Диспозиция как раздел риторики

Как раздел риторики диспозиция предполагала материализовать сообщение посредством организации материала, «добытого» на этапе инвенции, в составе целого. Квинтилиан, например, рассматривал диспозицию как «utilis remm ас partium in locos distributio», то есть как распределение (дистрибуция) релевантных единиц в покосе (речевом единстве).

Этот раздел риторики фактически представлял собой своего рода «науку развития мысли», давая говорящему возможность ощутить сообщение как процесс. Говорящий получал конкретные рекомендации касательно того, как осуществляется композиционное членение речи, в какой последовательности следуют друг за другом части композиции и как они связаны с имеющимся в руках говорящего планом.

План, который на данный момент был в его распоряжении, представлял собой, грубо говоря, план предмета, но не план речи (план будущего дома, но не план строительства будущего дома).

Основными требованиями к диспозиции были требования установления четкого членения сообщения и обеспечение внутренней связности между его частями, теперь уже с привлечением как энциклопедического, так и компаративного материала.

Удовлетворявшее этим требованиям сообщение считалось построенным корректно. Причем удовлетворить им было вовсе не просто: в отдельных трудах по риторике требования эти даже считались взаимоисключающими, то есть утверждалось, что; четкое членение структуры исключает внутреннюю связность. Вот почему иногда требования к диспозиции формулировались как требования четкого членения сообщения и/или внутренней связности между его частями.

В рамках естественного членения сообщения была выработана простейшая схема, теперь уже универсальная композиционная схема на все случаи жизни, ибо каждая речь состоит из вступления, основной части, заключения и (от случая к случаю) отступлений, вне зависимости от того, какова конкретная тема.

Предусматривались диспозицией и речи для определенных случаев.

Здесь в ход шли уже более частные композиционные ходы (например, такие, как повествование, описание, толкование и др.). Таким образом, фактически вырабатывались типы речевого поведения для речевых ситуаций, «обычного типа», а также речевые конвенции, пригодные для «церемоний» и «ритуалов». В ряде случаев имели хождение даже более или менее строго фиксированные тексты.

Прежде всего, однако, напомним, что классические риторические композиции были разработаны в ориентации на так называемую «судебную речь» как образец.

В основе универсальной композиции, как уже говорилось, лежит 3-частное деление речевого целого, предусматривающее введение, основную часть и заключение. Примечательно, что речь в старых риториках шла даже не столько о том, что целесообразная композиция предполагает наличие всех упомянутых частей (в некотором смысле это неизбежно>), сколько о том, что целесообразная композиция предполагает гармоничное сочетание этих частей, которые в принципе должны отражать друг друга как система зеркал.

Важным, таким образом, оказывалось не только взаиморасположение частей, но и отношение каждой из частей к речевому целому, как с точки зрения пропорций, так и в плане содержания частей.

Просто из соображений порядка приведем названия всех частей естественной композиции, впоследствии сосредоточив внимание лишь на основных:

1. Введение (exordium).

2.2. Основная часть (corpus):

2.1 изложение (narratxo, или prqpositio),

2.2. аргументация (argumentatio):

(2.2.1. позитивное доказательство (probatio),

2.2.2. опровержение точки зрения противника (refutatto) ).

Источник

План – основа композиции. Назначение планов и их виды

По структуре планы бывают простыми и сложными. Простой план состоит из 3-6 пунктов, относящихся к основной части изложения темы. Простой план можно превратить в сложный, для чего необходимо его пункты разбить на подпункты. В сложном плане выделяют также вступление, главную часть, заключение. Микротемный план – предельная детализация отдельных вопросов.

Иногда говорят, что план сковывает оратора, снижает его творческое начало и не дает простора для импровизации. Возможно, что в такой критике есть доля истины. Импровизация – Божий дар, и ею владеет не каждый. Многие ораторы, составив план речи, полного текста не составляют, импровизируют его, и в этих случаях план помогает им: он как ведет оратора, не дает ему сбиться с намеченного пути или пропустить что-либо важное.

Составные элементы композиции. Начало, развертывание и завершение речи

После написания плана оратору необходимо поработать над построением отдельных частей своей речи. Наиболее распространённой структурой устного выступления с античных времен считается трехчастная, включающая в себя следующие элементы: вступление, главную часть, заключение. Развернутая композиция включает до вступления начало речи, введение.

От того, как оратор начал говорить, насколько ему удалось заинтересовать аудиторию, во многом зависит успех выступления. Начало речи может открываться специальными оборотами, которые превратились в своеобразные клише – ораторские этикетные формулы. Это может быть обращение, приветствие, представление, изъявление радости: Уважаемые коллеги…, я рад счастливой возможности выступить перед вами…

Вступление несет чрезвычайно важную нагрузку: « Доброе начало – полдела». Оно должно задать атмосферу взаимной заинтересованности оратора и слушателей, обеспечить их расположенность друг к другу и настроить аудиторию к доверительному и благожелательному или, во всяком случае, заинтересованному восприятию той информации, которую должен сообщить говорящий.

Слушатели бывают по-разному настроены перед началом речи, т.к. руководствуются разными мотивами: интерес к теме, обязанность присутствия и т.д.

Во вступлении подчеркивается актуальность темы, значение её для данной аудитории, формулируется цель выступления, кратко излагается теория вопроса. Перед вступлением ораторской речи стоит важная психологическая задача – подготовить слушателей к восприятию данной темы.

Значимость вводной части речи была известна еще с древности: «Предисловие есть начало речи – то же, что в поэтическом тексте пролог, а игре на флейте – прелюдия. Она как бы прокладывает путь для последующего». (Аристотель. Риторика). Опытные ораторы рекомендуют начинать выступление с интересного примера, пословицы и поговорки, крылатого выражения, юмористического замечания.

Когда лектор ощутил, что контакт с аудиторией налажен и её внимание устремлено на него (предмет речи), он должен перейти к центральному этапу своего выступления – к основной части.

Главная часть – самая большая по длительности часть публичного выступления. Перед выступающим стоит очень важная задача – не только привлечь внимание слушателей, но и сохранить его до конца речи. Главная часть – наиболее ответственная в ораторском выступлении. В ней излагается основной материал, последовательно разъясняются выдвинутые положения, доказывается их правильность, слушатели подводятся к необходимым выводам. В качестве элементов основной части выступают изложение и аргументация.

В главной части формулируется основная мысль речи. Она может быть дана в начале главной части или в конце выступления. Такое расположение главной мысли диктуется психологическим законом памяти – «фактором края» или «законом первого и последнего места»: лучше запоминается то, что в начале или в конце последовательности событий. Основная мысль пронизывает все выступление.

Выступающий должен сохранять устойчивое внимание аудитории на протяжении всей лекции. Надо тщательно продумать переходы от одной части к другой. Внешне они могут выглядеть контрастными и даже неожиданными, но все части выступления должны раскрывать единство замысла и логику изложения материала.

Существует ряд методов, используя которые порознь или сочетая их между собой, лектор может наиболее осмысленно, а значит, и успешно выстроить основную часть своего публичного выступления. Это хронологический (или исторический) метод, метод концентрического или ступенчатого построения материала, метод аналогий, дедуктивный и индуктивный способы интересующей темы.

При изложении системного материала чаще всего применяют ступенчатый метод, когда тема развертывается последовательно (пример – вузовские лекции). Хронологический (исторический) метод уместен в выступлениях, где надо показать динамику событий, последовательность технологических процессов. При концентрическом методе говорящий систематически возвращается к исходному пункту, рассматривая его каждый раз под новым углом зрения. К методу аналогии (аналогия – это параллель, уподобление различных явлений, процессов, идей) целесообразно прибегать в тех случаях, когда неизвестное становится постижимым, понятным, будучи поставленным в параллель известным, знакомым, удобопонятным.

Дедуктивный и индуктивный методы относятся к построению лекции опосредованно.

Каким бы методом ни пользовался оратор в своем выступлении, его речь должна быть доказательной, суждения и положения убедительными. При работе над композицией следует продумать систему логических и психологических доводов, используемых для подтверждения выдвинутых положений и воздействия на аудиторию. Логические доводы обращены к разуму слушателей, психологические – к чувствам.

Важное значение при подготовке речей имеет соблюдение законов логики. Перечислим основные законы логики: закон тождества, закон непротиворечия, закон исключенного третьего, закон достаточного основания.

Закон тождества формулируется следующим образом: «Любая мысль в процессе данного рассуждения должна сохранять одно и то же содержание или смысл, сколько бы раз она ни повторялась, то есть в данном рассуждении (споре, дискуссии) каждое понятие должно употребляться в одном и том же смысле.

Закон противоречия (непротиворечия) гласит: «Два противоположных высказывания об одном и том же предмете в одно и то же время, в одном и том же отношении не могут быть одновременно истинными».

Закон исключенного третьего формулируется так: «Из двух противоречащих суждений одно должно быть истинным, другое ложным, а третьего не дано.

Закон достаточного основания опирается на аргументированность речи: «Любая мысль должна быть обоснована другими мыслями, истинность которых доказана ранее».

В ораторской речи для убеждения слушателей используются аргументы-доводы в обоснование каких-либо положений. Аргументы делятся на два вида: 1.Аргументы к существу дела. 2.Аргументы к человеку: аргумент к авторитету, аргумент к публике, аргумент к личности, аргумент к тщеславию, аргумент к жалости… Цель привлечения таких аргументов – воздействовать на слушателя эмоционально.

«Конец речи, – писал А.Ф.Кони, – должен закруглить её, то есть связать с началом; конец – разрешение всей речи …Он должен быть таким, чтобы слушатели поняли, что дальше говорить нечего».

Основные задачи заключительной части выступления можно определить следующим образом:

1)суммировать и подытожить материал, изложенный в лекции ( суммирующее заключение ). Говорящему следовало вернуться к важнейшим положениям основной части и построить заключение как напоминание о них.

2)усилить впечатление, произведенное выступлением и закрепить в сознании слушателей его основные положения.

3)поставить перед аудиторией конкретные задачи и создать психологическую платформу для их выполнения.

Апеллирующее заключение – способ «эмоционально покинуть речевую ситуацию». Такое заключение предполагает прямое обращение к чувствам слушателей. Часто оно используется в практике адвокатских речей.

Типологизирующее заключение – это заключение, которое ставит сообщение в перспективу, т.е. оно дает слушателям ещё один шанс понять сообщение, углубить представление о предмете, показать его с новой неожиданной стороны, прогнозировать результаты сообщения.

Заключение должно быть сжатым, кратким. Оно подготавливается всем предыдущим изложением. В его частях не должно быть противоречий с основной частью, стилистических диссонансов.

Некоторые приемы построения заключения:

1. Краткое повторение основных проблем и выводов + приём отрицания.

2. Обобщение сказанного и постановка задач.

3. Прием указания перспектив.

4. Иллюстративная концовка.

5. Лозунг-призыв мощно воздействует на аудиторию, если он созвучен её настроению или контрастен ему.

Последние слова оратора должны мобилизовать слушателей, воодушевлять, призывать к активной деятельности.

Источник

Диспозиция — раздел классической риторики

Проведя этап подготовки, оратор в античности должен был начать непосредственно работать над будущим текстом. При этом, выстраивая текст, он должен был:

Диспозиция в риторике (работы на текстом)

Диспозиция (построение речи) — это раздел риторики, который традиционно содержит в себе рекомендации к построению речи, то есть к его композиции.

Эта работа начинается с составления плана, первых набросков начала и конца текста и т.д.

Границы между первым (инвенция) и вторым разделами риторики несколько размыты по времени, потому что, собирая материал, автор уже может продумывать особенности его воплощения.

Любой материал может быть подан аудитории по-разному. По-разному могут быть расположены части текста. Поэтому, прежде всего, перед автором встает проблема композиционного построения.

Построение текста подчиняется трем основным этапам:

Работа над всем композиционным строением текста начинается с обдумывания и подготовки плана будущей письменной работы или будущего устного выступления.

Наша презентация

Материалы публикуются с личного разрешения автора — к.ф.н. О.А.Мазневой

Источник

Диспозиция (стр. 1 )

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах: 1 2 3 4 5

1. Диспозиция как раздел риторики.

а) Обращение к опыту.

б) Примеры и иллюстрации.

1. Изложение: модели и методы.

б) Аргумент. Логическая аргументация.

в) Логические законы.

г) Логические обоснования.

д) Аналогическая аргументация.

е) Демонстрация. Логические ошибки.

ж) Теоретическая аргументация.

Диспозиция как раздел риторики.

Это раздел риторики фактически представлял собой своего рода «науку развития мысли», давая говорящему возможность ощутить сообще­ние как процесс.

Из соображений порядка приведем названия всех частей есте­ственной композиции, впоследствии сосредоточив внимание лишь на ос­новных:

2.2.1. позитивное доказательство

2.2.2. опровержение точки зрения противника

2. Введение в соответствии с концепциями риторов могло открываться оборотами типа:

· «я беру слово, потому. «,

· «я буду краток» и мн. др.

Однако независимо от того, следовал говорящий одной из таких кон­венции или нет, он должен был хорошо представлять себе три основные функции введения:

— привлекать внимание слушателей («реклама», в соответствии с совре­-
менной терминологией);

— настраивать аудиторию на позитивное восприятие речи («вербовка»
союзников);

— готовить почву для разработки темы (презентация темы).

— понятно, что вы легко различаете такие вещи, как «глупость» и «не глу-­
пость», поэтому я постараюсь быть начеку и не обмануть ваших ожида­-
ний (формирование позитивного отношения к речи);

— несмотря на то что репутация моя в ваших глазах, скорее всего, не так
высока, я все же попытаюсь воспользоваться шансом, чтобы изменить
ее сегодня (формирование позитивного отношения к речи);

Реклама рассматривается как доминирующая функция в тех случаях, когда право говорящего на выступление было неочевидным. В подобных усло­виях «взять аудиторию» означает прежде всего убедить ее в необходимости слушать выступающего. Имеются в виду, таким образом, речевые ситуации, в которых аудитория либо вообще не готова к восприятию речи (1), либо не готова к восприятию речи, предлагаемой данным оратором (2).

Главной из таких рекомендаций была, пожалуй, рекомендация начинать речь с эффектного призыва, причем призыв этот отнюдь не всегда предла­галось связывать с рамками предстоящего контакта. То есть, речевая мо­дель типа «Внимание! Я начинаю говорить!», скорее всего, была бы встрече­на риторами скептически.

Лучшим типом эффектного призыва считался призыв, реферирующий к обстоятельствам «здесь и теперь», то есть к релевантным в данное время и в данном месте событиям. Мотивировка такой рекомендации была весьма проста: собравшихся «здесь и теперь», со всей очевидностью, объединял интерес к тому, что происходит в данной точке пространства и времени.

Так, легко, например, предположить, что внимание присутствующих на открытии памятника едва ли удастся всерьез активизировать «эффектным призывом» типа: «Граждане! Мне известно уникальное средство против облысения!»: сколь бы сенсационным ни был данный призыв, он находит­ся в явном конфликте с актуальными потребностями и интересами со­бравшихся.

Случаи предполагают стимулиро­вание интереса к говорящему. Говорящий фактически должен был дать ау­дитории, в принципе настроенной слушать, быстрый и точный ответ на вопрос о том, почему аудитории придется выслушать именно его. Иными словами, речь шла о мотивировании говорящим своего пребывания на мес­те оратора.

Участники таких концертов решают приблизительно те же задачи, что и ораторы.

И те и другие как бы действуют в соответствии с принципом «покажи, на что ты способен». Однако рекомендованная клас­сической риторикой речевая тактика для подобных ситуаций была ориен­тирована не на презентацию личности оратора, а на презентацию его отно­шения к происходящему.

В этом смысле речевая тактика российских «нищих» вполне риториче­ски грамотна: обозначение своей позиции через оборот «сами мы не мест­ные» дает «оратору» преимущество быть выслушанным по причине его маргинального

(а стало быть, неординарного) положения в представленном социуме. Интерес к говорящему вызывают и речевые структуры, марки­рующие аутсайдеров, например, таким образом: «Я вообще-то не собирался выступать», присутствующим понятно, что, стало быть, произошло нечто из ряда вон выходящее, если не собиравшийся говорить заговорил!

Поскольку с речами, произносимыми в негативно настроенной аудито­рии, судебная практика имела дело часто, соответствующая функция была хорошо известна знатокам риторики. В ситуациях такого рода четко реко­мендовалось прибегать к одной из двух тактических моделей речевого по­ведения: тактике снятия противоречий (1) и «отложительной» тактике (2).

Тактика снятия противоречий базировалась на нарочитой демонстра­ции позитивности оратора по отношению к аудитории. Средствами такой демонстрации как раз и были приемы интимизированного речевого пове­дения, разрушающего барьеры, выставляемые партнером по коммуника­ции.

Ясно, например, что трудно заставить слушать тебя людей, которым ты предварительно нахамил. И наоборот, любая аудитория легко «покупается» так называемым галантным обхождением. Психологи заме­чают, что именно в ситуации речевого контакта механизм проекции дей­ствует особенно интенсивно: это означает, что слушатели обычно склонны отождествить себя с оратором и через короткое время начинают «подражать» ему в манере речевого поведения.

Чаще всего «противоречия» между говорящим и слушающим имеют «фоновый характер». Классическая риторика применительно к подобным случаям утверждала, что противоре­чия такие вовсе не обязательно «называть по имени»: опытный лектор, на­пример, найдет тысячу способов быть благожелательным без того, чтобы рассказывать, почему ему следовало бы быть неблагожелательным в адрес данной аудитории.

Короче говоря, в соответствии с классическими концепциями снять противоречие значит просто игнорировать противоречие, то есть вести се­бя так, как если бы противоречия не было. Конечно, заставить сразу же полюбить себя как оратора, даже корректно используя сведения из области диспозиции, все-таки трудно, но добиться внимания аудитории вполне и вполне возможно.

Вторая из рекомендуемых классической риторикой тактик есть отло­жительная тактика. Ее предлагалось пускать в ход тогда, когда «называние противоречия по имени» неизбежно. Имеются в виду случаи, при которых говорящий еще до начала речевого взаимодействия иденти­фицируется слушателями как «чужак» и намерен предложить им кон­фликтную по отношению к их собственной точку зрения.

Введение, которое настоятельно рекомендовалось в такого рода обстоя­тельствах, предполагало, например, обращение к речевому опыту слушате­лей, опираясь на который им предлагалось вспомнить «нейтральные» по отношению к актуальной ситуации темы, которые тоже были предметом дискуссий, но при обсуждении которых, скажем, к настоящему времени было достигнуто единство.

Предполагалось также, что говорящий во введении упомянет о много­ликости истины, о тщетности односторонних характеристик и проч., чтобы создать нейтральный фон речевого взаимодействия и в дальнейшем осто­рожно перейти к предмету разногласий, поместив его в благоприятный контекст.

«Фокус» отложительной тактики заключается в том, что слушателям из­начально предлагались внешне нерелевантные темы, фактически усып­ляющие их внимание, а не пробуждающие его. Однако, понятное дело, оперирование во введении внешне нерелевантной темой требовало боль­шого ораторского мастерства, поскольку таким образом оратор фактически вступал в конфликт с насущными потребностями слушателей.

Очевидно, что в обсуждаемых случаях «вербовка» союзников станови­лась основной задачей говорящего. Ради ее решения приходилось на время жертвовать либо темой, либо собственной точкой зрения, строя довольно громоздкую речевую конструкцию, «держать» которую становилось все труднее и труднее. Вот почему иногда в классической риторике можно встретить рекомендации не ходить в чужой монастырь со своим уставом, то есть воздерживаться от публичных выступлений тогда, когда ситуация явно неблагоприятна.

Презентация темы как основная функция введения предлагается для спокойных речевых ситуаций, в которых соблюдены условия благопри­ятного речевого контакта, то есть слушатели готовы со вниманием отне­стись к тому, что намерен произнести именно данный оратор.

То есть, речевых ситуаций, которые диктуют именно данный тип введе­ния (с презентации темы как доминирующей функцией), чрезвычайно много даже в нашей повседневной жизни. Важно только уметь распозна­вать их и не путать с ограниченным кругом других речевых ситуаций, в ко­торых отношения говорящего и слушателей чем-либо осложнены.

Однако, разумеется, далеко не все речевые ситуации, предполагающие такой тип введения, конвенциональны: более чем достаточное их количе­ство не предполагает никаких предварительных «соглашений», и в таких слу­чаях только от говорящего зависит, сочтет ли он именно данные условия пригодными для реализации исключительно такой функции введения, как презентация темы.

Тактика же в данном случае вырабатывается в зависимости от того, на­сколько точно говорящий представляет себе характер контакта, особенно­сти партнера (партнеров) по речевой коммуникации, степень его (их) осве­домленности в теме, уровень его (их) заинтересованности и т. п.

Заметим еще, что введение, реализующее прежде всего функцию пре­зентации темы, предполагает, как правило, деловую обстановку разговора, и если это так, то этаблирование контакта в направлении функции рекламы или вербовки союзников будет, видимо, означать для слушателей склон­ность говорящего к неуместному балагурству.

а). ОБРАЩЕНИЕ К ОПЫТУ

Человеческое познание начинается с чувственного восприя­тия. Пять органов чувств человека — зрение, слух, обоняние, ося­зание, вкус — это окна, через которые он воспринимает внеш­ний мир. Чувственный опыт — источник и конечная опора знания. Ссылка на неоспоримые факты является одним из наиболее ре­зультативных способов убеждения.

Особое значение имеют факты при опровержении. Обращение к надежным фактам, противоречащим ложным или сомнитель­ным утверждениям — самый успешный способ опровержения. Ре­альное явление или событие, не согласующееся со следствиями какого-либо универсального положения, опровергает не только эти следствия, но и само положение. Факты, как известно, упря­мая вещь. При опровержении ошибочных, оторванных от реаль­ности, умозрительных конструкций «упрямство фактов» проявля­ется особенно ярко.

Прямое подтверждение — это непосредственное наблюдение тех явлений, о которых говорится в обосновываемом утверждении.

Хорошим примером прямою подтверждения служит доказа­тельство гипотезы о существовании планеты Нептун.

Французский астроном Ж. Леверье, изучая возмущения в ор­бите Урана, теоретически предсказал существование Нептуна и указал, куда надо направить телескопы, чтобы увидеть новую пла­нету. Когда самому Леверье предложили посмотреть в телескоп, чтобы убедиться, что найденная на «кончике пера» планета суще­ствует, он отказался: «Это меня не интересует. Я и так точно знаю, что Нептун находится именно там, где и должен находиться, судя по вычислениям».

Это была, конечно, неоправданная самоуверенность. Как бы ни были точны вычисления Леверье, до момента непосредствен­ного наблюдения утверждение о существовании Нептуна остава­лось пусть высоковероятным, но только предположением, а не достоверным фактом.

Обоснование путем ссылки на опыт дает уверенность в истинности таких утвержде­ний, как «Эта роза красная», «Холодно», «Стрелка вольтметра стоит на отметке 17» и т. п. Нетрудно, однако, заметить, что даже в таких простых констатациях нет «чистого» чувственного созерцания. У человека оно всегда пронизано мышлением, без понятий и без примеси рассуждения он не способен выразить даже самые про­стые свои наблюдения, зафиксировать самые очевидные факты.

Например, мы говорим: «Этот дом голубой», когда видим дом при нормальном освещении и наши чувства не расстроены. Но мы скажем «Этот дом кажется голубым», если мало света или мы сомневаемся в нашей способности или возможности наблюдения.

К восприятию, к чувственным данным мы примешиваем определенное теоретическое представление о том, какими видят­ся предметы в обычных условиях и каковы эти предметы в других обстоятельствах, когда наши чувства способны нас обмануть.

Наблюдение всегда имеет избирательный характер. Из множе­ства объектов должен быть выбран один или немногие, должна быть сформулирована проблема или задача, ради решения которой осуществляется наблюдение. Описание результатов наблюдения пред­полагает использование соответствующего языка, а значит, всех тех сходств и классификаций, которые заложены в этом языке.

Опыт — от самого простого обыденного наблюдения и до слож­ного научного эксперимента — всегда имеет теоретическую со­ставляющую и в этом смысле не является «чистым». На опыте

сказываются те теоретические ожидания, которые он призван под­твердить или опровергнуть, тот язык, в терминах которого фик­сируются его результаты, и та постоянно присутствующая интер­претация видимого, слышимого и т. д., без которой человек не способен видеть, слышать и т. д.

Например, обычно географические открытия представляются «чистыми» наблюдениями островов, морей, горных вершин и т. п. Но можно заметить, что и географическое наблюдение имеет тен­денцию направляться теорией, требует истолкования в терминах этой теории. Например, Колумб исходил из идеи шарообразности Земли и, держа постоянный курс на запад, приплыл к берегам Америки. Он не считал, однако, что им открыт новый, неизвест­ный европейцам материк. Руководствуясь своими теоретическими представлениями, Колумб полагал, что им найден только более короткий и простой путь в уже известную Вест-Индию.

Таким образом, неопровержимость чувственного опыта, фак­тов относительна. Нередки случаи, когда факты, представлявшиеся поначалу достоверными, при их теоретическом переосмыслении пересматривались, уточнялись, а то и вовсе отбрасывались. На это обращал внимание известный отечественный биолог ­зев. «Иногда говорят, — писал он, — что гипотеза должна быть в согласии со всеми известными фактами; правильнее было бы сказать — быть в таком согласии или быть в состоянии обнару­жить несостоятельность того, что неверно признается за факты и находится в противоречии с нею».

Чувственный опыт, служащий конечным источником и кри­терием знания, сам не однозначен, содержит компоненты теоре­тического знания и потому нуждается в правильном истолкова­нии, а иногда и в особом обосновании. Опыт не обладает абсо­лютным, неопровержимым статусом, он может по-разному интерпретироваться и даже пересматриваться.

Прямое подтверждение возможно лишь в случае утвержде­ний о единичных объектах и их ограниченных совокупностях. Общие же положения обычно касаются неограниченного мно­жества вещей. Факты, используемые при таком подтверждении, далеко не всегда надежны и во многом зависят от каких-то общих, теоретических соображений. Поэтому нет ничего стран­ного, что область приложения прямого наблюдения является довольно узкой.

Широко распространенное суждение, что в обосновании и опровержении утверждений главную и решающую роль играют факты, непосредственное наблюдение обсуждаемых объектов, нуж­дается, таким образом, в существенном уточнении. Факты — ис­ходный пункт обоснования, но далеко не всегда его конец.

При подтверждении положений, относящихся к ограничен­ному кругу объектов, твердость фактов проявляется особенно ярко. И тем не менее факты, даже в этом узком своем применении, не обладают абсолютной надежностью. Даже взятые в совокупности, они не составляют совершенно незыблемого фундамента для опира­ющихся на них выводов. Факты значат много, но далеко не все.

Наиболее важным и вместе с тем универсальным способом подтверждения в опыте является косвенное подтверждение — вы­ведение из обосновываемого положения логических следствий и их последующая опытная проверка. При этом подтверждение следствий оценивается как свидетельство в пользу истинности самого поло­жения.

Например: «Тот, кто ясно мыслит, ясно говорит». Пробным камнем ясного мышления является умение передать свои знания кому-то другому, возможно, далекому от обсуждаемого предмета. Если человек обладает таким умением и его речь ясна и убеди­тельна, это можно считать подтверждением того, что его мышле­ние является ясным.

Известно, что сильно охлажденный предмет в теплом поме­щении покрывается капельками росы. Если у человека, вошедше­го в дом, запотели очки, можно с достаточной уверенностью зак­лючить, что на улице морозно.

В каждом примере рассуждение идет по схеме: «Из первого вытекает второе; второе истинно; значит, первое также является, по всей вероятности, истинным» (во втором примере: «Если на улице мороз, у человека, вошедшего в дом, очки запотеют; очки и в самом деле запотели; значит, на улице мороз»).

Однако истинность посылок не гарантирует здесь истинности заключения. Из посылок «если есть первое, то есть второе» и «есть второе» заключение «есть первое» вытекает только с некоторой вероятностью (продолжим рассматривать предыдущий пример: человек, у которого в теплом помещении запотели очки, мог спе­циально охладить их, скажем, в холодильнике, чтобы затем вну­шить нам, будто на улице сильный мороз).

Выведение следствий и их подтверждение, взятое само по себе, никогда не в состоянии установить справедливость обосновывае­мого положения. Подтверждение следствия только повышает его вероятность. Но ясно, что далеко не безразлично, является выд­винутое положение маловероятным или же оно высокоправдопо­добно.

Чем большее количество следствий нашло подтверждение, тем выше вероятность проверяемого утверждения. Отсюда рекоменда­ция — выводить из выдвигаемых и требующих надежного фундамен­та положений как можно больше логических следствий с целью их проверки. При этом значение имеет не только количество след­ствий, но и их характер. Чем более неожиданные следствия какого-то положения получают подтверждение, тем более сильный аргу­мент они дают в его поддержку. И наоборот, чем более ожидаемо в свете уже получивших подтверждение следствий новое следствие, тем меньше его вклад в обоснование проверяемого положения.

Подтверждение неожиданных предсказаний, сделанных на ос­нове какого-то положения, существенно повышает его правдопо­добность. Неожиданное предсказание всегда связано с риском, что оно может не подтвердиться. Чем рискованней предсказание, выдвигаемое на основе какой-то теории, тем больший вклад в ее обоснование вносит подтверждение этого предсказания.

Например, согласно теории гравитации Эйнштейна, тяжелые массы (такие, как Солнце) должны притягивать свет точно так же, как они притягивают материальные тела.

Научная экспедиция отправилась в Южное полу­шарие, где наблюдала очередное солнечное затмение. Результаты наблюдений подтвердили, что звезды действительно занимают разное положение на фотографиях, сделанных днем и ночью. Это стало одним из наиболее важных свидетельств в пользу эйнштей­новской теории гравитации.

Непосредственное наблюдение того, о чем говорится в утверждении, дает уверенность в истинности последнего. Но об­ласть применения такого наблюдения ограничена. Подтверждение следствий — универсальный прием, применимый ко всем утвер­ждениям. Однако этот прием лишь повышает правдоподобие ут­верждения, но не обеспечивает его достоверности.

Л. Витгенштейн рассматривает такой пример. Члены одного племени считают, что их вождь своими ритуальными танцами способен вызывать дождь. На каком основании мы, европейцы, полагаем, что эти люди ошибочно связывают танец вождя с дож­дем? Если их система взглядов так же согласована, как и наша, то мы не можем судить о них с точки зрения наших представле­ний и нашей практики. Если, допустим, мы ссылаемся на стати­стические данные в пользу того, что ритуальные танцы не имеют никакого отношения к дождям, племенной вождь объяснит нам, что боги капризны, т. е. если после танца дождь идет, это подтвер­ждает, что танец способен вызвать дождь; если после танца дождя все-таки нет, это подтверждает, что боги капризны и не обраща­ют внимания на танец. Этому объяснению, по мнению Витген­штейна, защитник современной картины мира не сможет проти­вопоставить ничего, что было бы убедительным для тех, кого он хочет убедить.

Общий вывод Витгенштейна скептичен: обратить инакомыс­лящего разумными доводами невозможно. В таких случаях можно только крепко держаться за свои убеждения и ту практику, в рам­ках которой они сложились, и объявить противоречащие взгляды еретическими, безумными и т. п. Люди верят в капризных богов, в гадание, в независимое существование физических объектов по­тому, что они обучены выносить свои суждения и оценки на ос­новании этих предпосылок. Когда меняется система воззрений, меняются понятия, а вместе с ними меняются значения всех слов. На инакомыслящих можно воздействовать не рассуждениями и доводами, а только твердостью собственных убеждений, убеди­тельностью, граничащей с внушением. Если таким образом уда­стся повлиять на человека другой культуры, это никоим образом не будет означать, что наши убеждения по каким-то объектив­ным основаниям предпочтительнее, чем его воззрения.

Важность эмпирического обоснования утверждений невозмож­но переоценить. Это обусловлено прежде всего тем, что конечным источником и критерием наших знаний выступает опыт, Познание начинается с живого, чувственного созерцания, с того, что дано в непосредственном наблюдении. Чувственный опыт связы­вает человека с миром, теоретическое знание — только надстрой­ка над эмпирическим базисом.

Вместе с тем опыт не является абсолютным и бесспорным га­рантом неопровержимости знания. Он тоже может критиковать­ся, проверяться и пересматриваться.

Таким образом, если ограничить круг способов обоснования утверждений их прямым или косвенным подтверждением в опы­те, то окажется непонятным, каким образом все-таки удается пе­реходить от гипотез к теориям, от предположений к истинному знанию. Эмпирическое обоснование должно быть дополнено тео­ретическим обоснованием.

Эмпирическое опровержение, или фальсификация, представляет собой процедуру установления ложности какого-то положения пу­тем эмпирической проверки и опровержения в опыте вытекающих из него следствий.

Неудавшаяся критика, т. е. неудавшиеся попытки эмпиричес­кого опровержения некоторого положения, может рассматри­ваться как ослабленное косвенное подтверждение этого поло­жения. Иначе говоря, несостоявшееся эмпирическое опроверже­ние — это косвенное эмпирическое подтверждение, хотя и более слабое, чем обычно.

Согласно современной логике, две взаимосвязанные опера­ции — подтверждение и опровержение — существенно не­равноправны. Достаточно одного противоречащего факта, чтобы окончательно опровергнуть общее утверждение, и вместе с тем сколь угодно большое число подтверждающих примеров не спо­собно раз и навсегда подтвердить такое утверждение, превратить его в истину.

Например, даже осмотр миллиарда деревьев не делает общее утверждение «Все деревья теряют зимой листву» истинным. Наблюдение потерявших зимой листву деревьев, сколько бы их ни было, лишь повышает вероятность, или правдоподобие, данного утверждения. Зато всего лишь один пример дерева, сохранившего листву среди зимы, опровергает это утверждение.

Асимметрия подтверждения и опровержения опирается на по­пулярную схему рассуждения, которую можно назвать принципом опровержения, или фальсификации. Этот принцип был известен еще древнегреческим философам-стоикам. В средневековой логике он получил название модус толленс (modus tollens). Принцип опро­вержения можно выразить так:

«Если бы было первое, то было бы и второе; но второго нет; сле­довательно, нет и первого». Например: «Если все птицы летают, то страус летает; но страус не летает; зна­чит, неверно, что все птицы летают».

Непосредственное наблюдение того, о чем гово­рится в утверждении, дает уверенность в истинности последне­го. Но область применения такого наблюдения является огра­ниченной. Подтверждение следствий — универсальный прием, применимый ко всем утверждениям. Однако прием, только повышающий правдоподобие утверждения, но не делающий его достоверным.

Важность эмпирического обоснования утверждений не­возможно переоценить. Она обусловлена прежде всего тем, что единственным источником наших знаний является опыт. Позна­ние начинается с живого, чувственного созерцания, с того, что дано в непосредственном наблюдении.

Источник