Что сказал толстой на заседании трезвости
Согласие против пьянства Льва Толстого
Следуйте за Львом Толстым!
Желавшие поступить в созданное Львом Толстым в 1887 году первое в России Общество Трезвости «Согласие против пьянства» должны были подписать следующую декларацию, написанную рукой самого Льва Николаевича: «Ужасаясь перед тем страшным злом и грехом, которые происходят от пьянства, мы нижеподписавшиеся порешили: во-первых, для себя никогда не пить пьяного – ни водки, ни вина, ни пива, ни мёда и не покупать и не угощать ничем пьяным других людей; во-вторых, по мере сил внушать другим людям, и особенно детям, о вреде пьянства и о преимуществах трезвой жизни и привлекать людей в наше согласие. Просим всех согласных с нами заводить себе такой же лист и вписывать в него новых братьев и сестёр и сообщать нам. Братьев и сестер, изменивших своему согласию и начавших опять пить, просим сообщать нам об этом. Первые записавшиеся братья и сёстры:…».
Первым в «Согласие против пьянства» записался сам Л.Н.Толстой, за ним последовали выдающиеся русские живописцы И.Е.Репин, Н.Н.Ге-младший, известный путешественник Н.Н.Миклухо-Маклай и многие другие (всего под декларацией Л.Н.Толстого подписались более семисот сорока человек). Одним из единомышленников русского классика, разделявшим его трезвеннические взгляды, являлся известный казанский общественный деятель, автор неоднократно переиздававшейся брошюры «Вино для человека и его потомства – яд» А.Т.Соловьёв, о котором Л.Н.Толстой сказал в одном из разговоров, что «мы с А.Т. первые в России начали за последнее время борьбу с пьянством». Высоко ценивший трезвеннический энтузиазм А.Т.Соловьёва граф оказал ему активное содействие в антиалкогольной издательской деятельности, рекомендовав брошюру Александра Титовича известному издателю И.Д.Сытину. В дальнейшем – в 1892 году – А.Т.Соловьёв и его сподвижники основали ставшее впоследствии знаменитым «Казанское Общество Трезвости», а в 1905 году на его базе была создана первая местная право-монархическая организация – Казанский отдел «Русского Собрания», которую также возглавил А.Т.Соловьёв.
28 апреля 1913 года прошёл Первый всероссийский праздник трезвости, охвативший несколько сот городов и деревень Российской Империи. Причём, в Казани, благодаря «Казанскому Обществу Трезвости», первые трезвеннические праздники отличались особым размахом и торжественностью.
5 этапов трезвенного движения
Введение
Трезвость является естественным и желанным состоянием для любого человека и общества в целом. Поэтому народ всегда стремился освободиться от отравления табаком, алкоголем и другими наркотиками, которые навязываются власть имущими в погоне за бешеной прибылью и с целью одурманивания народа. Давно ведь известно, что пьяным народом легче управлять.
Периодизация трезвенного движения в Российской империи и Советском Союзе впервые была дана Геннадием Андреевичем Шичко — выдающимся учёным-биологом, основателем гортоновического (целенаправленного речевого) метода избавления от алкогольной зависимости.
Трезвенное движение не всегда было движением за полный и постоянный отказ от потребления алкоголя, пример тому — крестьянское движение 1858-1859 годов за отказ от потребления дорогой и «некачественной» водки, продаваемой откупщиками. Участники трезвенных движений не только в Российской империи, но и в Европе, и в США, вначале боролись против потребления водки (и подобных ей крепких изделий) и лишь спустя десятилетия началось движение против потребления любых алкогольных изделий. Люди приходят к пониманию истины не сразу.
Что касается терминологии, правильнее говорить о «трезвенном», а не о «трезвенническом» движении. Почему? — Во-первых, такова была традиция: до революции, в 1858-1917 годах в России, движение называлось именно трезвенным. В ряде работ, опубликованных в научной и справочной литературе в 1970-х гг. — начале XXI в. так же употребляется термин «трезвенное». См., например, статьи историка В.А. Фёдорова «Трезвенное движение» в Советской исторической энциклопедии» (М., 1973. Т. 14. c. 381) и в «Большой советской энциклопедии» (3-е изд. М., 1977. Т. 26. c. 178-179), статью Г. А. Шичко «Трезвенные движения» в «Словаре оптималиста» (Абакан, 2003. c. 44-46). Менять название, — значит, в кой-то степени отказываться от мощной предшествующей языковой и культурной традиции. Во-вторых, название «трезвенное» точнее отражает цель движения — трезвость, трезвенность, а «трезвенническое» — просто наявность его участников. Нам же важно, чтобы в названии указывалось не кто участвует, а чего добивается движение.
Первое трезвенное движение
Первое трезвенное движение (1858 — 1860) началось в период революционного подъёма и явилось наиболее ярким его проявлением. Движение возникло сначала в Ковенской, потом Виленской и Гродненской губерниях, а через год распространилось на десятки других. Оно было стихийным и истинно народным, суть его состояла в том, что в знак протеста против злоупотреблений откупщиков, сравнительной дороговизны и значительной токсичности водки, люди коллективно отказывались от её употребления. Население не подчинялось распоряжению царизма об уничтожении существующих и запрещении создания новых обществ трезвости. 26 октября 1860 года был принят законодательный акт о замене с 1863 года откупной системы акцизной. В движении участвовали крестьяне и священники, которые принимали у крестьян присягу в том, чтобы не пить.
Широкому движению, охватившему всю европейскую часть Российской империи, в 1837-1839 годах предшествовало региональное трезвенное движение в Прибалтике, в котором принимали участие крестьяне-латыши, лютеранские пасторы, в частности немцы. Сведения об этом (к сожалению, неизвестном современному читателю) движении приведены дореволюционным исследователем Всеволодом Чешихиным.
Второе трезвенное движение
Второе трезвенное движение началось в мае 1885 года в связи с предоставлением сельским обществам права закрывать в пределах своих территорий кабаки. В течение нескольких лет десятки тысяч обществ потребовали очистить их земли от питейных заведений. Русь быстро трезвела, царизм быстро остановил этот бесподобный социальный процесс введением водочной монополии. Теперь частные кабаки сменились государственными, право местного запрета было резко ограничено, начался подъём пьянства, однако даже в 1913 году душевое потребление абсолютного алкоголя в России было в 7 раз ниже, чем во Франции и равнялось всего лишь 3,13 л. Противоалкогольная борьба прогрессивных сил нарастала. На этот раз к крестьянам и священникам присоединились учителя (С. А. Рачинский и др.), рабочие, врачи, предприниматели (М. Д. Челышов и др.).
Осознание своевременности дружной борьбы с народным пьянством охватило все слои общества, выразилось в знаменательных постановлениях двух противоалкогольных съездов и получило внушительное воплощение в законопроекте об ограничении продажи спиртных «напитков», выработанном 3-ей Государственной Думой. Как добровольные деятели общественных учреждений и съездов, так и закономерно избранные народные представители единодушно признали, что одним из главных и первых шагов на пути к отрезвлению народа должно быть ознакомление молодёжи с истинной природой алкоголя и воспитанте в детских душах убеждения о необходимости полного воздержания от спиртных «напитков».
Первый Всероссийский съезд по борьбе с пьянством, заседавший в Петербурге в конце 1909 года, в числе других постановлений признал необходимым «ввести обязательное преподавание начал трезвости в низшей и средней школе». Всероссийский Съезд практических деятелей по борьбе с алкоголизмом, собравшийся осенью 1912 года в Москве и состоявший преимущественно из представителей духовенства, признав, что в основу борьбы с алкоголизмом должны быть положены религиозно-нравственные принципы, постановил «ходатайствовать перед правительством о том, чтобы преподавание науки трезвости, в возможно скором времени, было введено обязательно в все школы всех ведомств».
Государственная Дума 3-го созыва со своей стороны внесла в законопроект о борьбе с пьянством следующую статью: «Во всех начальных, средних и педагогических учебных заведениях учащимся сообщаются сведения о вреде, приносимом употреблением спиртных «напитков». В согласии с приведёнными взглядами съездов и законодательного учреждения, был составлен учебник, изданный Российским Обществом борьбы с алкоголизмом.
Третье трезвенное движение
11 марта 1914 года новый министр финансов Барк расширил возможности закрытия питейных заведений сельскими обществами, это вызвало третье трезвенное движение, которое с началом войны завершилось установлением трезвости на огромных просторах нашей страны, причём не столько по воле царя, как считают многие, а по воле народа.
Советская власть сохранила закон трезвости, и он был закреплён Постановлением СНК «О воспрещении на территории РСФСР изготовления и продажи спирта, крепких напитков и не относящихся к напиткам спиртосодержащих веществ», утверждённым В. И. Лениным 19.12.1919 г., и «Планом электрификации РСФСР», сохранившем «запрещение потребления алкоголя… как безусловно вредного для здоровья населения». Дореволюционные общества трезвости в условиях революции в 1917-1918 гг. либо были вынуждены самораспуститься, или были закрыты (не перерегистрированы) Временным правительством и Советами.
Монополию ввели через год (1.10.1925 г.) после решения октябрьского Пленума ЦК партии, причем перерыв был использован для подготовки населения к этому пагубному событию с помощью надуманных оправданий опасного шага и «рыковки». Отсюда видно, что монополия была введена обманным путём.
Вредоносное мероприятие сразу же породило массу бед: дезорганизацию производственной деятельности, общественной и семейной жизни; невыполнение планов, массовые прогулы и порчу оборудования; разложение партийных, профсоюзных и государственных кадров; резкий подъём самогоноварения, хулиганства и преступности. Создалась кризисная ситуация, для выхода из которой решили создать Общество борьбы с алкоголизмом (ОБСА).
Четвёртое трезвенное движение
Общество было открыто в феврале 1928 г., с июля стал выходить его журнал «Трезвость и культура». Началось советское трезвенное движение. Под влиянием Общества и при его непосредственном участии в 1929 года вышли прогрессивные и серьёзные противоалкогольные законы. Большую активность проявляли дети, особенно пионеры, они устраивали трезвенные митинги и демонстрации. Закрывались предприятия алкогольной промышленности и места торговли спиртным, многие труженики добровольно переходили к трезвости, были найдены интересные формы проведения трезвенной работы. Под влиянием ОБСА и детского движения первый пятилетний план так изменили, чтобы к завершению его резко снизилось производство водки и пива; во вторую пятилетку предполагалось полностью изжить эти отравляющие жидкости.
Четвёртый период в борьбе народа за трезвость выиграли спаиватели. Они создали так называемую «теорию культурного пития», и в её рамках борьба за трезвость незаметно была подменена «борьбой с пьянством и алкоголизмом».
Триумфальное шествие трезвости испугало кое-кого из власть предержащих, поэтому на всесоюзный совет противоалкогольных обществ, ОБСА и журнал «Трезвость и культура» обрушились тяжёлые и необоснованные удары. Ясная, четкая и реальная цель — утверждение в стране трезвости, была осуждена как узкотрезвенническая, вместо неё выдвинули широкую и туманную — выполнение «указаний товарища Сталина об улучшении культурных и бытовых условий широчайших трудящихся масс». («Культура и быт», 1931, №27, с. 11). «Новаторы» решили уничтожить пьянство путем борьбы с клопами, вшами, грязью и т. п. Эта идеологическая диверсия привела к ликвидации трезвенного движения (1932 г.). Общество уничтожили, однако положительные результаты его деятельности долго давали знать о себе, не случайно до войны пьянство в СССР было слабо распространено, о чём свидетельствует, например, такой факт: в 1980 году продано алкогольных изделий в 7,8 раз больше, чем в 1940 году, а население за это время выросло только в 1,36 раза.
Пятое трезвенное движение
В 1981 году началось современное, пятое трезвенное движение, которому предшествовало десятилетие «клубной», «внутренней» работы. У его истоков стояли Фёдор Григорьевич Углов, Геннадий Андреевич Шичко, Игорь Владимирович Красноносов и Александр Николаевич Маюров, который сейчас является президентом Международной академии трезвости.
Началом движения принято считать межведомственную научно-практическую конференцию «Профилактика пьянства, алкоголизма в промышленном городе», состоявшуюся в Дзержинске Горьковской области (декабрь 1981), на которой выступил с блестящим, мужественным научным докладом Ф. Г. Углов. Именно с этого доклада началось массовое прозрение людей. Здесь пропагандисты трезвости впервые открыто и единым фронтом выступили против сторонников так называемой теории «культурного, умеренного питья» и были поддержаны большинством делегатов. Вскоре в движении возникли чёткие организационные формы.
А дело было так: Углов послал заявку на участие в этой конференции с докладом «Экзогенные и эндогенные факторы преждевременного старения и смерти». Ему прислали приглашение. Никто не думал, что академик медицины, всемирно известный хирург приедет в Дзержинск на конференцию по алкоголизму. А он приехал и прочитал свой в последствии знаменитый доклад «Медицинские и социальные последствия употребления алкоголя в СССР». Доклад произвёл на этой конференции эффект разорвавшейся бомбы. А так как Углов был среди участников единственный академик, ему дали слово первому. Закончил своё выступление Фёдор Григорьевич такой фразой: «Если не будет принята программа отрезвления страны, тогда власти обязаны объяснить народу, во имя каких высших целей мы ежегодно уничтожаем миллион наших сограждан, плодим сотни тысяч дебильных детей, ради каких целей всё это делается в нашей стране?!».
По окончании этого доклада Углов призвал всех присутствующих участников, делегатов конференции проголосовать за сухой закон. И надо сказать, что подавляющее большинство под впечатлением доклада проголосовало за сухой закон. Это был прорыв, очень сильный прорыв. Но после этой конференции власти назвали Углова «сумасшедшим» академиком. Выбросили из печати все его работы, даже хирургические труды, не говоря уже о публицистике. Ему был объявлен бойкот. Главлит, была такая цензурная организация, запретил даже упоминать фамилию Углова при публикациях, чтобы никто о нём не слышал и не знал.
Не только участники конференции, но и вся сознательная часть общества понимала необходимость организации обществ трезвости и даже введения сухого закона, о чём свидетельствует масштабный опрос населения, проведённый в 1979-84 годах киевской «Рабочей газетой».
Нашлись патриоты, которые записали доклад Углова на магнитофон, распечатали его и начали распространять по стране. С этого началось распространение правдивых научных знаний об алкоголе среди народных масс посредством аудио- и видеокассет (а в последние годы и компакт-дисков).
25-27 ноября 1988 года состоялась конференция и слёт клубов трезвости «Борьба за трезвость на современном этапе». На этой конференции — по сути, первом трезвенническом съезде — 302 представителя из 54 городов постановили создать «Союз борьбы за народную трезвость», что и было выполнено в конце 1989 года. Для руководства деятельностью СБНТ был избран координационный совет под председательством Ф. Г. Углова. СБНТ, опираясь на научные методы, повёл работу по утверждению и сохранению трезвости и помощи людям в освобождении от табачно-алкогольной зависимости. В результате вся страна покрылась густой сетью новых клубов трезвости, стоящих на прочной, принципиально новой научной основе в вопросах утверждения трезвости. Для планирования и координации работы СБНТ провёл ряд традиционных мероприятий. Это прежде всего съезды, которые состоялись в Новосибирске (в декабре 1989 и 1990 гг.), в Екатеринбурге (7-8 декабря 1991 года), в Ижевске (5-6 декабря 1992 года), в Минске (1993 г.), в Санкт-Петербурге (1994 г.), в Москве (февраль 1996 г.), в Тюмени (декабрь 1996 г.), в Миассе (июль 1998 г.) и т. д Начались ежегодные июльские слёты на озере Тургояк.
После развала Советского Союза движение несколько изменилось. Начиная с 1989 года снизилось общественное внимание к вопросам культурно-просветительной работы, в том числе к отрезвлению общества. В годы разрушения СССР и становления нового общественного строя многие были вынуждены думать о выживании, а не о совершенствовании и росте, к чему призывает трезвенное движение. В связи с этим резко снизилось число участников движения, изменились формы работы. Некоторые соратники перешли на деятельность, подчинённую зарабатыванию денег. Изменились условия и объект борьбы. Теперь, после ликвидации алкогольной монополии, надо бороться не с государством как единственным алкопроизводителем и алкоторговцем, а с производителями алкогольной продукции, объединённых в преступные (криминальные) сообщества.
В настоящее время трезвенное движение активизировалось, ощущается его свежая волна в Украине, Беларуси и России. Пополняются его ряды молодыми соратниками, разрабатывается «целина» интернет-пространства. 15-17 декабря 2006 года в Москве состоялась Юбилейная конференция, посвящённая 25-летию Пятого трезвенного движения, проводятся и другие трезвеннические мероприятия. В частности, украинские трезвенники ежегодно собираются на побережье Южного Буга, а киевские соратники встречаются каждую субботу.
Нужно особо отметить, что среди соратников существуют разнообразные подходы к идеологии трезвенного движения. Например, часть трезвенников считает, что одной только агитацией за трезвость и помощью в освобождении от алкогольно-табачной зависимости (метод Г. А. Шичко) народ от гнёта алкоголя и других наркотиков не освободить. И поэтому активно ищут формы политического участия и политического давления для утверждения трезвости. Другая часть соратников, следуя принципу «Борись там, где стоишь», провозглашённому Геннадием Андреевичем, сеет зёрна трезвости среди своего самого близкого окружения — в семье, среди родственников, соседей, знакомых. Немало споров ведётся вокруг предпочтительности того или другого подхода, но несомненно одно: каждым видом деятельности, безусловно, стоит заниматься. А об эффективности каждого из направления деятельности судить уже не нам, а нашим потомкам с высоты истории.
Составитель: А. Почекета
Жданов В. Г. Встань в нашу рать! История возникновения и развития Пятого трезвеннического движения и его роль в современной России // Доклад на Новосибирской конференции 15 ноября 2003 г.
Шичко Г. А. Трезвенные движения // Маленький словарь оптималиста. — Л., 1964.
Мендельсон А. Л. Учебникъ трезвости. — Издание Российского общества борьбы с алкоголизмом, С.-Петербург, 1913 г. — 150 с.
Чешихин В. Противоалкогольное движение в Прибалтийском крае: Преимущественно среди латышей. — Рига: Изд. Лифляндского противоалкогольного общества, 1909. — 16 с.
Фёдоров В. А. Трезвенное движение // Советская историческая энциклопедия. — М., 1973. т. 14. с. 381
Протько Т. П. В борьбе за трезвость: Страницы истории. — Минск: Наука и техника, 1988. 165 с
Афанасьев А. Л. Трезвенное движение в России, Европе, США как движение за самосохранение человечества (XIX в.-1914 г.) // Социологические исследования. — М. 1997. №9. с. 117-122
Основы собриологии / Под ред. А. Н. Маюрова. — М.: Свободное сознание, 2003. с. 34-39
Считаю, что уход из жизни основателя 5 этапа трезвенного движения академика Фёдора Григорьевича Углова положил конец этому этапу и одновременно дал начало 6 этапу трезвенного движения.
Автор считает, что идея Трезвенного государства может стать основной стратегической целью 6 этапа трезвенного движения.
Лев Толстой как основатель трезвенного движения
Желавшие поступить в созданное Львом Толстым в 1887 году первое в России влиятельное общество трезвости должны были подписать следующую декларацию, написанную рукой самого Льва Николаевича: «Ужасаясь перед тем страшным злом и грехом, которые происходят от пьянства, мы нижеподписавшиеся порешили: во-первых, для себя никогда не пить пьяного – ни водки, ни вина, ни пива, ни мёда и не покупать и не угощать ничем пьяным других людей; во-вторых, по мере сил внушать другим людям, и особенно детям, о вреде пьянства и о преимуществах трезвой жизни и привлекать людей в наше согласие. Просим всех согласных с нами заводить себе такой же лист и вписывать в него новых братьев и сестёр и сообщать нам. Братьев и сестер, изменивших своему согласию и начавших опять пить, просим сообщать нам об этом. Первые записавшиеся братья и сёстры:…».
Первым в «Согласие против пьянства» записался сам Л.Н.Толстой, за ним последовали выдающиеся русские живописцы И.Е.Репин, Н.Н.Ге-младший, известный путешественник Н.Н.Миклухо-Маклай и многие другие (всего под декларацией Л.Н.Толстого подписались более семисот сорока человек). Одним из единомышленников русского классика, разделявшим его трезвеннические взгляды, являлся известный казанский общественный деятель, автор неоднократно переиздававшейся брошюры «Вино для человека и его потомства – яд» А.Т.Соловьёв, о котором Л.Н.Толстой сказал в одном из разговоров, что «мы с А.Т. первые в России начали за последнее время борьбу с пьянством». Высоко ценивший трезвеннический энтузиазм А.Т.Соловьёва граф оказал ему активное содействие в антиалкогольной издательской деятельности, рекомендовав брошюру Александра Титовича известному издателю И.Д.Сытину. В дальнейшем – в 1892 году – А.Т.Соловьёв и его сподвижники основали ставшее впоследствии знаменитым «Казанское Общество Трезвости», а в 1905 году на его базе была создана первая местная право-монархическая организация – Казанский отдел «Русского Собрания», которую также возглавил А.Т.Соловьёв.
Лев Толстой о пьянстве. «Пора опомниться!»
П од заглавием «Пора опомниться!» статья вошла в изданный «Посредником» «Грех и безумие пьянства. Сборник поучений против пьянства. Из творений св. Тихона Задонского, св. Иоанна Златоуста, св. Василия Великого, св. Ефрема Сирина и иных» (1890).
Вино губит телесное здоровье людей, губит умственные способности, губит благосостояние семей и, что всего ужаснее, губит душу людей и их потомство, и, несмотря на это, с каждым годом все больше и больше распространяется употребление спиртных напитков и происходящее от него пьянство. Заразная болезнь захватывает все больше и больше людей: пьют уже женщины, девушки, дети. И взрослые не только не мешают этому отравлению, но, сами пьяные, поощряют их. И богатым, и бедным представляется, что веселым нельзя иначе быть, как пьяным или полупьяным, представляется, что при всяком важном случае жизни: похоронах, свадьбе, крестинах, разлуке, свидании — самое лучшее средство показать свое горе или радость состоит в том, чтобы одурманиться и, лишившись человеческого образа, уподобиться животному.
И что удивительнее всего, это то, что люди гибнут от пьянства и губят других, сами не зная, зачем они это делают. В самом деле, если каждый спросит себя, для чего люди пьют, он никак не найдет никакого ответа. Сказать, что вино вкусно, нельзя, потому что каждый знает, что вино и пиво, если они не подслащены, кажутся неприятными для тех, кто их пьет в первый раз. К вину приучаются, как к другому яду, табаку, понемногу, и нравится вино только после того, как человек привыкнет к тому опьянению, которое оно производит. Сказать, что вино полезно для здоровья, тоже никак нельзя теперь.
И что ж? И не вкусно вино, и не питает, и не крепит, и не греет, и не помогает в делах, и вредно телу и душе — и все-таки столько людей его пьют, и что дальше, то больше. Зачем же пьют и губят себя и других людей? «Все пьют и угощают, нельзя же и мне не пить и не угощать»,— отвечают на это многие, и, живя среди пьяных, эти люди точно воображают, что все кругом пьют и угощают. Но ведь это неправда. Если человек вор, то он будет и водиться с ворами, и будет ему казаться, что все воры. Но стоит ему бросить воровство, и станет он водиться с честными людьми и увидит, что не все воры.
То же и с пьянством. Не все пьют и угощают. Если бы все пили, так уже не надолго бы оставалось и жизни людям: все бы перемерли; но до этого не допустит бог: и всегда были и теперь есть много и много миллионов людей непьющих и понимающих, что пить или не пить — дело не шуточное. Если сцепились рука с рукой люди пьющие и торгующие вином и наступают на других людей и хотят споить весь мир, то пора и людям разумным понять, что и им надо схватиться рука с рукой и бороться со злом, чтобы их и их детей не споили заблудшие люди. Пора опомниться!
Эта статья-обращение была написана как послесловие к вышедшей по инициативе Толстого в «Посреднике» (1888 г.) брошюре «О вреде спиртных напитков» американского священника, бывшего профессора химии А. П. Пакина.
В статье звучит убежденность Толстого-публициста, что «пора и людям разумным понять», что «им надо схватиться рука с рукой и бороться со злом», чтобы «их детей не споили заблудшие люди».
И он всех нас призывает: «Пора опомниться!»
Толстой о трезвости Ч-1
ДЛЯ ЧЕГО ЛЮДИ ОДУРМАНИВАЮТСЯ?
Зачем людям нужно одурманиваться?
Спросите у человека, зачем он начал пить вино и пьет. Он ответит вам: «так, приятно, все пьют”, да еще прибавит: «для веселья”. Некоторые же, те, которые ни разу не дали себе труда подумать о том, хорошо или дурно то, что они пьют вино, прибавят еще то, что вино здорово, дает силы, то есть, скажут то, несправедливость чего давным-давно уже доказана.
Спросите у курильщика, зачем он начал курить табак и курит теперь, и он ответит то же: «так, от скуки, все курят”.
Тут должно быть что-нибудь другое. Беспрестанно и повсюду встречаешь людей, любящих своих детей, готовых принести всякого рода жертвы для их блага и вместе с тем проживающих на водке, вине, пиве или прокуривающих на опиуме или гашише и даже на табаке то, что или совсем прокормило бы бедствующих и голодающих детей, или, по крайней мере, избавило бы их от лишений. Очевидно, что если человек, поставленный в условия необходимости выбора между лишениями и страданиями своей семьи, которую он любит, и воздержанием от одурманивающих веществ, все-таки избирает первое, то побуждает его к этому что-нибудь более важное, чем то, что все это делают и что это приятно. Очевидно, что делается это не так, от скуки, для веселья, а что есть тут какая-то более важная причина.
Причина эта, насколько я умел понять ее из чтения об этом предмете и наблюдений над другими людьми и, в особенности над самим собой, когда я пил вино и курил табак, — причина эта, по моим наблюдениям, следующая.
В период сознательной жизни человек часто может заметить в себе два раздельные существа; одно — слепое, чувственное, и другое — зрячее, духовное. Слепое животное существо ест, пьет, отдыхает, спит, плодится и движется, как движется заведенная машина; зрячее духовное существо, связанное с животным, само ничего не делает, но только оценивает деятельность животного существа тем, что совпадает с ним, когда одобряет эту деятельность, и расходится с ним, когда не одобряет ее.
Зрячее существо это можно сравнить со стрелкою компаса, указывающею одним концом на Nord, другим на противоположный — Sud и прикрытою по своему протяжению пластинкою, невидною до тех пор, пока то, что несет на себе стрелку, двигается по ее направлению, и выступающею и становящеюся видной, как скоро то, что несет стрелку, отклоняется от указываемого ею направления.
Точно так же зрячее духовное существо, проявление которого в просторечии мы называем совестью, всегда показывает одним концом на добро, другим — противоположным — на зло и не видно нам до тех пор, пока мы не отклоняемся от даваемого им направления, то есть от зла к добру. Но стоит сделать поступок, противный направлению совести, и появляется сознание духовного существа, указывающее отклонение животной деятельности от направления, указываемого совестью. И как мореход не мог бы продолжать работать веслами, машиной или парусом, зная, что он идет не туда, куда ему надо, до тех пор, пока он не дал бы своему движению направление, соответствующее стрелке компаса, или не скрыл бы от себя ее отклонение, так точно и всякий человек, почувствовав раздвоение своей совести с животною деятельностью, не может продолжать эту деятельность до тех пор, пока или не приведет ее в согласие с совестью, или не скроет от себя указаний совести о неправильности животной жизни.
Вся жизнь людская, можно сказать, состоит только из этих двух деятельностей: 1) приведения своей деятельности в согласие с совестью и 2) скрывания от себя указаний своей совести для возможности продолжения жизни.
Одни делают первое, другие — второе. Для достижения первого есть один только способ: нравственное просвещение — увеличение в себе света и внимание к тому, что он освещает; для второго — для скрытия от себя указаний совести —есть два способа: внешний и внутренний. Внешний способ состоит в занятиях, отвлекающих внимание от указаний совести; внутренний — состоит в затемнении самой совести.
Как может человек скрыть от своего зрения находящийся пред ним предмет двумя способами: внешним отвлечением зрения к другим, более поражающим предметам, и засорением глаз, так точно и указания своей совести человек может скрыта от себя двояким способом; внешним — отвлечением внимания всякого рода занятиями, заботами, забавами, играми, и внутренним — засорением самого органа внимания. Для людей с тупым, ограниченным нравственным чувством часто вполне достаточно внешних отвлечений для того, чтобы не видеть указаний совести о неправильности жизни. Но для людей нравственно-чутких средств этих часто недостаточно.
Внешние способы не вполне отвлекают внимание от сознания разлада жизни с требованиями совести; сознание это мешает жить; и люди, чтоб иметь возможность жить, прибегают к несомненному внутреннему способу затемнения самой совести, состоящему в отравлении мозга одуряющими веществами.
Жизнь не такова, какая бы она должна быть по требованиям совести. Повернуть жизнь сообразно этим требованиям нет сил. Развлечения, которые бы извлекали от сознания этого разлада, недостаточны или они приелись, и вот для того, чтобы быть в состоянии продолжать жить, несмотря на указания совести о неправильности жизни, люди отравляют, на время прекращая его деятельность, тот орган, через который проявляются указания совести, так же как человек, умышленно засоривший глаз, скрыл бы от себя то, что он хотел бы видеть.
Иду я раз по улице и, проходя мимо разговаривающих извозчиков, слышу, один говорит другому: «Известное дело — тверезому совестно!”
Трезвому совестно то, что не совестно пьяному. Этими словами высказана существенная основная причина, по которой люди прибегают к одурманивающим веществам. Люди прибегают к ним или для того, чтобы не было совестно после того, как сделан поступок, противный совести, или для того, чтобы вперед привести себя в состояние, в котором можно сделать поступок, противный совести, но к которому влечет человека его животная природа.
Помню поразившее меня показание судившегося повара, убившего мою родственницу, старую барыню, у которой он служил. Он рассказывал, что, когда он услал свою любовницу горничную и наступило время действовать, он пошел было с ножом к спальне, но почувствовал, что трезвый не может совершить задуманного дела. «Трезвому совестно”. Он вернулся, выпил два стакана припасенной вперед водки и только тогда почувствовал себя готовым и сделал.
Девять десятых преступлений совершаются так: «для смелости выпить!”
Половина падений женщин происходит под влиянием вина. Почти все посещения непотребных домов совершаются в пьяном виде. Люди знают это свойство вина заглушать голос совести и сознательно употребляют его для этой цели. Мало того, что люди сами одурманиваются, чтобы заглушить свою совесть, —зная, как действует вино, они, желая заставить других людей сделать поступок, противный их совести, нарочно одурманивают их, организуют одурманивание людей, чтобы лишить их совести. На войне солдат напаивают пьяными всегда, когда приходится драться врукопашную. Все французские солдаты на севастопольских штурмах бывали напоены пьяными.
Все знают и признают, что употребление одурманивающих веществ бывает последствием укоров совести, что при известных безнравственных профессиях одурманивающие вещества употребляются для заглушения совести. Все также думают и признают, употребление одуряющих веществ заглушает совесть, что человек пьяный способен на поступки, о которых он трезвый не решился бы и подумать. Все с согласны, но — странное дело! — когда следствием употребления одурманивающих веществ не являются такие поступки, как воровство, убийство и т.п.; когда одурманивающие вещества принимаются не вслед за какими-нибудь страшными преступлениями, а людьми профессий, которые не считаются нами преступными, и когда вещества эти принимаются не сразу в большом количестве, но постоянно в умеренном, то почему-то предполагается, что одурманивающие вещества уже не действуют на совесть, заглушая ее.
Предполагается, что если после этого обычного одурманивания не совершено преступление, воровство, убийство, а известные поступки, глупые и дурные, то эти поступки произошли сами собой и не вызваны одурманиванием. Предполагается, что если этими людьми не совершено уголовного преступления, то им и нет причин заглушать свою совесть, и что та жизнь, которую ведут люди, предающиеся постоянному одурманиванию себя, есть жизнь вполне хорошая и была бы точно такой же, если бы люди эти не одурманивались. Предполагается, что постоянное употребление одурманивающих веществ нисколько не затемняет их совести.
Несмотря на то, что каждый по опыту знает, что от употребления вина и табаку настроение изменяется и перестает быть совестно то, что без возбуждения было бы совестно; что после каждого, хотя бы и мелкого, укора совести так и тянет к какому-нибудь дурману, и что под влиянием одурманивающих веществ трудно обдумать свою жизнь и свое положение, и что постоянное и равномерное употребление одуряющих веществ производит то же физиологическое действие, как и одновременное неумеренное, — людям, умеренно пьющим и курящим, кажется, что они употребляют одурманивающие вещества совсем не для заглушения своей совести, а только для вкуса и удовольствия.
Одним словом, нельзя не понять того, что употребление одурманивающих веществ в больших или малых размерах, периодически или постоянно, в высшем или низшем кругу вызывается одною и тою же причиной — потребностью заглушения голоса совести, для того, чтобы не видать разлада жизни с требованиями сознания.
В этом одном причина распространения всех одуряющих веществ и между другими табака, едва ли не самого распространенного и самого вредного.
Предполагается, что табак веселит, уясняет мысли, привлекает к себе только как всякая привычка, ни в каком случае не производя того действия заглушения совести, которое признается за вином. Но стоит только повнимательнее вглядеться в условия, при которых проявляется особенная потребность в курении, для того, чтобы убедиться, что одурманение табаком, точно так же как и вином, действует на совесть и что люди сознательно прибегают к этому одурманению, особенно тогда, когда оно нужно им для этой цели. Если бы табак только уяснял мысли и веселил, не было бы этой страстной потребности в нем и потребности именно в известных, определенных случаях и не говорили бы люди, что они готовы пробыть скорее без хлеба, чем без табаку, и действительно, часто не предпочитали бы курение пище.
Тот повар, который зарезал свою барыню, рассказывает, что когда он, войдя в спальню, резнул ее ножом по горлу и она упала, хрипя, и кровь хлынула потоком, то он заробел. «Я не мог дорезать, — говорил он, — и вышел из спальни в гостиную, сел там и выкурил папироску”. Только одурманившись табаком, он почувствовал себя в силах вернуться в спальню, дорезать старуху и разобраться в ее вещах.
Очевидно, потребность курить в эту минуту была вызвана в нем не желанием уяснить мысли или развеселиться, а необходимостью заглушить что-то, мешавшее ему доделать задуманное дело.
Такую определенную потребность к одурманиванию себя табаком в известные, самые затруднительные минуты может заметить в себе всякий курящий. Вспоминаю за время своего курения, когда я чувствовал особенную потребность в табаке. Всегда это было в такие минуты, когда мне именно хотелось не помнить то, что я помнил, хотелось забыть, не думать. Сижу я один, ничего не делаю, знаю, что мне надо начать работу, и не хочется, — я закуриваю и продолжаю сидеть. Я обещал кому-либо быть у него в 5 часов и засиделся в другом месте; я вспоминаю, что я опоздал, но мне не хочется помнить это, — и я курю. Я раздражен и говорю человеку неприятное и знаю, что делаю дурно, и вижу, что надо перестать, но мне хочется дать ход своему раздражению, — я курю и продолжаю раздражаться. Я играю в карты и проигрываю больше того, чем то, чем я хотел ограничиться, — я курю. Я поставил себя в неловкое положение, я дурно поступил, ошибся, и мне надо сознать свое положение, чтобы выйти из него, но не хочется сознаться, — я обвиняю других и курю. Я пишу и не совсем доволен тем, что пишу. Надо бросить, но хочется дописать то, что задумал, — я курю. Я спорю и вижу, что мы с противником не понимаем и не можем понять друг друга, но хочется высказать свои мысли, — я продолжаю говорить и курю.
Но не говоря о тех частных случаях, в которых всякий курящий прибегает к курению не как к удовлетворению привычки и препровождению времени, а как к средству заглушения совести для поступков, которые имеют быть сделаны или уже сделаны, разве не очевидна та строго определенная зависимость между образом жизни людей и их пристрастием к курению?
Наблюдение о том, до какой степени курение заглушает голос совести, можно сделать над всяким почти курильщиком. Всякий курильщик, предаваясь своей страсти, забывает или пренебрегает самыми первыми требованиями общежития, которого он требует от других и которое он соблюдает во всех других случаях, до тех пор, пока совесть его не заглушена табаком. Всякий человек нашего среднего воспитания признает непозволительным, неблаговоспитанным, негуманным для своего удовольствия нарушать спокойствие и удобство, а тем более здоровье других людей. Никто не позволит себе намочить комнату, в которой сидят люди, шуметь, кричать, напустить холодного, жаркого или вонючего воздуха, совершать поступки, мешающие и вредящие другим. Но из 1000 курильщиков ни один не постеснится тем, чтобы напустить нездорового дыму в комнате, где дышат воздухом некурящие женщины, дети. Если закуривающие и спрашивают обыкновенно у присутствующих: «вам не неприятно?” — то все знают, что принято отвечать: «сделайте одолжение” (несмотря на то, что некурящему не может быть приятно дышать зараженным воздухом и находить вонючие окурки в стаканах, чашках, тарелках, на подсвечниках или даже в пепельницах). Но если бы даже некурящие взрослые и переносили табак, то детям-то, у которых никто не спрашивает, никак не может быть это приятно и полезно. А между тем люди честные, гуманные во всех других отношениях курят при детях, за обедом, в маленьких комнатах, заражая воздух табачным дымом, не чувствуя при этом ни малейшего укора совести.
Обыкновенно говорят, и я говорил, что курение содействует умственной работе. И несомненно, что это так, если смотреть только на количество умственной работы. Человеку, курящему и потому перестающему строго оценивать и взвешивать свои мысли, кажется, что у него вдруг сделалось много мыслей. Но это совсем не то, что у него сделалось много мыслей, а только то, что он потерял контроль над своими мыслями.
Когда человек работает, он всегда сознает в себе два существа: одного — работающего, другого — оценивающего работу. Чем строже оценка, тем медленнее и лучше работа, и наоборот, Если же оценивающий будет находиться под влиянием дурмана, то работы будет больше, но качество ее будет ниже.
«Если я не курю, я не могу писать. Мне не пишется, я начинаю и не могу продолжать”, говорят обыкновенно, говорил и я. Что же это значит? А то, что тебе или нечего писать, или то, что то, что ты сейчас хочешь уже написать, еще не созрело в твоем сознании, а только смутно начинает представляться тебе, и оценивающий живущий в тебе критик, не одурманенный табаком, говорит тебе это. Если бы ты не курил, ты или оставил бы начатое и подождал времени, когда то, о чем ты думаешь, уяснилось бы тебе, или постарался бы вдуматься в то, что смутно представляется тебе, обдумал бы представляющиеся возражения и напряг бы все свое внимание на уяснение себе своей мысли. Но ты закуриваешь, сидящий в тебе критик одурманивается, и задержка в твоей работе устраняется: то, что тебе трезвому от табаку казалось ничтожным, представляется опять значительным; то, что казалось неясным, уже не представляется таким; представлявшиеся тебе возражения скрываются, и ты продолжаешь писать, и пишешь много и быстро.
Ведь главная работа, двигающая всею жизнью людской, происходит не в движении рук, ног, спин человеческих, а в сознании. Для того, чтобы человек совершил что-нибудь ногами и руками, нужно, чтобы прежде совершилось известное изменение в его сознании. И это-то изменение определяет все последующие действия человека. Изменения же эти всегда бывают крошечные, почти незаметные.
Брюллов поправил ученику этюд. Ученик, взглянув на изменившийся этюд, сказал: «Вот чуть-чуть тронули этюд, а совсем стал другой”. Брюллов ответил: «Искусство только там и начинается, где начинается чуть-чуть”.
Изречение это поразительно верно и не по отношению к одному искусству, но и ко всей жизни. Можно сказать, что истинная жизнь начинается там, где начинается чуть-чуть, там, где происходят кажущиеся нам чуть-чуточными бесконечно малые изменения. Истинная жизнь происходит не там, где совершаются большие внешние изменения, где передвигаются, сталкиваются, дерутся, убивают друг друга люди, а она происходит только там, где совершаются чуть-чуточные дифференциальные изменения.
Истинная жизнь Раскольникова совершалась не тогда, когда он убивал старуху или сестру ее. Убивая самую старуху и в особенности сестру ее, он не жил истинною жизнью, а действовал как машина, делал то, чего не мог не делать: выпускал тот заряд, который давно уже был заложен в нем. Одна старуха убита, другая перед ним тут же, топор у него в руке.
Истинная жизнь Раскольникова происходила не в то время, когда он встретил сестру старухи, а в то время, когда он не убивал еще и одной старухи, не был в чужой квартире с целью убийства, не имел в руках топора, не имел в пальто петли, на которую вешал его, — в то время, когда он даже и не думал о старухе, а, лежа у себя на диване, рассуждал вовсе не о старухе и даже не о том, можно ли или нельзя по воле одного человека стереть с лица земли ненужного и вредного другого человека, а рассуждал о том, следует ли ему жить или не жить в Петербурге, следует ли или нет брать деньги у матери, и еще о других, совсем не касающихся старухи вопросах. И вот тогда-то, в этой совершенно независимой от деятельности животной области, решались вопросы о том, убьет ли он или не убьет старуху? Вопросы эти решались не тогда, когда он, убив одну старуху, стоял с топором перед другой, а тогда, когда он не действовал, а только мыслил, когда работало одно его сознание и в сознании этом происходили чуть-чуточные изменения. И вот тогда-то бывает особенно важна для правильного решения возникающего вопроса наибольшая ясность мысли, и вот тогда-то один стакан пива, одна выкуренная папироска могут помешать решению вопроса, отдалить это решение, могут заглушить голос совести, содействовать решению вопроса в пользу низшей животной природы, как это и было с Раскольниковым.
Изменения чуть-чуточные, а от них-то самые громадные, ужасные последствия. От того, что сделается, когда человек решился и начал действовать, может измениться много материального, могут погибнуть дома, богатства, тела людей, но ничего не может сделаться больше того, чем-то, что залегло в сознание человека. Пределы того, что может произойти, даны сознанием.
Но от чуть-чуточных изменений, которые совершаются в области сознания, могут произойти самые невообразимые по своей значительности последствия, для которых нет пределов.
Пусть не думают, что то, что я говорю, имеет что-нибудь общее с вопросами о свободе воли или детерминизме. Разговоры об этих предметах излишни для моей цели, да и для чего бы то ни было. Не решая вопроса о том, может или не может человек поступать так, как он хочет (вопроса, по-моему, неправильно поставленного), я говорю только о том, что так как человеческая деятельность определяется чуть-чуточными изменениями в сознании, то (все равно — признавая или не признавая так называемую свободу воли) надо быть особенно внимательным к тому состоянию, в котором проявляются эти чуть-чуточные изменения, как надо быть особенно внимательным к состоянию весов, посредством которых мы взвешиваем предметы. Надо, насколько это от нас зависит, стараться поставить себя и других в такие условия, при которых не нарушалась бы ясность и тонкость мысли, необходимые для правильной работы сознания, а не поступать обратно, стараясь затруднить и запутать эту работу сознания потреблением одуряющих веществ.
Человек ведь есть и духовное и животное существо. Человека можно двигать, влияя на его духовное существо, и можно двигать, влияя на его животное существо. Так же, как часы, можно двигать за стрелки и за главное колесо. И как в часах удобнее руководить движением через внутренний механизм, так и человеком — собой или другим — удобнее руководить через сознание. И как в часах пуще всего надо блюсти то, чем удобнее двигать серединный механизм, так и в человеке пуще всего надо блюсти чистоту, ясность сознания, которым удобнее всего двигать человеком. Сомневаться в этом невозможно, и все люди знают это. Но является потребность обманывать себя. Людям не столько хочется, чтобы сознание работало правильно, сколько того, чтобы им казалось, что правильно то, что они делают, и они сознательно употребляют такие вещества, которые нарушают правильную работу сознания.
Пьют и курят не так, не от скуки, не для веселья, не потому, что приятно, а для того, чтобы заглушить в себе совесть. И если это так, то как ужасны, должны быть последствия! В самом деле — подумать, какова была бы та постройка, которую строили бы люди не с прямым правилом, по которому они выравнивали бы стены, не с прямоугольным угольником, которым бы они определяли углы, а с мягким правилом, которое сгибалось бы по всем неровностям стены, и с угольником, складывающимся и приходящимся к каждому — и острому и тупому — углу.
А ведь благодаря одурманиванию себя это самое делается в жизни. Жизнь не приходится по совести, совесть сгибается по жизни.
Это делается в жизни отдельных лиц, это же делается и в жизни всего человечества, слагающегося из жизни отдельных лиц.
Для того, чтобы понять все значение такого отуманения своего сознания, пускай всякий человек вспомнит хорошенько свое душевное состояние в каждый период своей жизни. Каждый человек найдет, что в каждый период его жизни перед ним стояли известные нравственные вопросы, которые надо было ему разрешить и от разрешения которых зависело все благо его жизни. Для разрешения этих вопросов нужно большое напряжение внимания. Это напряжение внимания составляет труд. В каждом его труде, особенно в начале его, есть период, когда труд кажется тяжелым, мучительным, и слабость человеческая подсказывает желание оставить его. Физический труд представляется мучительным в начале его; еще более мучительным представляется труд умственный. Как говорит Лессинг, люди имеют свойство переставать думать тогда, когда думанье начинает представлять трудности, и именно тогда, прибавлю я, когда думанье начинает быть плодотворным. Человек чувствует, что решение стоящих перед ним вопросов требует напряженного, часто мучительного труда, и хочется отвильнуть от этого. Если бы у него не было внутренних средств одурманения, он не мог бы изгнать из своего сознания стоящих перед ним вопросов и волей-неволей был бы приведен к необходимости решения их. Но вот человек узнает средство отгонять эти вопросы всегда, когда они представляются, и употребляет его. Как только предстоящие к решению вопросы начинают мучить его, человек прибегает к этим средствам и спасается от беспокойства, вызываемого тревожащими вопросами. Сознание перестает требовать разрешения их, и неразрешенные вопросы остаются неразрешенными до следующего просветления. Но при следующем просветлении повторяется то же, и человек месяцами, годами, иногда всю жизнь продолжает стоять перед теми же нравственными вопросами, ни на шаг не подвигаясь к разрешению их. А между тем, в разрешении нравственных вопросов и состоит все движение жизни.
Совершается нечто подобное тому, что делал бы человек, которому через взмученную воду надо бы увидать дно, для того, чтобы достать драгоценную жемчужину, и который бы, не желая войти в воду, сознательно взбалтывал воду, как скоро она начинала бы отстаиваться и быть прозрачной. Всю жизнь часто стоит человек одурманивающийся неподвижно на том же, раз усвоенном, неясном, противоречивом миросозерцании, упираясь при всяком наступающем периоде просветления все в ту же стену, в которую он упирался 10—20 лет тому назад и которую нечем пробить, потому что он сознательно притупляет то острие мысли, которое одно могло бы пробить ее.
Пускай всякий вспомнит себя за тот период, во время которого он пьет и курит, и пускай проверит то же самое на других, и всякий увидит одну постоянную черту, отличающую людей, предающихся одурманению, от людей, свободных от него: чем больше одурманивается человек, тем более он нравственно неподвижен.
(Но отчего же люди непьющие и некурящие находятся часто на умственном и нравственном уровне несравненно низшем против людей пьющих и курящих? И почему люди пьющие и курящие часто проявляют самые высокие и умственные и душевные качества? Ответ на это, во-первых, тот, что мы не знаем той степени высоты, до которой достигли бы люди пьющие и курящие, если бы они не пили и не курили. Из того же, что люди духовно сильные, подвергаясь принижающему действию одурманивающих веществ, все-таки произвели великие вещи, мы можем заключить только то, что они произвели бы еще большие, если бы они не одурманивались. Очень вероятно, как мне говорил один мой знакомый, что книги Канта не были бы написаны таким странным и дурным языком, если бы он не курил так много. Во-вторых же, надо не забывать того, что чем ниже умственно и нравственно человек, тем менее он чувствует разлад между сознанием и жизнью и потому тем меньше он испытывает потребность одурманения и что потому так часто и бывает то, что самые чуткие натуры те, которые болезненно чувствуют разлад жизни и совести, предаются наркотикам и погибают от них).
Этого же почти никогда не бывает. Так что большая часть всего того, что творится в нашем мире и людьми, управляющими другими и поучающими других, и людьми, управляемыми и поучаемыми, совершается не в трезвом состоянии. И пусть не принимают это за шутку или за преувеличение: безобразие и главное — бессмысленность нашей жизни происходят преимущественно от постоянного состояния опьянения, в которое приводит себя большинство людей. Разве возможно бы было, чтобы люди непьяные спокойно делали все то, что делается в нашем мире, — от Эйфелевой башни до общей воинской повинности. Без всякой, какой бы то ни было надобности составляется общество, собираются капиталы, люди работают, вычисляют, составляют планы; миллионы рабочих дней, пудов железа тратятся на постройку башни; и миллионы людей считают своим долгом взлезть на эту башню, побыть на ней и слезть назад; и постройка, и посещение этой башни не вызывают в людях никакого другого суждения об этом, как желание и намерение еще в других местах построить еще более высокие башни. Разве трезвые люди могли бы это делать? Или другое; все европейские народы вот уже десятки лет заняты тем, чтобы придумывать наилучшие средства убийства людей и обучать убийству всех молодых людей, достигших зрелого возраста. Все знают, что нападений варваров никаких быть не может, что приготовления к убийству направлены христианскими цивилизованными народами друг на друга; все знают, что это тяжело, больно, неудобно, разорительно, безнравственно, безбожно и безумно, — и все готовятся к взаимному убийству: одни, придумывая политические комбинации о том, кто с кем в союзе и кого будет убивать; другие, начальствуя над приготовляющимися к убийству, и третьи, подчиняясь против воли, против совести, против разума этим приготовлениям к убийству. Разве трезвые люди могли бы это делать? Только пьяные, никогда не вытрезвляющиеся люди могут делать эти дела и жить в том ужасающем противоречии жизни и совести, в которых не только в этом, но во всех других отношениях живут люди нашего мира.
Никогда, мне кажется, люди не жили в таком очевидном противоречии между требованиями совести и поступками.
Человечество нашего времени точно зацепилось за что-то. Точно есть какая-то внешняя причина, мешающая стать ему в то положение, которое ему свойственно по его сознанию. И причина эта — если не одна, о главная — это: то физическое состояние одурения, в которое вином и табаком приводит себя огромное большинство людей нашего мира. Освобождение от этого страшного зла будет эпохой в жизни человечества, и эпоха эта настает, кажется. Зло сознано. Изменение в сознании по отношению к употреблению одуряющих веществ уже совершилось, люди поняли страшный вред их и начинают указывать его, и это незаметное изменение в сознании неизбежно повлечет за собой освобождение людей от употребления одуряющих веществ.
Освобождение же людей от употребления одуряющих веществ откроет им глаза на требования их сознания, и они станут приводить свою жизнь в согласие с совестью. И кажется, что это уже начинается.
И, как всегда, начинается с высших классов, тогда, когда уже заражены все низшие.