Что сказать о жизни что оказалась длинной
Иосиф Бродский
Я хотел бы стать чем-нибудь стоящим. Для этого нужно знать много вещей. Если ты собираешься творить, то необходимо усвоить себе, для кого, для чего ты это делаешь… Необходимо найти фундамент, на который намерен опереться; необходимо проверить его прочность. Необходимо также найти людей, которые верят в эту же самую идею, которые помогут. Это, собственно, главное. Нужно, в общем, очень долго искать… Я, собственно, только начинаю.
(Из письма Бродского Элеоноре Ларионовой, 1958 год.)
Поймите простую вещь — и это самое серьезное, что я могу сказать по этому поводу, — у меня нет ни философии, ни принципов, ни убеждений. У меня есть только нервы. Вот и все. И… вот и все. Я просто не в состоянии подробно излагать свои соображения и т. д. — я способен только реагировать. Я в некотором роде как собака или лучше: как кот. Когда мне что-то нравится, я к этому принюхиваюсь и облизываюсь. Когда нет — то я немедленно… это самое… Главный орган чувств, которым я руководствуюсь, — обоняние.
(Из интервью Бродского Биргит Файт. «Большая книга интервью»)
Не слишком известный пейзаж, улучшенный наводнением.
Видны только кроны деревьев, шпили и купола.
Хочется что-то сказать, захлебываясь, с волнением,
но из множества слов уцелело одно «была».
Так отражаются к старости в зеркале бровь и лысина,
но никакого лица, не говоря — муде.
Повсюду сплошное размытое устно-письменно,
сверху — рваное облако и ты стоишь в воде.
Скорей всего, место действия — где-то в сырой Голландии,
еще до внедренья плотины, кружев, имен де Фриз
или ван Дайк. Либо — в Азии, в тропиках, где заладили
дожди, разрыхляя почву; но ты не рис.
Ясно, что долго накапливалось — в день или в год по капле, чьи
пресные качества грезят о новых соленых га.
И впору поднять перископом ребенка на плечи,
чтоб разглядеть, как дымят вдали корабли врага.
«Полонез: вариация», III
Я слышу не то, что ты мне говоришь, а голос.
Я вижу не то, во что ты одета, а ровный снег.
И это не комната, где мы сидим, но полюс;
плюс наши следы ведут от него, а не к.
Когда-то я знал на память все краски спектра.
Теперь различаю лишь белый, врача смутив.
Но даже ежели песенка вправду спета,
от нее остается еще мотив.
Я рад бы лечь рядом с тобою, но это — роскошь.
Если я лягу, то — с дерном заподлицо.
И всхлипнет старушка в избушке на курьих ножках
и сварит всмятку себе яйцо.
Раньше, пятно посадив, я мог посыпать щелочь.
Это всегда помогало, как тальк прыщу.
Теперь вокруг тебя волнами ходит сволочь.
Ты носишь светлые платья. И я грущу.
Приглашение к путешествию»
Сначала разбей стекло с помощью кирпича.
Из кухни пройдешь в столовую (помни: там две ступеньки).
Смахни с рояля Бетховена и Петра Ильича,
отвинти третью ножку и обнаружишь деньги.
Не сворачивай в спальню, не потроши комод,
не то начнешь онанировать. В спальне и в гардеробе
пахнет духами; но, кроме тряпок от
Диора, нет ничего, что бы толкнуть в Европе.
Спустя два часа, когда объявляют рейс,
не дергайся; потянись и подави зевоту.
В любой толпе пассажиров, как правило, есть еврей
с пейсами и с детьми: примкни к его хороводу.
Наутро, когда Зизи распахивает жалюзи,
сообщая, что Лувр закрыт, вцепись в ее мокрый волос,
ткни глупой мордой в подушку и, прорычав «Грызи»,
сделай с ней то, от чего у певицы садится голос.
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
Бродский: «Я входил вместо дикого зверя в клетку»
Иосиф Бродский: Я входил вместо дикого зверя в клетку
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
Анализ стиха «Я входил вместо дикого зверя в клетку» Бродского
И. Бродский считается одним из самых противоречивых поэтов современности. Не утихают споры по поводу значения и общей оценки его творчества. В этом плане большую ценность имеет собственное мнение поэта, высказанное им в стихотворении «Я входил вместо дикого зверя в клетку…» (1980 г.), написанное накануне своего сорокалетия.
Само произведение «Я входил вместо дикого зверя в клетку» вызвало множество прямо противоположных мнений. Восторженные поклонники считают его блестящей самооценкой Бродского.
Критики в первую очередь указывают на чрезмерное самомнение поэта и преувеличенное описание своего мученичества. Сам Бродский высоко оценивал это стихотворение и любил его цитировать.
Поэт с высоты прожитых лет рассматривает свою жизнь. Он сознательно обращает внимание читателей на то, что уже в юности пострадал за свои убеждения («входил в клетку»). Следует отметить, что недолгое заключение Бродского за тунеядство вряд ли стоит считать образцом страданий.
Деревенская ссылка также не делает из него мученика (субъективное мнение автора анализа — прим. администрации). Сам Бродский вспоминал, что в деревне был счастлив и имел возможность заниматься творчеством.
Автор действительно многое повидал в жизни. Он работал матросом, принимал участие в длительных геологических экспедициях («трижды тонул», «дважды бывал распорот»). Богатейшие впечатления дают Бродскому право заявить, что он познал все, что только можно.
Он подчеркивает это фразой: «не пил только сухую воду». Неоднократные принудительные помещения поэта в психиатрические заведения, конечно же, сильно повлияли на его резко отрицательное отношение к советской власти. Он привык видеть во всем «вороненый зрачок конвоя», которые проник даже в его сны.
Бродский переходит к своей вынужденной эмиграции. Он считает, что из людей, которые под давлением власти отреклись от него, «можно составить город».
Слишком патетически звучит фраза: «жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок». Благодаря оказанной поддержке Бродский очень быстро достигнул за границей обеспеченного положения и никак не мог пожаловаться на голод.
Поэт с гордостью заявляет, что никакие испытания не могли сломить его независимый дух («позволял… все звуки, помимо воя»). Постоянная борьба отняла у него много жизненных сил, поэтому он «перешел на шепот».
Тем не менее Бродский благодарен своей непростой судьбе, она сделала его сильнее и мужественнее. Поэта невозможно заставить отказаться от своего независимого творчества. Это под силу только смерти («пока… рот не забили глиной»).
Читать стих «Я входил вместо дикого зверя в клетку» Бродского.
Иосиф Бродский — Я входил вместо дикого зверя в клетку: Стих
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
Анализ стихотворения «Я входил вместо дикого зверя в клетку» Бродского
И. Бродский считается одним из самых противоречивых поэтов современности. Не утихают споры по поводу значения и общей оценки его творчества. В этом плане большую ценность имеет собственное мнение поэта, высказанное им в стихотворении «Я входил вместо дикого зверя в клетку…» (1980 г.), написанное накануне своего сорокалетия. Само произведение вызвало множество прямо противоположных мнений. Восторженные поклонники считают его блестящей самооценкой Бродского. Критики в первую очередь указывают на чрезмерное самомнение поэта и преувеличенное описание своего мученичества. Сам Бродский высоко оценивал это стихотворение и любил его цитировать.
Поэт с высоты прожитых лет рассматривает свою жизнь. Он сознательно обращает внимание читателей на то, что уже в юности пострадал за свои убеждения («входил в клетку»). Следует отметить, что недолгое заключение Бродского за тунеядство вряд ли стоит считать образцом страданий. Деревенская ссылка также не делает из него мученика (субъективное мнение автора анализа — прим. администрации). Сам Бродский вспоминал, что в деревне был счастлив и имел возможность заниматься творчеством.
Автор действительно многое повидал в жизни. Он работал матросом, принимал участие в длительных геологических экспедициях («трижды тонул», «дважды бывал распорот»). Богатейшие впечатления дают Бродскому право заявить, что он познал все, что только можно. Он подчеркивает это фразой: «не пил только сухую воду». Неоднократные принудительные помещения поэта в психиатрические заведения, конечно же, сильно повлияли на его резко отрицательное отношение к советской власти. Он привык видеть во всем «вороненый зрачок конвоя», которые проник даже в его сны.
Бродский переходит к своей вынужденной эмиграции. Он считает, что из людей, которые под давлением власти отреклись от него, «можно составить город». Слишком патетически звучит фраза: «жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок». Благодаря оказанной поддержке Бродский очень быстро достигнул за границей обеспеченного положения и никак не мог пожаловаться на голод.
Поэт с гордостью заявляет, что никакие испытания не могли сломить его независимый дух («позволял… все звуки, помимо воя»). Постоянная борьба отняла у него много жизненных сил, поэтому он «перешел на шепот». Тем не менее Бродский благодарен своей непростой судьбе, она сделала его сильнее и мужественнее. Поэта невозможно заставить отказаться от своего независимого творчества. Это под силу только смерти («пока… рот не забили глиной»).