числе за счет усилий Столыпина по вовлечению в активный класс как части крестьянства будущего «кулачества», так и представителей других социальных групп — например, старообрядцев или еврейства.
К сожалению, точные статистические данные до сих пор отсутствуют. Из общих соображений можно заключить, что к 1912 году около 1,5 миллионов семей развивали предпринимательство в стране, которая насчитывала около 170 миллионов жителей, и около 25 % из них занимались видами деятельности, ориентированными на задачи второй промышленной революции.
Я исхожу из того, что на следующем шаге предпринимательство могло стать массовым. Но не стало. Как вы знаете, именно нарождающийся предпринимательский класс и его частные представители стали главными объектами классовой борьбы и физического уничтожения.
Мы исходим из гипотезы, что каждая промышленная революция привносила в платформу складывающихся технологических решений специфическую технологию мышления.
Нулевая промышленная революция была обеспечена технологизацией и масштабированием технологии конструирования — основы инженерной компетенции и формирования массовой инженерной профессии.
Вторая промышленная революция технологизировала и масштабировала исследовательскую мыследеятельность.
В освоении этих все более и более усложняющихся технологий конструктивного мышления Россия существенно отставала от лидеров промышленной револции.
В тот момент, когда Стевин по поручению Мориса Оранского создает в 1600 году при Лейденском университете специализированный центр по подготовке инженерных кадров в России, никто не догадывается о важности массового включения инженеров в армию, флот и промышленное производство. Фактически лишь Петр I стимулирует как приток иностранных специалистов, так и подготовку отечественных инженерных кадров.
Он же может считаться и первым российским проектировщиком. Его попытки внедрить технологии типового проектирования в судостроении и городском строительстве, на мой взгляд, нуждаются в более детальном анализе.
В 1754 году технологии проектирования в Россию вновь привозит Растрелли, однако его попытка убедить Елизавету в необходимости учитывать фактор стоимости строительства при проектировании Зимнего дворца окончилась ничем.
Только в начале ХIХ века Александр приглашает Бетанкура, ученика Г. Монжа, в Россию, чтобы создать будущую школу инженеров путей сообщения, владеющих проектным мышлением.
Догоняющее развитие как исторический феномен
Догоняющее развитие имеет смысл, естественно, лишь в контексте социально-экономической отсталости. Таким образом, необходима хотя бы краткая характеристика этого феномена. Прежде всего следует подчеркнуть, что понимание отсталости имеет смысл только в историческом контексте. Причем историзм этого понятия определяется, по крайней мере, тремя аспектами.
В-третьих, характеристики отставания существенно различаются на разных этапах технологического развития цивилизации. Понятие передовой и отсталой отрасли меняется по мере развития общества. Одна и та же отрасль может из важнейшей предпосылки роста становиться его тормозом (классическим примером является история угольной промышленности). Но в самом общем виде здесь имеет смысл говорить о различии между пониманием отсталости в индустриальном обществе (в сравнении с традиционным) и в постиндустриальном обществе (в сравнении с индустриальным). Именно поэтому возможно и вполне естественно не только превращение отсталой страны в передовую, но и передовой страны в отсталую.
Отставание может характеризоваться нахождением ВВП страны в более низком по сравнению с наиболее развитыми (передовыми) странами интервале: по уровню экономического, социального и политического развития страна существенно отстает от передового уровня данной эпохи. В то же время наблюдается значительный разброс в рамках каждого их этих интервалов (особенно верхнего). Однако количественные расхождения стран, находящихся в одном и том же верхнем интервале, не говорят однозначно о превосходстве одной страны над другой: здесь если и имеет смысл говорить о задачах догоняющего развития, то преимущественно с точки зрения преодоления количественного и в меньшей степени качественного (структурного) разрыва. В рамках одного интервала могут происходить различные подвижки и перегруппировки, однако они не обязательно отражают существенные качественные сдвиги. Важно лишь, чтобы темпы роста этих стран оставались сопоставимыми друг с другом в среднесрочном периоде.
Но чисто количественные изменения в показателях уровня экономического развития (включая ВВП) нельзя абсолютизировать еще и потому, что серьезные структурные сдвиги могут сопровождаться падением производства. Напротив, рост объемов производства, даже некоторое ускорение темпов роста может происходить и в условиях начинающегося экономического кризиса. Примером тому может служить опыт позднего СССР: в 1970-е годы количественные показатели роста были хотя и невысокими, но выглядели вполне прилично на фоне стагфляции в западном мире, а после провозглашения политики «ускорения» темпы роста в 1987-1988 гг. даже несколько возросли. Однако несмотря на статистическое «благополучие», углублялось качественное отставание от Запада и нарастание системного кризиса советского коммунизма.
Для характеристики происходящих в стране процессов (преодоления или сокращения разрыва) могут также использоваться специфические индикаторы, показательные именно для данной фазы социально-экономического развития. Скажем, для периода ранней индустриализации показательными являются количество промышленных предприятий и число занятых на них, применение машин. В эпоху зрелого индустриального общества (когда главным фактором роста эффективности производства была экономия на масштабах) важными индикаторами выступала концентрация капитала и труда, насыщение производства машинами и механизмами, уровень производства угля, чугуна, стали, цемента (в абсолютном выражении и на душу населения). Напротив, в современном раннем постиндустриальном обществе высокий уровень концентрации отраслей, являвшихся предметом гордости индустриальной эпохи, оказывается уже тяжелым бременем (как экономическим, так и социальным), а на передний план выходят показатели, характеризующие развитие высоких технологий, темпы обновления производства, уровень развития социальной сферы (особенно образования и здравоохранения) и вообще сферы услуг.
Историческая условность понятия «социально-экономическая отсталость» определяет необходимость конкретного историко-экономического подхода к решению проблем ее преодоления. Достаточно очевидным является наличие нескольких существенно различающихся друг от друга типов растущей экономики и нескольких исторически обусловленных типов догоняющего развития. Выделим пять типов развития и соответственно пять групп задач, стоявших перед правительствами разных стран.
Во-первых, формирование общих предпосылок экономического роста, переход от стабильной экономики к растущей. Сюда же относятся и факторы, обусловливающие начало процессов индустриализации.
Во-вторых, догоняющее развитие в условиях индустриализации. Речь идет о тех странах, которые вступили на путь индустриализации значительно позже, чем страны-пионеры (Англия, Бельгия), и перед которыми стояли самостоятельные задачи преодоления разрыва в уровнях развития со странами-пионерами. Классическими примерами таких стран являются Германия и Россия, а также отчасти Франция и США.
В-пятых, догоняющее развитие индустриальной страны, столкнувшейся с постиндустриальными вызовами. Пока такие примеры единичны, если вообще можно говорить о них как о реальных примерах. Но именно к этой категории относится современная Россия. Зрелое индустриальное общество существовало в основном в странах с развитыми демократиями, которые были более восприимчивы к технологическим вызовам времени и в которых кризис индустриальной системы протекал относительно синхронно. Позади остался коммунистический мир, причем с учетом резко возросшей динамики изменений задержка даже в два десятилетия привела к существенному разрыву между посткоммунистическими странами и постиндустриальными пионерами. Особенности анализа догоняющего развития в постиндустриальную эпоху.
Существует ряд специфических факторов, существенно затрудняющих анализ догоняющего развития применительно к постиндустриальному миру.
Первое. Постиндустриальное общество находится только в процессе своего становления. Его основные, конституирующие черты, возможно, еще не проявились полностью. Пока даже трудно определенно сказать, в какой мере современное общество несет в себе постиндустриальные признаки. Все же достаточно полное представление об индустриальном капитализме мы получили лишь к началу ХХ столетия, а отнюдь не на рубеже XVIII-XIX вв., когда новая система отношений только формировалась. Хотя, конечно, работы Т. Мальтуса, Д. Рикардо и К. Маркса, анализировавших именно это общество, представляли несомненный интерес и оказали существенное влияние на дальнейшее развитие экономической мысли. Разумеется, сейчас нет недостатка в сочинениях, посвященных анализу феномена постиндустриализма, однако сама по себе начальная фаза существования этой системы задает крайне жесткие (и очень узкие) рамки для каких-либо обобщений.
Между тем анализ догоняющего развития должен опираться на значительный практический опыт. Работы А. Гершенкрона, содержащие наиболее развернутый и убедительный анализ догоняющей индустриализации, стали возможны только благодаря сравнительным исследованиям конкретных примеров из экономической истории (прежде всего Германии и России). Большинство других работ на эту тему, предлагающих более общие, универсалистские подходы к проблемам догоняющего развития, были написаны уже после выхода в свет трудов А. Гершенкрона.
Динамизм предполагает отказ от отраслевых приоритетов, устанавливаемых и поддерживаемых государством. Проблема здесь состоит не в общей неэффективности государственного вмешательства в хозяйственную жизнь, а в изменении самих принципов функционирования экономической системы. Если в индустриальную эпоху можно было наметить приоритеты роста на 30-50 лет и при достижении их действительно войти в число передовых стран (что и сделали в свое время сперва Германия, а потом Япония и СССР), то теперь приоритеты быстро меняются. Скажем, можно попытаться превзойти весь мир по производству компьютеров на душу населения, разработать программы производства самых лучших в мире самолетов и телефонов, но к моменту их успешного осуществления выяснится, что мир ушел далеко вперед. Причем ушел в направлении, о существовании которого при разработке программы всеобщей компьютеризации никто и не догадывался. Поэтому главными в наступающую постиндустриальную эпоху являются не «железки» (пусть даже и из области пресловутого «хай-тека»), а информационные потоки. Злоупотребление государства пресловутым стратегическим планированием есть «пагубная самонадеянность» (если использовать выражение Ф. Хайека) и может привести лишь к консервации отставания.
Тем самым проблема выявления сравнительных преимуществ страны становится гораздо более значимой, чем в условиях индустриализации. Вновь, как и на ранних стадиях современного экономического роста, необходимо отказаться от заранее заданных и предопределенных секторов прорыва и ориентироваться на выявление тех факторов, которые наиболее значимы для данной страны при данных обстоятельствах. Индивидуализация обусловливает важность децентрализации. Если для индустриального общества важнейшей характеристикой была экономия на масштабах, то в постиндустриальном мире роль ее все более сокращается. Разумеется, там, где остается массовое типовое производство, сохраняется и экономия на масштабах, сохраняется и роль крупнейших централизованных фирм. Но по мере того как на первый план выходят наука и возможности ее практического применения в экономической и социальной жизни, снижается и возможность экономии на масштабах, а за этим и созидательный потенциал централизации. Крах советского строя в значительной мере был связан с тем, что основанная на централизованном принятии решений система оказалась в принципе неспособной решить задачу «превращения науки в непосредственную производительную силу общества», хотя об этом с 1970-х годов постоянно говорилось на съездах КПСС.
Трудности и ограничения, налагаемые сегодняшним состоянием знания (точнее, незнания) природы постиндустриального общества, не следует, впрочем, рассматривать как аргументы в пользу отказа от его изучения или признания принципиальной невозможности проведения государством какой-либо осмысленной политики догоняющего роста. Мы лишь считаем необходимым подчеркнуть, что на нынешнем, начальном этапе формирования новой экономической и технологической системы экономисты и политики должны особенно осторожно относиться к собственным представлениям, так же как и рекомендациям. Пожалуй, можно быть уверенным только в одном: сегодняшние рассуждения и выкладки, какими бы обоснованными они нам не представлялись, в конечном счете (при достижении постиндустриальным обществом состояния зрелости) будут казаться весьма наивными.
3. Внутренние противоречия модели «догоняющего» развития»
В XX веке человечество стало свидетелем множества попыток «догоняющего» развития, представленных двумя существенно отличающимися друг от друга моделями. Первую, сугубо индустриальную, использовали СССР в 30-е годы, Германия в 30-е и 40-е и страны социалистического лагеря в 50-е и 60-е годы. Определяющей ее чертой стало параноидальное стремление к опоре на собственные силы, что породило хозяйственную автаркию, ужесточение авторитарных режимов, использование жестких мобилизационных мер и вызвало в конечном счете если не открытый протест, то социальную апатию. Результатом оказалась стагнирующая хозяйственная система, неспособная к конкуренции с рыночными экономиками. Вторая модель, в определенной мере копировавшая постиндустриальные тенденции, воплотилась в опыте Японии 70-х и 80-х годов и государств Юго-Восточной Азии 80-х и 90-х. В этом случае большая естественность процесса, не требовавшая столь жесткого политического давления, сочеталась с явной зависимостью от внешних факторов и уязвимостью вставших на этот путь стран перед лицом новых тенденций в развитии самого постиндустриального мира.
Обе модели не могли и не могут обеспечить достижения технологического и хозяйственного паритета стран, принявших их на вооружение, с западным миром; но учитывая, что вторая группа государств достигла в последние десятилетия значительно больших успехов, чем первая, мы сосредоточим наше внимание прежде всего на противоречиях того типа «догоняющего» развития, который был реализован в Японии и Юго-Восточной Азии. Неудачи этой модели порождены целым рядом факторов, и на шести из них мы остановимся ниже.
Такой ход индустриализации можно было бы только приветствовать, если бы не очевидная неспособность внутреннего рынка поглотить эту товарную массу. Уже в конце 60-х годов, когда в Южной Корее эксплуатировалось не более 165 тыс. легковых автомобилей, там был введен в действие завод, рассчитанный на производство 300 тыс. автомашин в год; в 80-е годы производство электронной техники в Сингапуре, Малайзии и Гонконге стабильно превышало потребности внутреннего рынка в 6-7 раз. И хотя такой тип развития был вполне объясним, поскольку ускоренная индустриализация не могла не требовать концентрации основных усилий на определенных направлениях, негативные последствия подобной стратегии очевидны.
Четвертым фактором, существенно обострившим проблемы стран, развивающихся по «догоняющему» пути, стал масштабный импорт капитала, принявший в 80-е и 90-е годы особенно гипертрофированные формы. Хотя сами по себе иностранные инвестиции не могут и не должны рассматриваться как негативное явление, в странах, реализующих политику «догоняющего» развития, экспансия иностранных инвестиций нередко становится причиной усугубления односторонности их экономики. С самого начала ускоренного развития азиатские страны оказались сборочными цехами международных корпораций; известно, например, что в 80-е годы количество произведенных в Южной Корее компьютеров выросло в 20 раз, однако 95 процентов из них было произведено по лицензиям, стоимость отечественных комплектующих не превышала 15 процентов, а все установленное на них программное обеспечение было импортировано из-за рубежа12. Обратной стороной иностранных инвестиций становится чудовищная зависимость от поставок комплектующих и технологий: к 1995 году импорт десяти новых индустриальных стран Азии составил 748 млрд. долл., что на 12 млрд. долл. превосходит показатель ЕС.
В качестве пятого, и, пожалуй, наиболее существенного фактора несамодостаточности «догоняющего» развития необходимо отметить зависимость стран, идущих по этому пути, от экспорта собственной продукции. Концепция ориентированности на внешние рынки была и остается одной из идеологических основ азиатской модели индустриализации. Ее следствиями выступают проведение жесткой протекционистской политики и откровенный демпинг собственных товаров на мировых рынках. Между тем в 90-е годы подобная политика перестала приносить плоды, так как поддержание высоких объемов экспорта не только требовало дополнительных (и притом малопроизводительных) инвестиций, но и существенно повышало зависимость от мировой конъюнктуры.
К середине 90-х годов хозяйственное развитие «догоняющих» стран со всей отчетливостью продемонстрировало, что оно в полной мере зависит от импорта технологий и капитала из западного мира и экспорта собственной продукции в постиндустриальные страны. Таким образом, стало ясно, что идущие по этому пути страны способны догнать развитый мир настолько быстро и продвинуться настолько далеко, насколько это будет угодно самому развитому миру, а прогресс развивающихся стран не несет угрозы монополярному мировому устройству.
Таковы основные моменты, обусловливающие несамодостаточность модели «догоняющего» развития и делающие ее внутренне противоречивой, неспособной вывести развивающиеся страны из-под диктата постиндустриальных держав. Несколько особняком в этом ряду стоит еще одна важная характеристика, общая для всех стран, избравших подобный путь развития. Она проистекает из всех рассмотренных факторов и в то же время обусловливает их; поэтому мы не можем поставить ее в один ряд с ними и исследовать вне контекста каждой страны. Мы имеем в виду особую роль государства, неизбежно присутствующего в любой мобилизационной системе развития. Его вмешательство в экономическую жизнь развивающихся стран происходило по целому ряду направлений и отмечается в контексте всех рассмотренных нами факторов. Именно государство, находясь у истоков «догоняющего» развития, определяло важнейшие приоритеты хозяйственной политики; достаточно вспомнить, как в начале 60-х годов Министерство внешней торговли и промышленности Японии создало объединение, в которое вошли такие гиганты, как «Сони», «Хитачи», «Тошиба», NEC и «Ми-цубиси», и выдало новому консорциуму гигантский льготный кредит, что положило начало японской компьютерной индустрии. Именно оно поощряло недопотребление, инициируя приток средств населения в контролируемые им банки или запуская политику управляемой инфляции. Государство более всего было ответственно за экстенсивные методы индустриального развития, проповедовавшиеся в Азии. Так, корейское правительство осознанно проводило политику дотирования крупнейших предприятий, несмотря на низкую эффективность их деятельности; на Тайване в 80-е годы кредиты на развитие экспортных производств выдавались под проценты вдвое ниже межбанковской ставки и почти в четыре раза ниже средней цены кредитов, сложившейся на рынке. Государство стимулировало приток иностранных инвестиций, и оно же предпринимало меры по ограничению свободной конкуренции на внутренних рынках. И, наконец, государство создало огромную малоэффективную бюрократию (в относительно благополучной Японии, например, на 170 тыс. фермеров приходится 420 тыс. управленческих работников низового уровня и 90 тыс. персонала Министерства по делам сельского хозяйства и рыболовства), которая во многих случаях стала тормозом хозяйственного развития (как в Южной Корее) или прямой угрозой экономической безопасности страны (как в Индонезии). Кризис, начавшийся в странах региона в 1997 году, показал всю неэффективность и нежизнеспособность этатистской модели индустриального прогресса, которая еще недавно казалась оптимальной.