Что такое боди хоррор
Секс, инфекции и опасные технологии: как кинематограф изучает человека через мутацию тела — на примере жанра ужасов
Когда вместо призраков и скримеров авторы выворачивают наизнанку человеческие инстинкты и пороки.
Помимо основной задачи киноужасов — пугать и держать зрителей в напряжении, хорроры нередко задаются вопросом о человеческой идентичности. В 80-ые годы у ужасов появилось внутрижанровое подразделение — боди-хоррор. Органическая жизнь внутри тела, её губительные трансформации под воздействием новых технологий, болезней и экспериментов — жанр акцентировал внимание на телесной, осязаемой жизни и её негативных последствиях. Родившись на страницах причудливой литературы, поджанр полно реализовал себя в творчестве Дэвида Кроненберга — канадского режиссёра и автора фильмов «Видеодром», «Муха» и «Экзистенция».
В своих картинах канадец рассказывал о физиологических ужасах и том, как человек терял контроль над своим телом, сливаясь с технологиями. Безумные и похожие на научные исследования, хорроры Кроненберга запустили целую волну телесных киноужасов. Эти фильмы искали самые неожиданные формы для осмысления главных вопросов: что такое человек? Что такое его субъектность и как её сохранить?
Долгое время ужасы развивались в традиции литературного романтизма: вмешательство сверхъестественных сил, проклятия старинного рода, а также готические замки, населённые призраками — в них не было как такового акцента на телесности, ведь литературные ужасы романтиков не физиологичны и глубоко мистичны. Однако исследователи жанра считают, что корни боди-хоррора следует искать в романтической традиции — в произведении «Франкенштейн, или Современный Прометей» Мэри Шелли.
Уже там зарождаются мотивы, на которых выстроится культура современного хоррора: сомнительные эксперименты, одержимый учёный (жертва, а вместе с тем и виновник торжества), пересечение живой и неживой материи, существующей в одном теле — страшном, непонятном и разрушительном. В будущем кинематограф раздвинул границы франкенштейновского мифа — в фильме 1931 года монстра оживили при помощи электричества, в то время как текст Шелли оставлял природу эксперимента в тайне.
Ещё дальше пошёл Говард Ф. Лавкрафт, когда в 1922 году выпустил рассказ «Герберт Уэст — реаниматор». В центр истории Лавкрафт поместил двух молодых студентов-медиков, которые проводили сомнительные эксперименты по оживлению трупов. Герберт Уэст и его союзник таскали тела с местного кладбища для бедных и испытывали на них инъекции со специальными растворами.
Лабораторные эксперименты Уэста плавно перетекли в военную службу на полях Первой мировой, где хирурги проводили опыты над оживлением человеческих тел, а также их частей. Труды учёных закончились фатально: многие подопытные превратились в бестолковых монстров и людоедов. Они разорвали реаниматора на куски и унесли в подземную обитель из иного мира.
Лавкрафт изначально не придавал серьёзного значения своей работе — он видел в «Герберте Уэсте» более пародийную и безумную версию «Франкенштейна». Сама новелла тоже прославилась не сразу — большую популярность она обрела после выхода экранной адаптации Стюарта Гордона в 1985 году, которая весьма отдалённо похожа на литературные описания тех безумств, что есть у Лавкрафта.
У меня перед глазами и сейчас стоит страшная картина: в мертвенном свете электрической лампы Герберт Уэст вводит оживляющий раствор в руку обезглавленного тела. Подробности этой сцены я описать не в силах — ибо дух безумия витал в комнате, заваленной рассортированными частями трупов, с липким от крови полом, почти по колено усыпанным обрезками человеческой плоти, где в дальнем тёмном углу над дрожащим голубовато-зелёным пламенем варилось, пухло и пузырилось гнусное месиво из ткани рептилии.
Кинематограф ужаса за более чем полувековую историю разработал целый ряд тематик и стилей, которые удалось охарактеризовать лишь в исследованиях 80-ых годов. О «телесном ужасе» впервые заговорил австралийский режиссёр Филипп Брофи. В статье 1983 года он проанализировал самые удачные хорроры последних лет, отметив тенденцию фильмов к мотиву разрушения плоти.
Многие ужасы так или иначе акцентируют внимание на уязвимости тела — осознание этого факта является дополнительным источником страха и тревоги, который эмоционально вовлекает зрителя в события на экране. Малобюджетные хорроры Роджера Кормана, Хершела Гордона Льюиса, а также британской студии Hammer — эти ужасы без стеснений создавали графические изображения насилия над телом. Острый кинематографический эффект рождался благодаря монтажу, кадрированию и специфическому звуковому дизайну.
Истоки боди-хоррора находятся в дешёвой научной-фантастике 50-ых годов. В таких фильмах, как «Капля» и «Муха» уже обыгрывались ужасные мутации человеческого тела. В первом случае странная желеобразная субстанция вцеплялась в тело старика, во втором — учёный после серии экспериментов мутировал в огромную муху.
В подобных сюжетах о метаморфозах важным оказывается другой литературный мотив, взятый уже не у романтиков, а авторов-модернистов — мотив превращения из одноимённой повести Франца Кафки. Там молодой Грегор Замза в один из обычных дней превратился в мерзкое насекомое. Кафкианский мотив метаморфоз, а также экзистенциальные проблемы, выпавшие на суровую долю героев, оказались впоследствии важными для творчества многих хоррормейкеров.
В 1982 на экраны вышло «Нечто» Джона Карпентера — эталонный боди-хоррор, в котором обозначены характерные черты поджанра. Собака, которая превращается в склизкое чудовище, инопланетное существо, имитирующее любые формы жизни, а также американские полярники, на чьё тело посягает неизвестная тварь — на теле и его незащищённости строилась вся грамматика сюжета.
Характерная сцена фильма — это заражение геолога Норриса. У учёного останавливается сердце и попытка его реанимации оборачивается кошмаром: руки доктора пробивают грудную клетку Норриса — внутри тела жертвы появляются жуткие челюсти, которые откусывают врачу руки. Затем наружу прорываются отвратительные щупальца и волочащаяся по полу голова.
Довольно похожая по энергетике сцена имеется в «Чужом» Ридли Скотта. Эмбрион монстра разрывает грудную клетку члена экипажа и с истошным воплем выбирается наружу. Эпизод из «Чужого» признаётся образцовым — он воплощает мощь телесного ужаса, вызывая тревогу у многих зрителей даже спустя 40 лет после релиза. Филипп Брофи в статье подчёркивает, что «Нечто» Карпентера во многом довело до логического предела те ужасы, которое переживало тело в «Чужом» Скотта.
Сцена, где взрывается грудная клетка Кейна, — непревзойдённый образ угрозы неестественного, паразитического размножения. «Чужой» легализовал сублимируемые страхи конца 70-ых: разрушительное поражение тела и личной независимости; вторжение технологии в сексуальную жизнь.
Экстремальные ужасы Дэвида Кроненберга окончательно оформили боди-хоррор в целое направление. Безумные триллеры с взрывающимися головами, сексуальными девиациями, а также расширениями человеческого тела и сознания — канадец всю свою карьеру сосредоточил на исследовании скользких тем, которые граничили между наукой и безбашенным сюром.
Строго заданной тематики Кроненберг придерживался ещё в студенческих работах — в них канадец выразил интерес к парапсихологическим теориям и антиутопическим прогнозам будущего. Каркасом всех его картин становилось тело — модификации, халатность учёных и врачей, а также корыстные интересы загадочных корпораций — человеческая плоть у Кроненберга всегда попадала в ловушку, странным образом присваивалась и мутировала.
Путь хоррормейкера Кроненберг начал с «Судорог» — истории о странном докторе, который выводил агрессивных паразитов-убийц. Смертоносные червяки заражали канадцев необузданным сексуальным желанием и грозили превратить мир в сплошную оргию. В этом малобюджетном хорроре Кроненберг заявил о своём стиле, который неукоснительно соблюдал всю карьеру: холодная и отстранённая режиссура, чёрный юмор, подробности физиологического разложения, а также извращённые формы сексуальности.
Свои боди-хорроры Кроненберг ставил в родной Канаде — стране, где почти не существовало независимого кинопроизводства. Отношение к ужасам в стране также было подозрительным. Ранние фильмы Кроненберга снимались благодаря государственному финансированию и нередко вызывали споры в обществе — стоит ли поддерживать производство таких сумасшедших картин.
Тело в «Видеодроме» — всего лишь пассивный приёмник сигналов, объект захвата таинственной компанией, которая берёт под свой контроль жизнь героя. Фильм собрал воедино все технологические фобии своего времени: страх правительственного и корпоративного контроля, негативное воздействие медиа, а также уязвимость человеческого тела — всего лишь средства для присвоения заинтересованными силами.
«Видеодром» предвещает даркнет, 4chan, Bumfights, Pornhub и почти полвека незаконных «развлечений». В склизком и разваливающемся образе Джеймса Вудса, Кроненберг рисует портрет человека, поглощенного — сначала мысленно, а затем и физически — своими худшими импульсами и желаниями. То, что проигрывается на видеокассетах, которые начинают разъедать его психику — по сути, не так уж далеко от того, как многие люди развлекаются сегодня.
Секс, плоть, технологии — плетёный узел тем, интересовавших Кроненберга и в дальнейшем творчестве. «Муха» с Джеффом Голдблюмом стала самым коммерчески успешным проектом Кроненберга — в нём сочеталась и трагическая история о невозможной любви, и кровавый биохоррор с образами телесного разложения.
В «Связанных насмерть», снятых в 1988 году, режиссёр попробовал себя в более драматическом ключе — фильм рассказывал о симбиотической связи двух близнецов, которые не могут жить друг без друга. История также разворачивалась в холодном мире медицинских экспериментов — близнецы работали гинекологами в престижной клинике.
Подытожить свои телесные штудии Кроненберг смог в «Автокатастрофе» 2004 года — экранизации одноимённого романа Джеймса Балларда, где люди получали сексуальное удовлетворение от автомобильных аварий. На месте травм у жертв катастроф образовывались эрогенные зоны, расширявшие возможности их сексуальной жизни.
Первым фактом человеческого существования является тело.Чем дальше мы удаляемся от наших тел, тем менее реальным всё становится. Так что все мои образы телесно-ориентированы и как только вы решите производить новое отверстие в теле, оно будет иметь сексуальные коннотации. Вот как работает наш разум. Это метафоры, с которыми мы имеем дело. Так что я не сопротивляюсь этому. Каким-то странным образом этот фильм пропитан сексом, даже если в нём нет секса.
Мрачные ленты, ставившие человеческое тело в центр сюжета, снимались не только Кроненбергом. В Японии неоспоримой классикой боди-хоррора считается «Тэцуо — железный человек» — чёрно-белый киберпанк 1989 года, который снял Синъя Цукамото. Вживление в ногу металлического прута, противостояние с девушкой — странным гибридом человека и робота, а также трансформация героя в гигантского металлического монстра — фильм Цукамото во многом вышел из эстетики «Видеодрома», и во многом сформировал свою собственную.
Боди-хоррор и органическая эстетика нашла себя в аниме, в том числе в «Акире» — одном из самых известных достижений японской анимации. В том же году вышло «Общество» Брайана Юзны — сатирический хоррор, в котором большое внимание уделялось яркому пластическому гриму и процессу физиологических трансформаций.
Подросток Билл попадал на закрытую вечеринку таинственной организации, где чудовища маскировались в телах людей и пожирали их. Ядро фильма — кульминационная сцена оргии, где существа участвуют в кровавом пире, сплетаясь друг с другом в акте жутких деформаций.
«Район № 9» граничит между фантастическим боевиком и жутким боди-хоррором, где человеческий организм претерпевает изменения клеток и органов — процесс трансформаций нагляден для зрителя и происходит на экране в течение всего хронометража.
Даже одиозная трэш-трилогия «Человеческая многоножка» — и та является примером «телесного ужаса». В центре первого фильма — изуверские эксперименты немецкого хирурга, который пришивает рты жертв к анусу. Вся трилогия акцентирует внимание на тошнотворном физиологическом ужасе и, безусловно, больной изобретательности маньяков, которые создают «многоножку». Не менее примечателен «Бивень» Кевина Смита, где комедиограф рассказывает приблизительно такую же историю — об одержимом пенсионере, который скрещивает человека и моржа.
Одним из самых громких высказываний на поле боди-хоррора стал французский фильм «Сырое» 2016 года. Студентка учится в ветеринарном училище и славится своей этической позицией — состраданием к животным, а также убеждённым вегетарианством. Спустя некоторое время героиня начинает испытывать жажду к поеданию мяса — и в первую очередь человеческого.
Возрождение интереса к биохоррору характерно для Брэндона Кроненберга — сына Дэвида Кроненберга, чьё творчество во многом развивает стиль и тематику отца. Старший Кроненберг уже более двадцати лет не работает с боди-хоррором, снимая такие социально-психологические триллеры, как «Космополис» и «Звёздная карта».
Брэндон, в свою очередь, взял лучшее из отцовского стиля и выпустил в ноябре фантастический триллер «В чужой шкуре». Фильм Кроненберга-младшего рассказывает о таинственной организации, которая внедряет женщину в мужское тело, чтобы ликвидировать главу IT-корпорации.
Новые технологии с вживлением импланта позволяют организовать секретную миссию, но в результате её выполнения у героини случается конфликт — она теряет контроль над сознанием, борясь с прежним носителем тела. Кроненберг демонстрирует уязвимость человеческого субъекта и то, как он перестает понимать границы своего я.
Триллер юного режиссёра подхватывает эстафету от культового «Видеодрома» и «Экзистенции»: стиль, тематика, проблема — эти мотивы вплетаются в фильм Кроненберга, раскрывая технофобские фантазии и предубеждения перед лицом новых технологий. «В чужой шкуре» также балансирует между научной гипотезой и психоделическим безумием. Не менее захватывающе выглядят и манипуляции над плотью — особенно в кровавых сценах, напоминающих старые-добрые ужасы отца.
Не упомянутые в материале боди-хорроры, которые рекомендуются к просмотру:
«Вирус» реж. Джон Бруно
«Слизняк» реж. Джеймс Ганн
«Заноза» реж. Тоби Уилкинс
«Антивирус» реж. Брэндон Кроненберг
«Пустота» реж. Стивен Костански, Джереми Гиллеспи
«Пляжный домик» реж. Джеффри А. Браун
Статья создана участником Лиги авторов. О том, как она работает и как туда вступить, рассказано в этом материале.
DARKER
онлайн журнал ужасов и мистики
Новости и анонсы
Авторские колонки
Мероприятия
Метаморфозы плоти
Русский боди-хоррор (антология)
Составитель: Илья Пивоваров
В августе сего года Илья Пивоваров явил миру антологию страшных историй под названием «Русский боди-хоррор». Телесные трансформации, жуткие паразиты и отвратительные чудовища, вышедшие из темных глубин воображения тринадцати авторов — вот что ждет читателя на страницах этого сборника.
Встречает нас элегантная и красочная короткая история от Виктории Колыхаловой. Подкупают здесь в первую очередь непринужденность и легкость, с которыми автор уносит нас в богатый внутренний мир главной героини. Мир, в котором царство грибов — не просто термин из учебника по биологии, а наиболее точная характеристика личности. Рассказ в итоге вышел не столько страшный, сколько забавный и очаровательно-отвратительный: где еще такое увидишь?
«Ночь уродов настанет»
А тут у нас гримдарк: мрачный, изъязвленный пороками мир, неоднозначные главные герои (которым тем не менее легко удается сопереживать), мистические элементы, изящно вплетенные в логику повествования. Увлекательность и драматичность сюжета, красочность и легкость языка, проработанность вселенной, в которой происходит история — все это делает творение Александра Дедова крайне качественным рассказом. А вот финал — и именно финал — позволяет считать текст чрезвычайно ценным как раз для антологии боди-хоррора.
Ведь Ночь уродов настанет раньше времени!
Чрезвычайно грамотный, красивый, почти доходящий до границы вычурности, но ловко удерживающий эту опасную грань рассказ Сергея Корнеева. Точные, цепкие описания соседствуют с пространными и затейливыми, и оттого «К» местами кажется возвышенно-холодным, элитарно-отстраненным. Здесь и великая тьма — главный антагонист; что может быть поэтичнее? Но не дайте себе обмануться: перед нами — мерзейшая история, чей сюжет не только увлекает, но и тычет носом в отвратительное нагромождение плоти, с которым никто и никогда в здравом уме не пожелал бы встретиться…
Николай Романов — автор необычный. И тем удивительнее, что рассказ, предоставленный им для сборника, с виду ничуть и не пытается играть с восприятием читателя, вместо этого предлагая простую и понятную идею, комфортное, почти кинематографичное повествование, а также эталонно-ужасную, вполне ожидаемую концовку.
История выполняет две важные функции. Во-первых, разумеется, пугает — ведь легко представить себя на месте описанного автором «ловца жемчуга». Во-вторых, оставляет невнятное, тонкое ощущение чего-то не до конца понятого, жуткого и запретного. Что же на самом деле случилось с тем бедолагой?
Сразу стоит сказать: сложность поднятой Михаилом Павловым темы может сделать чтение повести опытом неоднозначным. Изнасилование — это страшно. Но автор не столько пугает сценами насилия, сколько озвучивает своё отношение к уязвимой позиции женщины в современном мире. Именно поэтому — а также из-за объемности произведения — о нем стоит поговорить немного подробнее.
Сюжет привязан к внутреннему миру главной героини — слабой, беззащитной и вполне релевантной нашей действительности. Психологизм выдержан достоверно, и именно вокруг него выстраивается авторская подача. С которой, правда, есть некоторые проблемы.
Да — отдельные места текста просто чарующе красивы и заставляют перечитать их несколько раз, настолько они хороши. Да — описания очевидно сильная сторона автора: подробность и красочность работают на нагнетание саспенса. И да — отвратные образы и ситуации переданы с пугающей точностью… Но. Местами динамика сильно от этого страдает. Описания душевных метаний героини важны для сюжета, ее перемещения в пространстве истории — само собой, тоже. Но в какой-то момент они, увы, могут просто утомить — массив текста начинает довлеть над темпом и ритмом.
Хоррорная составляющая: когда сюжет набирает обороты, градус ужасного возрастает стократ, и концовка — не просто страшная, а в чем-то даже мрачно-философская — не оставит читателя равнодушным.
«На сто восемьдесят»
Дмитрий Костюкевич часто пишет о родительских страхах. «На сто восемьдесят» служит примером подобного опыта. Эта история полностью сосредоточена на ужасе — динамичная, с интересной технической идеей и в каждом отдельно взятом моменте мрачная. Не самый очевидный для восприятия сюжет превращает рассказ не просто в сон, но в сон тяжелый и смутный, над которым еще нужно подумать, чтобы верно его истолковать. Присутствующая в тексте концепция своеобразного лимба, с одной стороны, логична, с другой же — сама по себе несколько вторична и не дает ответов на все поставленные перед читателем вопросы.
«Мальчики в зеленом»
Андрей Миллер продолжает рассказывать истории о Новом Орлеане и легендарном баре «El Baron». На этот раз под углом сложной, непривычной русскоязычному читателю темы — американского футбола. Интересный бэкграунд, яркие образы и лаконичный язык делают рассказ захватывающе легким чтивом, а сложность описываемых тем и использование милых сердцу лавкрафтианских отсылок придают ему еще больше увлекательности.
Герман Шендеров умеет создавать сильные отвратительные образы, подтверждение тому — «Малигнозия». Красочные описания и дикая динамика текста служат читателю подспорьем на этом пути. Пробравшись через мерзостный хаос, мы станем свидетелями чудесного и ужасного преображения, которое — вот что поразительно! — воспримем с облегчением и радостью.
Удивительный, на редкость увлекательный рассказ.
Владимир Чубуков знает, что такое настоящий ужас. И этим объясняется его умение выбивать из бедного читателя всю наивную радость бытия.
«Поэзия плоти» — очень своеобразный рассказ, сочетающий в себе как ценные, так и сомнительные находки, а в сущности — органически невозможный без своей собственной двойственности. С одной стороны, философствование главного героя и нагромождение элементов ужасного способны сделать текст утомительным для неподготовленного читателя. С другой, сочетание сразу нескольких подходов к нагнетанию эмоционального фона рассказа нельзя не признать удачным по части финального эффекта — текст действительно уносит нас вместе с главным героем во мрак, в бесконечный ледяной тоннель тьмы, из которого потом весьма тяжело выбраться.
«Надену я черную шляпу. »
Сразу стоит отметить единственный недостаток — язык: местами текст излишне многословен, что, впрочем, не всегда замечаешь на фоне описываемых ужасов.
Сама же история напоминает о том, что даже самый обычный предмет может таить в себе опасность. Опасность смертельную — нет, речь пойдет о куда более худшем исходе. В рассказе Григория Шокина кипит жизнь: динамика событий набирает обороты, персонажи, потерянные и испуганные, оказываются в крайне гнусных ситуациях. А финал рассказа добивает своей абсурдной юмористичностью.
Самый маленький рассказ сборника от Марии Ивановой. Страшный вирус распространяется по миру, все происходит быстро, текст напирает потоком сумбура (вполне обоснованного) и ведет нас к концовке, которая умудряется испугать читателя дважды — не только выбором главного героя, но и мрачной безысходностью описанной действительности.
«Парень в желтых наушниках»
В каком-то смысле рассказ Надежды Гамильнот довольно противоречив. Идея выглядит свежо и оригинально, зато фон и атмосфера вторичны: постапокалипсис прямиком из палаты мер и весов.
Концовка вызывает вопросы. С одной стороны, она действительно ужасна, с другой — не дает настоящих, сущностных ответов касательно природы происходящего. Однако в целом рассказ достаточно самобытен, интересен и главное — пугает читателя жуткими телесными превращениями.
Алексей Жарков часто пишет ужасы, плотно сопряженные с онтологическим юмором. Описывая абсурдность кошмарного бытия, автор легко и непринужденно ведет нас к концовке, смешной и страшной одновременно. Идея текста работает сразу в двух направлениях и справляется с этим отлично. Пожалуй, лучший выбор для завершения столь жуткого сборника.
В антологии «Русский боди-хоррор» раскрывается не только заявленная тема, но и индивидуальность авторских подходов: кто-то использует телесные мутации как призму, через которую преломляет волнующие его страшные размышления, кто-то — как способ рассказать увлекательную историю, в абсурдности которой можно забыть о реальных ужасах повседневности, кто-то — как попытку совместить сразу несколько ярких повествовательных элементов. Сборник получился интересным и страшным, а метаморфозы плоти в нем — отвратительно-прекрасными.
Поддержите DARKER!
Это важно! Нам нужна ваша помощь. Станьте спонсором DARKER и получите эксклюзивный ранний доступ к материалам из новых номеров и не только!
DARKER
онлайн журнал ужасов и мистики
Новости и анонсы
Авторские колонки
Мероприятия
Враг внутри
The Mammoth Book of Body Horror / Большая книга боди—хоррора (антология)
Составители: Пол Кейн, Мари О’Риган
Жанр: хоррор
Издательство: Running Press
Год издания: 2012
Похожие произведения:
«Ужасы тела. Не каких-то там мертвых тел. Ужас в вашем собственном теле. И что-то идет совсем не так… внутри вас. Ваше тело изменило вам – а поскольку это ваше тело, то не получится даже убежать».
Слова, которыми Стюарт Гордон – надо ли его представлять? – открывает антологию, неплохо описывают суть представленного в ней направления (пожалуй, рановато называть его жанром). До поры до времени «телесные» ужасы оставались удобным термином, применимым к некоторым образцам хоррора независимо от способа их воплощения – в кино, литературе, видеоиграх и т. д. Выход и относительный успех межавторского сборника, целиком посвященного этой теме, сигнализирует, что боди-хоррор как явление окончательно определился и обособился – или вот-вот это сделает. Там, где прежде режиссеры и писатели искали наугад, появляются идейно подкованные люди, которые знают, чего хотят и как этого добиться. В теории страх перед фокусами собственного тела имеет больше шансов пронять потребителя, чем классический страх перед неведомым или внешней угрозой. Ночь прошла, взошло солнце – вот и нет неведомого, а изменчивое тело – всегда с тобой. Честно говоря, оно и есть ты – каких бы вершин духовности ты за собой ни числил.
Пол Кейн и Мари О’Риган (к слову говоря, законные супруги) не впервые работали над антологией с уникальной концепцией: в 2009 году увидел свет томик Hellbound Hearts, посвященный миру «Восставшего из ада». Публикация была весомая: предисловие написал сам Клайв Баркер, введение – Стивен Джонс, послесловие – Даг Брэдли. Среди авторов оказались как новички (например, Барби Уайлд, знакомая аудитории как женщина-сенобит из второго «Восставшего»), так и мастера жанра, в том числе Конрад Уильямс, Сара Пинборо, Нил Гейман и Тим Леббон. У публики книга нашла теплый прием, критика также не злобствовала. А в 2012-м, уже после антологии боди-хоррора, вышел «Карнавал хоррора» (A Carnivále of Horror) – коллекция историй о темной стороне ярмарок и цирков. Тут, конечно же, не обошлось без Рэя Брэдбери, к которому скромно примкнули Джо Хилл, Уилл Эллиот, Джон Коннолли и другие. Впрочем, это повод для отдельного разговора – а сейчас вернемся к ужасам, «явившимся изнутри» (примерно так назывался в американском прокате ранний фильм Дэвида Кроненберга, более известный как «Судороги»).
Антология построена по хронологическому принципу: сначала «классика» боди-хоррора, затем кучка репринтных рассказов от современных авторов, а в замыкающих – полдюжины текстов, написанных специально для этого издания.
Кавычки на слове «классика» не случайны. Именно здесь кроется проблема, которая для менее терпеливых читателей может оказаться решающей – и книга отправится в дальний угол, на кладбище недочитанных томов.
Открывает сборник «Превращение» Мэри Шелли – высокопарная романтическая история, эксплуатирующая затасканный ныне сюжет о «похитителе тел», проще говоря – обмене разумов. В новелле имеются: а) порочный, но небезнадежный в итоге главный герой; б) его возлюбленная – воплощение невинности, красоты и других достойных качеств; в) злобный карлик-колдун (в эпоху Тириона Ланнистера этот штамп воспринимается с трудом). Множество ненужных подробностей, сомнительных нравоучений, увесистая мораль в финале – и, как несложно догадаться, ни намека на боди-хоррор… если только вас не пугают люди аномально низкого роста.
Следом идет «Сердце-обличитель» Эдгара По. В отличие от предшественницы, эта новелла за полтора с лишним столетия нисколько не растеряла своей силы и остается образцовой хроникой сумасшествия, а концовка ее с каждым прочтением жалит только больней. И все же хочется усомниться, есть ли «Сердцу» место в подобной антологии – думается, тошнотворная «Правда о том, что случилось с мсье Вальдемаром» подошла бы гораздо больше.
То же касается и «Герберта Уэста, реаниматора», порожденного воображением великого (и молодого еще) Лавкрафта. Единственная причина, по которой рассказ присутствует в антологии – это, очевидно, желание угодить Стюарту Гордону, чей «Реаниматор» сослужил большую службу и автору рассказа, и жанру ужасов в целом. Это не затеняет той простой истины, что история о Герберте Уэсте – это история о зомби (поэтому она прекрасно смотрится в соответствующей антологии Стивена Джонса – в компании «Вальдемара», кстати говоря). На ее место куда удачнее и без всяких оговорок могли бы встать «Сияние извне» (оно же «Цвет из иных миров») или «Холодный воздух» – произведения, целиком посвященные неприятным физиологическим метаморфозам.
Череду классических текстов продолжает «Кто ты?» («Кто идет?») легендарного Джона Кэмпбелла. Здесь тоже сыграла роль нашумевшая экранизация (речь, само собой, о фильме Джона Карпентера, а не о ходячей морковке образца 1951 года) – но и здесь эта роль недобрая. В «Нечто» камера непрерывно следит за происходящим, фиксируя кошмарные мутации персонажей до последней детали. У Кэмпбелла те же превращения описываются одной-двумя скупыми фразами, а то и вовсе игнорируются. Кроме того, диалоги героев чаще всего представляют собой обмен мини-лекциями на заданную тему. Первопроходцам современной фантастики это простительно, но с жанром ужасов такой подход несовместим. Вообще же, случай удивительный: совпадая на 75% сюжетно, повесть и фильм производят совершенно разное впечатление и служат совершенно разным целям. К сожалению, с целями антологии «Кто ты?» согласуется неважно.
Первым точным попаданием становится «Муха» Жоржа Ланжелана, также пережившая два воплощения в кино. В этом случае более верной оригиналу оказалась первая экранизация, снятая в 1958 году Куртом Нойманном. Сращение человека и мухи происходит в рассказе мгновенно, хотя и подается в ретроспективе – как сюжетная загадка, подлежащая раскрытию. Дэвид Кроненберг в 1986-м идет по иному пути и показывает мучительный процесс трансформации от начала до конца (кроме того, случившееся получает у него более правдоподобное объяснение). И все же – благодаря стойкости самой идеи – версия Ланжелана работает, хотя старомодный стиль и снижает градус напряжения.
Более современные тексты, представляющие боди-хоррор как таковой, легко делятся на несколько смысловых групп.
1. Философские этюды, где изменения тела служат в качестве метафоры или следуют за изменениями души. Так, «Наследство Чейни» (The Chaney Legacy) Роберта Блоха – традиционная мистическая история, отдающая дань памяти великому голливудскому мастеру перевоплощений – Лону Чейни, «Человеку с тысячью лиц». Сюжетно рассказ близок к написанному несколько ранее «Гриму» Роберта Маккаммона, но воплощен с большим изяществом и фирменной грустью. Образы калек и чудовищ, сыгранных некогда Лоном Чейни, навсегда запечатлелись в некоем принадлежавшем ему предмете и не собираются так просто уходить в небытие…
В «Ранах» (Walking Wounded) Майкла Маршалла Смита порезы и ссадины, словно бы ниоткуда возникающие на теле героя, скрывают за собой трагическую тайну – как и всегда у Смита, чреватую болезненным нравственным уроком. Внешне меланхоличный и неторопливый, рассказ до предела насыщен эмоциями и не предназначен для равнодушных.
«Другая сторона» (The Other Side) Рэмси Кэмпбелла представляет собой ярчайший образец психологического хоррора, невероятным образом сочетающий тривиальные декорации (спальный район с не самым благополучным населением) и тягучую сюрреалистическую жуть; особо тяжко придется читателям, которые побаиваются клоунов. Метаморфоза, происходящая с героем, кажется тем ужаснее, что ее легко не заметить.
В грязном и вязком «Конъюнктивите» (Sticky Eye) Конрада Уильямса банальное глазное заболевание становится ключиком, открывающим двери в прошлое – и за дверями этими кроется мрак. Наконец, «Бабочка» (Butterfly) Аксель Кэролин дает шанс на перерождение непоправимо изувеченному юноше. Впрочем, хоррора в этой милой притче намного меньше, чем в тематически сходном «Превращении» Рэя Брэдбери.
3. Паразиты и захватчики. Одна из самых благодатных тем в боди-хорроре, пользующаяся заслуженной популярностью. «Плодовые тела» (Fruiting Bodies) Брайана Ламли выдают сильное влияние Лавкрафта (которое автор никогда и не скрывал). Описание заброшенной деревушки, приходящей в упадок под натиском странного грибовидного организма, живо напоминает о называвшемся уже «Сиянии извне». Рассказ развивается неторопливо, но точность деталей и яркий – хотя и ожидаемый – финал делают его увлекательным чтением.
«Остаток» (Residue) Элис Хендерсон начинается как археологический триллер, переходит в леденящий боди-хоррор (с отвратительными крючками, выпирающими из кожи героя) – и заканчивается жирным штампом, ради которого не стоило и огород городить. Иное дело «Полип» (Polyp) все той же Барби Уайлд (которая, похоже, всерьез озаботилась литературной карьерой) – хулиганская, вульгарная, неправдоподобная, но странно обаятельная история о кишечном полипе, который по неведомым причинам обрел разум и пустился во все тяжкие. Это самый кровавый рассказ в антологии; если бы намечалась экранизация, то идеальным режиссером стал бы молодой Питер Джексон – и ему бы понадобилось очень, очень много литров бутафорской крови. «Дурной вкус» – это и о «Полипе» тоже.
4. Про уродов и людей. Нэнси Коллинз в «Шоу уродов» (The Freaktent) погружается в мир ярмарочных страшилищ – и становится ясно, что это тоже бизнес. А в бизнесе не всегда есть место гуманности… «Другие» (Others) покойного Джеймса Герберта – фрагмент одноименного романа, явно включенный в сборник по принципу «а пусть будет». Текст стартует с произвольной точки и заканчивается на полуслове; середина отведена под экскурсию некоего персонажа по подземной тюрьме, населенной всяческими мутантами. Зрелище, безусловно, впечатляющее, но с сюжетом было бы веселей.
5. Доктор твоего тела. Ряд рассказов так или иначе связан со странностями науки (медицины) и ее служителей. Дэвид Муди в «Почти навеки» (Almost Forever) рассказывает о поисках бессмертия, завершившихся крайне неудачно и для самого исследователя, и для окружавших его людей. Впрочем, тело тут почти ни при чем… Грэм Мастертон в «Собачьей жизни» (Dog Days) демонстрирует литературный класс, создавая высокую трагедию из сюжета, который в менее умелых руках превратился бы в убогий анекдот. Талантливые хирурги могут быть не только полезны, но и опасны – прежде всего для самих себя. Что из этого применимо к герою классического рассказа Стивена Кинга «Тот, кто хочет выжить» – большой вопрос. Неоспоримо лишь то, что эта небольшая вещица занимает уникальное место в литературе и четко делит человечество на тех, кто ее прочел, и тех, кто нет. Если вы из последних, то не обещаю, что она вам понравится – но вот запомните вы ее наверняка. Выживание – штука хитрая. Особенно если единственное средство для этого – собственное тело…
Несколько текстов не укладываются ни в какие категории. Среди них, что неудивительно, и «Восстание» (оно же «Политика тела») великого оригинала Клайва Баркера. Сюжет рассказа основан на абсурдной предпосылке (части тела восстают против своего хозяина) и при желании может быть расценен как юмористический, но это лишь одна из возможностей. Другая, которая хорошо работает с впечатлительными читателями, – это животный ужас и несколько дней ни с чем не сравнимой паранойи. «Восстание» – боди-хоррор в истинном смысле слова, вот только лепить с него копии невозможно: как и «Тот, кто хочет выжить», это единственная в своем роде история.
И совсем уж особняком идут три рассказа, задевающих жанр разве что по касательной (из них, что характерно, два написаны по заказу составителей – вероятно, отказываться от готового продукта было неловко). «Воспарившие мертвецы» (The Soaring Dead) изобретательного Саймона Кларка могут быть прочтены и как сюрреалистический хоррор, и как история психоза – но эффект гарантирован в обоих случаях, а центральный образ рассказа нескоро выветрится из памяти. «Царство плоти» (Region of the Flesh) Ричарда Кристиана Матесона повествует о необычной одержимости. Купив кровать, на которой жестоко убили мужчину, герой каждую ночь видит расправу во сне – и понемногу впадает в зависимость от этих грез, становясь их активным участником. Рассказ мог бы состояться, если бы не характерная для Матесона-младшего склонность к абстракциям и линейная манера изложения, не предлагающая читателям ни ловушек, ни загадок.
Итак, составителям «Большой книги боди-хоррора» (не такой уж, кстати, и большой – всего 24 рассказа и 1 повесть) не удалось избежать некоторых типичных ошибок, и назвать их детище бесспорной удачей было бы преувеличением. Вместе с тем у Пола Кейна и Мари О’Риган получилось показать, что боди-хоррор – реальное направление в литературе ужасов, способное порождать разнообразные сюжеты, окрашенные во все возможные тона – от черного юмора и трэша до тонких психологических зарисовок. Вместе с высоким уровнем отдельных рассказов это позволяет надеяться, что забвение сборнику не грозит.