Что сказал лермонтов мартынову перед дуэлью
Рок Лермонтова. О чём молчали секунданты?
16 июля пятигорским комендантом Ильяшенковым было открыто следствие, которое пыталось выяснить,». пал ли Лермонтов от изменнической руки убийцы, прикрывавшегося одною дуэльною обстановкою, или же был убит на правильном поединке с совершенным уравнением дуэльных случайностей».
Секундантов было четверо: князь А.Васильчиков, князь С.Трубецкой, корнет М.Глебов и друг поэта А.Столыпин-Монго.
Но участие в поединке Трубецкого и Столыпина от суда утаили, так они были в опале у властей. Участники дуэли заранее договорились о том, какие ответы они буду давать на следственные вопросы, чтобы совпадать в высказанных фактах.
В 1867г. выходит книга А.Любавского «Русские уголовные процессы», в одном из очерков автор впервые изложил факты и предположения относительно этой дуэли. Он описал два варианта её, использовав ответы Васильчикова и Мартынова во время следственной комиссии.
При сопоставлении фраз возникают недоумённые вопросы:
— так остался Лермонтов на месте после сигнала или же подошёл к барьеру, как и Мартынов?
— целился ли вообще поэт в своего противника?
Князь признал, что Лермонтов не целился в Мартынова и после сигнала Глебова к началу поединка остался стоять на месте боком к своему противнику, заслоняясь рукой и пистолетом по всем правилам опытного дуэлиста. Васильчиков категорически опроверг предположение, что во время поединка противники якобы обменивались какими-то репликами.
Итак, было шесть с половиной часов пополудни, когда противники и секунданты съехались вместе в четырёх верстах от Пятигорска и выбрали для дуэли место на дороге, ведущей в селение Николаевское. Собиралась гроза. Мартынов был мрачен и зол. Столыпин обратил внимание Лермонтова на это, но тот только пожал плечами и презрительно усмехнулся.
В России дуэли между дворянами были запрещены законом вплоть до 1896г. Уже воинский устав Петра I карал смертной казнью сам выход на поединок. В царствование Николая I участники дуэли подлежали лишению всех прав состояния, наказанию шпицрутенами и ссылке в каторжные работы. И тем не менее дуэли процветали: согласно сословным понятиям и предрассудкам того времени поединок считался действенным и благородным удовлетворением оскорблённой чести.
Непременные требования к дуэли состояли в следующем:
— поединок проводился по заранее утверждённому соглашению между противниками в соответствии с бытовавшими правилами и обычаями;
— соглашения должны были неукоснительно исполняться и дуэлянтами, и секундантами ( в противном случае поединок рассматривался как бесчестный поступок или «изменническое убийство»);
— нарушителям грозило не только преследование по закону, но и изгнание из благородного общества, что было равносильно гражданской смерти.
На правила оказывал влияние кодекс графа де Шатовиллара, выпущенный во Франции в 1836г, в разработке которого участвовало 100 самых родовитых французских аристократов. Кодекс определял:
— степень и тяжесть нанесённого оскорбления;
— правила и порядок выработки секундантами соглашения между противниками;
— организацию самого поединка;
— обязанности и права секундантов и дуэлянтов;
— разновидности дуэлей на шпагах и пистолетах;
— наказания за нарушения условий поединка.
На Кавказе, где шла война, дуэли происходили на более суровых условиях, а мелкие формальности соблюдались не столь строго, как в столице.
Кодекс и обычаи гласили: противники обязаны беспрекословно подчиняться всем приказаниям секундантов, а те должны неукоснительно придерживаться выработанных ими же условий поединка.
Последний пункт говорил, что поединок мог возобновляться на прежних условиях до трёх раз.
Прозвучала команда: «Три!» Всё. По соглашению дуэль закончена! Лицо поэта приняло обычное презрительное выражение, и он, не трогаясь с места, вытянул руку вверх, по-прежнему направляя кверху дуло пистолета.
Мартынов срывается с места, подбегает к Лермонтову и кричит: «Миша, прости меня!»
По кодексу запрещалось делать именно то, что совершил близкий друг поэта А.Столыпин-Монго! Что его подвергло к этому внезапному крику. Поступок Столыпина квалифицировался как бесчестный, и все они вместе становились соучастниками совершённого Мартыновым изменнического убийства.
Когда Столыпин преступно (именно так теперь следует трактовать его деяние) нарушил дуэльное соглашение, Лермонтов, зная, что поединок после счёта «три» прервался, с полным правом и по долгу совести выстрелил в воздух, красноречиво дав понять всем, что инцидент исчерпан.
Сегодня все эти тонкости дуэльного права и чести представляются странными, где-то непонятными, но в XIX в. рассматривались со всей серьёзностью.
Это двойное преступление (необдуманные, не оговорённые условиями слова Столыпина;
выстрел Мартынова после формального окончания дуэли) стало на долгие-долгие годы общей для секундантов и Н. Мартынова тайной убийства М.Ю.Лермонтова!
Статья основана на биографическом очерке А. М. Скабичевского «М.Ю.Лермонтов. Его жизнь и литературная деятельность».
Лермонтов и Мартынов
Современники упоминают, что незлые, но меткие шутки Лермонтова в отношении «горца» Мартынова повторялись неоднократно и серьёзно досаждали самолюбивому офицеру.
Интеллектуала Лермонтова раздражал примитивизм умственных запросов большинства офицерской среды, узость суждений, стремление к эффектному внешнему виду и волокитство. Остроты его не нравились многим.
Никто из «лермонтоведов» не обращает внимания, что очерк Лермонтова «Кавказец», в котором он высмеивает рядящегося под кавказца офицера, прямо адресован Мартынову и написан в том же 1841 «дуэльном» году. У Мартынова был повод ненавидеть Лермонтова, но это не давало ему права на убийство, каким по сути явилась дуэль.
Судя по входному и выходному отверстиям в грудной клетке, Лермонтов стоял к Мартынову правым боком с поднятой правой рукой. Это подтверждает версию, что Лермонтов выстрелил в воздух.
Лермонтов в то время не был столпом русской поэзии и дуэль состоялась между двумя «рядовыми» офицерами. Несомненно, поручик-острослов Лермонтов довёл до белого каления самолюбивого майора Мартынова. Не лишне заметить, что Лермонтов и Мартынов были давними приятелями.
Мартынов и сам писал стихи и прозу.
Из воспоминаниям современников:
* «…его стихи нашли бы место среди массы посредственных стихов, печатавшихся в то время…».
* «Мартынов с обидой считал себя (неизвестно, насколько обоснованно) прототипом Грушницкого в «Герое нашего времени»».
Лермонтов иронизировал над романтической «прозой» Мартынова и его стихами.
Он прав! Наш друг Мартыш не Соломон,
. Но Соломонов сын;
Не мудр, как царь Шалима, но умён,
. Умней, чем жидовин.
Тот храм воздвиг — и стал известен всем
. Гаремом и судом,
А этот — храм, и суд, и свой гарем
. Несёт в себе самом.
1841
Скинь бешмет свой, друг Мартыш,
Распояшься, сбрось кинжалы,
Вздень броню, возьми бердыш
И блюди нас, как хожалый!
1841
* «по мнению Мартынова, Лермонтов не раз выставлял его шутом и совершенно извёл насмешками».
» Подобные, но более резкие взаимные колкости и случайная остановка музыки, из-за чего оскорбительное окончание реплики Лермонтова стало слышно всему залу, послужили поводом вызова Мартыновым Лермонтова на дуэль 13 июля 1841 года.»
«Повышенное самолюбие, нетерпимость к иному мнению, определённая жестокость характера» (характеристика исследователя О. П. Попова) позволили Мартынову целить в противника, выстрелившего в воздух.
Продолжим «разбор полётов»:
Нелепые и, порой, дикие версии о гибели Лермонтова на дуэли исходят от незнания анатомии или поверхностного представления о ней; и, естественно, от нежелания изучить и сопоставить не всегда однозначные факты о дуэли.
Надо помнить, что в анатомии «ПЛЕЧО» это рука от локтя до плечевого сустава. Так что «мягкие ткани левого плеча» могут быть повреждены почти на уровне локтевого сустава, а не «НАДПЛЕЧЬЯ», которое мы привыкли называть ПЛЕЧОМ.
Но версии живучи, не в пример людям. Я про казака, стрелявшего из-под горы, слышал ещё в 1970 году.
Но мы уже ничем не поможем ни Лермонтову, ни его бабушке, которая от горя ослепла на нервной почве.
====
Описывая Михаила Юрьевича, тот же князь Васильчиков замечает: «В Лермонтове было два человека: один добродушный для небольшого кружка ближайших своих друзей и для тех немногих лиц, к которым он имел особенное уважение, другой – заносчивый и задорный для всех прочих его знакомых».
Я же, хоть меня никто и не спрашивает, скажу: Лермонтов сам выбрал свой рок.
Какими словами Лермонтов оскорбил Мартынова?
К дуэли Лермонтова и Мартынова привела ссора, имевшая место быть 13 июля в доме Верзилиных. Поэт находился в доме генерала Верзилина. Там собрались гости и вели оживлённую беседу. Лермонтов сидел на диване с дочерью хозяйки Эмилией Александровной. В другом конце залы на фортепиано играл князь Трубецкой. Рядом разговаривали Мартынов и Надежда Петровна Верзилина.
Михаил Юрьевич сказал своей собеседнице шутливо, кивнув в сторону Мартынова, чтобы она проявляла осторожность при общении с этим страшным горцем. В этот момент Трубецкой перестал играть, и слова поэта отчётливо прозвучали в зале. Присутствующие весело рассмеялись.
Самолюбие Николая Соломоновича было задето. Дело усугубило то, что в зале находилась дама, к которой Мартынов испытывал определённые чувства. Насмешки при ней в его адрес вывели майора в отставке из себя. Он «взорвался» и резко сказал, что больше не намерен терпеть издёвки господина Лермонтова, хотя терпел их долго. Однако Михаил Юрьевич не воспринял это высказывание всерьёз. Он повернулся к своей собеседнице и заметил: «Такое бывает. Завтра мы помиримся и станем добрыми друзьями».
Однако после вечера, когда приятели вышли из дома Верзилина, между ними состоялся разговор на повышенных тонах. Поэт при этом Лермонтов не постарался сгладить конфликт, извиниться перед Мартыновым за свою бестактность. И закончился возбуждённый разговор вызовом Михаила Юрьевича на дуэль. Причиной же стал язвительный характер поэта и его острый язык.
Дуэль Лермонтова с Мартыновым
Дуэль М.Ю. Лермонтова с Н.С. Мартыновым.
Дуэль М.Ю. Лермонтова с Н.С. Мартыновым состоялась во вторник 15 июля 1841 г. близ Пятигорска, у подножия горы Машук. Лермонтов был убит выстрелом в грудь навылет. Многие обстоятельства этого трагического события остаются неясными, поскольку показания очевидцев — самого Мартынова и секундантов М.П. Глебова и А.И. Васильчикова — давались на следствии, когда участники дуэли были озабочены не столько установлением истины, сколько тем, чтобы приуменьшить собственную вину.
Причины дуэли. Мартынов показал на следствии: «С самого приезда своего в Пятигорск Лермонтов не пропускал ни одного случая, где бы мог он сказать мне что-нибудь неприятное. Остроты, колкости, насмешки на мой счет… На вечере в одном частном доме,— за два дня до дуэли,— он вывел меня из терпения, привязываясь к каждому моему слову,— на каждом шагу показывая явное желание мне досадить.— Я решился положить этому конец». Глебов показал: «Поводом к этой дуэли были насмешки со стороны Лермонтова на счет Мартынова, который, как говорил мне, предупреждал несколько раз Лермонтова…». Васильчиков показал: «О причине дуэли знаю только, что в воскресенье 13-го июля поручик Лермонтов обидел майора Мартынова насмешливыми словами; при ком это было и кто слышал сию ссору, не знаю. Также неизвестно мне, чтобы между ними была какая-либо давнишняя ссора или вражда…».
На те же причины (но с благоприятными для Лермонтова акцентами и не опуская собственных имен) указывают другие очевидцы: компания молодых офицеров, в том числе Лермонтов и Мартынов, часто собиралась в доме генеральши М.И. Верзилиной; шутки, острословие, танцы, флирт были непременной чертой этих вечеров. Лермонтов и Мартынов ухаживали за дочерью Верзилиной — Э.А. Клингенберг (впоследствии Шан-Гирей), которой и принадлежит наиболее подробное описание роковой ссоры: «13-го июля собралось к нам несколько девиц и мужчин… Михаил Юрьевич дал слово не сердить меня больше, и мы, провальсировав, уселись мирно разговаривать. К нам присоединился Л.С. Пушкин, который также отличался злоязычием, и принялись они вдвоем острить свой язык… Ничего злого особенно не говорили, но смешного много; но вот увидели Мартынова, разговаривающего очень любезно с младшей сестрой моей Надеждой, стоя у рояля, на котором играл князь Трубецкой. Не выдержал Лермонтов и начал острить на его счет, называя его «montagnard au grand poignard» («горец с большим кинжалом».— Ред.). (Мартынов носил черкеску и замечательной величины кинжал.) Надо же было так случиться, что когда Трубецкой ударил последний аккорд, слово poignard раздалось по всей зале. Мартынов побледнел, закусил губы, глаза его сверкнули гневом; он подошел к нам и голосом весьма сдержанным сказал Лермонтову: «сколько раз просил я вас оставить свои шутки при дамах», и так быстро отвернулся и отошел прочь, что не дал и опомниться Лермонтову… Танцы продолжались, и я думала, что тем кончилась вся ссора».
Вызов на дуэль. Объяснение Лермонтова с Мартыновым по поводу ссоры произошло тотчас по выходе из дома Верзилиной вечером 13 июля. Их разговора никто, по-видимому, не слышал, и воспроизвести его мог только Мартынов; но Мартынов хорошо понимал значение именно этой части показаний: от того, кто будет признан инициатором дуэли, зависела мера наказания — вся его дальнейшая судьба. Вопрос этот занял на следствии центральное место, и Мартынов тщательно отрабатывал свои ответы. В его передаче диалог принял следующую форму: «…я сказал ему, что я прежде просил его прекратить эти несносные для меня шутки,— но что теперь, предупреждаю, что если он еще раз вздумает выбрать меня предметом для своей остроты,— то я заставлю его перестать.— Он не давал мне кончить и повторял несколько раз сряду: что ему тон моей проповеди не нравится: что я не могу запретить ему говорить про меня то, что он хочет,— и в довершение сказал мне: «Вместо пустых угроз, ты гораздо бы лучше сделал, если бы действовал. Ты знаешь, что я от дуэлей никогда не отказываюсь,— следовательно ты никого этим не испугаешь»… Я сказал ему, что в таком случае пришлю к нему своего секунданта».
Такое течение разговора означало фактически вызов со стороны Лермонтова: прося «оставить свои шутки» и намекая на возможность дуэли лишь в случае неисполнения законной просьбы, Мартынов делал «шаг к сохранению мира». Лермонтов же своим ответом отрезал путь к примирению и провоцировал вызов. Так представил дело Мартынов. Так представили его и секунданты.
Между тем существует важное свидетельство того, что акценты в пользу Мартынова в показаниях секундантов появились уже в ходе следствия; в первые же часы после дуэли они говорили другое. Это свидетельство — письмо Траскина, который в качестве старшего воинского начальника в Пятигорске встретился с Глебовым и Васильчиковым еще до того, как им были предъявлены вопросы Следственной комиссии, и на основании их устных показаний сообщал П.X. Граббе: «Мартынов сказал ему, что он заставит его замолчать… Лермонтов ответил, что не боится его угроз и готов дать ему удовлетворение, если он считает себя оскорбленным». Таким образом, в передаче Траскина, слова раздраженного Мартынова лишены смягчающего оттенка (столь тщательно акцентированного в показаниях перед Следственной комиссией) и звучат как прямая угроза; ответ же Лермонтова, сохраняя необходимую меру достоинства, несет в себе миролюбивые интонации. Картина, представленная Траскиным, в большей мере соответствует представлениям современного Лермонтоведения (сложившимся в результате кропотливого сопоставления всех деталей дуэльной истории), чем показания Мартынова, Глебова и Васильчикова, тенденциозность которых подозревали и многие современники, и позднейшие исследователи.
Секунданты. В официальных документах фигурируют имена двух секундантов — Глебова и Васильчикова; в действительности же на месте дуэли присутствовали четыре секунданта: как известно из мемуаров, решено было скрыть от следствия участие в дуэли А.А. Столыпина (Монго) и С.В. Трубецкого, т.к. во время суда они могли поплатиться больше других (и Столыпин, и Трубецкой находились на Кавказе на положении сосланных, к тому же было известно, что их обоих ненавидел Николай I). Это решение повлекло за собой и другие изменения в показаниях. Пришлось перераспределить роли двух оставшихся секундантов: Глебов назвал себя секундантом Мартынова, Васильчиков — секундантом Лермонтова. В письме к Д.А. Столыпину 1841 г. Глебов давал обратное распределение функций. Не исключается, однако, что секундантами Лермонтова были Столыпин и Трубецкой. Существует, впрочем, серьезно аргументированное предположение, что Столыпин и Трубецкой опоздали к месту дуэли из-за сильного ливня и дуэль действительно состоялась при двух свидетелях «по договоренности обеих сторон». Необходимостью скрыть участие в дуэли Столыпина и Трубецкого объясняется также путаница в показаниях о том, кто с кем и на чем приехал к месту поединка.
После дуэли. Лермонтов скончался, не приходя в сознание, в течение нескольких минут. Васильчиков поскакал в город за врачом, остальные секунданты остались у трупа. Васильчиков вернулся ни с чем: из-за сильного ненастья (во всех источниках упоминается, что 15 июля то начинались, то прекращались ливневые дожди; по-видимому, противники стрелялись под дождем; сильная гроза продолжалась какое-то время после дуэли) никто не соглашался ехать. Затем Глебов и Столыпин уехали в Пятигорск, где наняли телегу и отправили с нею к месту происшествия кучера Лермонтова — Ивана Вертюкова и «человека Мартынова» — Илью Козлова, которые и привезли тело на квартиру Лермонтова около 11 часов вечера.
Последняя дуэль Лермонтова дискуссия о причинах
Последняя дуэль Лермонтова: дискуссия об «истинных причинах»
Официальной причиной дуэли Лермонтова с Мартыновым на сегодняшний день считаются насмешки поэта и соперничество за внимание женщин в Пятигорске летом 1841 года. Но также наряду с этим существует дискуссия об «истинных причинах дуэли», ведь дуэлянты знали друг друга более десяти лет, а в подобных случаях закономерно предположить, что причины трагического события – в прошлых отношениях людей. Возможно, это и так, но в наши дни возникла своего рода мода видеть в этих прошлых отношениях сугубую вину Лермонтова, что при ближайшем рассмотрении представляется, по меньшей мере, странным. Некоторая популярность «семейных» версий сегодня, особенно на отечественном телевидении, побуждает попытаться оценить ситуацию объективно и высказаться по этому вопросу.
Лермонтов и Мартынов вместе учились в юнкерской школе, возможно, были знакомы и ранее. «Среди приятелей Лермонтова юнкер Мартынов. С первого дня между ними установилось необъяснимое соперничество, которое выражалось в том, что один не позволял другому выделиться среди юнкеров. Они подстегивали и вдохновляли друг друга на изощренные выходки, и это делало их дружбу крепкой, но странной». И еще: «Однажды Мартынов, с ума сходящий от конкуренции с Лермонтовым, находит его стихи, публично читает их без его разрешения, дразнит Пушкиным» (из документального фильма 2014 года.)
Также известно, что Лермонтов был знаком с семьей Мартынова, и, выкладывая материалы семейного архива, потомки убийцы поэта, очевидно, стремились показать, что отношения эти были сложными. Другой вопрос, так ли все выглядит со стороны, как хотелось бы тем, кто выложил материалы, призванные компрометировать Лермонтова.
Дело писем. В 1837 году Мартыновы попросили Лермонтова передать письма Николаю Мартынову на линии. В дороге у Лермонтова украли вещи, и писем Мартынову он не передал, но, так как в письма были вложены деньги (триста рублей), в компенсацию отдал приятелю свои. В оправдательной концепции Мартынова за дуэль история получила следующую интерпретацию. Лермонтов как будто не должен был знать, что в письма вложены деньги, и если он о них знал, значит, он вскрывал письма. Письма он вскрыл и прочитал, кражу вещей выдумал, а два года спустя описал все это в «Тамани» (1839), чтобы оправдаться (то есть, солгать еще раз, на этот раз в своей повести).
Тот факт, что у Лермонтова тогда действительно украли вещи, сегодня считается доказанным исследователями. В Ставрополь он приехал без вещей и не сразу явился к начальству, так как не было формы, за что получил впоследствии выговор: ему сказали, что обязан был явиться немедленно, в чем приехал. Также биографы (Семевский, Мартьянов) взяли выписку от портного, у которого он шил форму взамен украденной (См. Примечание 1).
Тогда ни разрыва, ни охлаждения отношений не произошло, до 1841 года Лермонтов и Мартынов общались периодически, но как минимум каждый год. Даты встреч Мартынова и его семьи с Лермонтовым выведены с точностью до месяцев. Разумеется, 4-летнюю разницу между ситуацией с письмами и дуэлью старались не афишировать, излагая все, «как будто это было вчера».
Версия, что эта история 1837 года могла стать «истинной причиной дуэли» четыре года спустя, представляется маловероятной. Ведь она никак не относилась даже к числу отложенных дуэльных дел, каковые бывали между дворянами в ситуациях, когда они не могли встретиться для разрешения своих вопросов дуэлью по объективным обстоятельствам – об этом свидетельствует фактор продолжающегося общения Лермонтова с приятелем и его семьей.
«Княжна Мери». Еще одна версия, высказанная не лично Мартыновым, но его сторонниками, состоит в том, что в образе княжны Мери в «Герое нашего времени» Лермонтов вывел сестру Мартынова Наталью Соломоновну, что и стало истинной причиной дуэли. Плюс этой версии состоит в том, что она более свежая, чем дело писем – «Герой нашего времени» был полностью опубликован только в 1840 году. Но что именно может пониматься под этим: сестра Мартынова – княжна Мери?
Девичьи слезы и нервная горячка, скандал и закрытые двери? Из материалов архива явствует, что никакой громкой истории Лермонтова ни с одной из сестер Мартынова не происходило. Конфликта с семьей вообще не было, в доме Мартыновых Лермонтов был принят до последнего. Истории компрометации сестры – типичное дуэльное дело той эпохи – не было, причем это не вольный вывод исследователя, а примечание самих сторонников Мартынова в архиве: «Мы, разумеется, НЕ хотим сказать, что Лермонтов компрометировал сестер Мартыновых».
Не случайно сам Николай Мартынов никогда более не заговаривал о каких-либо претензиях к Лермонтову по поводу «княжны Мери». Очевидно, что после выхода «Героя нашего времени» в 1840 году, в 1841-м прототипы княжны Мери и Веры искала вся курортная публика, по словам биографа поэта Висковатова, был «сонм кандидаток». Об этом поговорят и забудут, а вот рассказ из категории «убить писателя за его роман» – малопродуктивное оправдание. (Вообще, фантазии Николая Соломоновича о том, что «Героя нашего времени» Лермонтов писал о Мартыновых и для Мартыновых, сами по себе уже несколько комичны.)(см. Примечание 2)
Семейный архив дает представление в целом об отношении к Лермонтову. Неосторожный поэт, склонный к играм с байронизмом, демонизмом, он не нравился, раздражал; настораживал.(Это касается, разумеется, старших членов семьи, сестры, напротив, «находили большое удовольствие в его обществе»).
Но это не дуэльная претензия, а потому вернемся к инциденту с недоставленными письмами 1837 года. С конца 1840-х гг. Мартынов полюбил рассказывать о своих эпистолярных проблемах с Лермонтовым своим сторонникам и друзьям. В его архиве размещены пересказы этой истории Бетлингом, Пирожковым, Оболенским со слов самого Николая Соломоновича. Разумеется, эти пересказы велись вне всякой хронологии, ведь она – самое слабое место истории (впоследствии также предпринимались попытки фальсификации дат в архиве). По пересказам этим видно, что Мартынов умел производить впечатление на слушателей. Видимо, под предлогом того, что говорить о случившемся ему тяжело или неприятно, он ограничивался намеками, оставлял многозначительные паузы, которые его сторонники заполняли уже по своему усмотрению. В рассказе Мартынова (но только в передаче его другими лицами, что важно) есть вещи, призванные звучать веско – упоминания о каком-то «разговоре», «объяснении», будто бы состоявшемся (а, может, действительно состоявшемся) между ним и Лермонтовым. Но уточнений по поводу этого «разговора» не имеется никаких, хотя бы: где и когда происходил разговор? На линии в 1837 году или в Пятигорске в 1841?
Собеседникам Мартынова, очевидно, представлялось, что он имеет в виду нечто гораздо большее, чем говорит, в то время, когда на деле за его словами стояла пустота. В 1898 году вышла «итоговая» статья о дуэли Лермонтова с Мартыновым, записанная сыном при жизни отца со слов самого Мартынова. Там-то и выплыл знаменитый «разговор»: Николай Соломонович рассказал, из какой гусарской выходки Лермонтова, из каких его неосторожных слов и из каких теней, пробежавших по его лицу, он сделал выводы о том, что его приятель читал письма. И это было последнее мужское слово Николая Мартынова.
После дуэли в его вещах не нашли ни прощального письма, ни записки, а только 20 билетов на ванны, купленных за 2-3 дня до трагедии, также выясняется, что за неделю до поединка он в письме просил домашних прислать ему полное собрание чьих-то сочинений.
Таким образом, все поведение Лермонтова представляется кристально ясным и являет собой разительный контраст с высказываниями и записками Мартынова, все время отыскивавшего подтексты в словах и действиях своего приятеля, секундантов. Никакого второго, третьего смысла, никакой неестественной, истерической веселости, никакой «игры обреченного» в нем, как ни изощряй фантазию, не усмотришь. Ничего в нем не обнаружишь, кроме того, что так ведут себя люди в случаях, когда дуэль за пустяк, когда она представляется нелепым недоразумением, которое должно кончиться пустыми выстрелами и примирением с шампанским.
Разумеется, на это можно возразить, что противники знали друг друга десять лет, а посему и за старые письма не собирались стреляться насмерть. Но очень уж отсутствует в поведении Лермонтова малейшая зацепка, дающая возможность приписать ему хоть какой-то комплекс вины перед Мартыновым, что было Николаю Соломоновичу крайне необходимо.
Человек, более или менее знакомый с биографией поэта, знает, как вел себя Лермонтов с людьми, перед которыми действительно бывал в чем-то виноват. В истории со стихами «Смерть поэта» Раевский серьезно пострадал по вине Лермонтова, и до наших дней сохранились десять «покаянных» писем поэта другу, в каждом из которых он как-то извиняется, объясняется, обещает помощь через других людей, выражает надежду, что Раевский все еще считает его своим другом, и так далее.
Тени подобного отношения не было у Лермонтова к Николаю Мартынову тем летом 1841 года.
Также Васильчикову со стороны представлялся абсолютно самоценным конфликт на почве именно острот и соперничества, непохожим ни на спектакль для публики, ни на умышленный поиск повода для вызова Мартыновым. Вот как князь описывает происходящее: «Он (Мартынов) был ревнив, в основном из-за того, что Лермонтов переходил ему дорогу, вызывая в нём ревность нарочитым флиртом с каждой девицей, которую Мартынов ненароком замечал, и прибавлял что-нибудь обидное, чтобы задеть его, и с этими же девицами отпускал шутки на счёт Мартынова и его ревности… Какое-то время Мартынов сдерживался. Он не только не «способствовал ссоре», но даже друзья Лермонтова, включая моего прадядюшку, удивлялись, сколь долго он будет всё это терпеть… И терпение Мартынова окончательно иссякло. После вечера, во время которого поведение Лермонтова было особенно возмутительным (совсем как у Онегина по отношению к Ленскому; на самом деле кто знает, возможно, что это было наитие?) Мартынов вызвал его на поединок».
Таким образом, никакого дела чести на Лермонтова, законного и своевременного, на момент лета 1841 года не существовало. И несвоевременного, скорее всего, не существовало тоже.
Николай Мартынов же, такой двусмысленный и поминутно противоречащий сам себе, когда принимался приписывать своему погибшему противнику некие оскорбления своей семьи, был в то же время совершенно искрен в том раздражении, которое вызывал у него лермонтовский характер, действительно сложный, да к тому же еще принципиально несовместимый с его собственным. Его знаменитая речь перед парижскими студентами: «Господа, если бы вы знали, что это был за человек! Когда он появлялся в обществе, единственной его целью было испортить всем настроение. Все танцевали, веселились, а он садился где-то в уголке и начинал над кем-нибудь смеяться, посылать из своего угла записки с гнусными эпиграммами. Поднимался скандал, кто-то начинал рыдать, у всех портилось настроение. Вот тогда Лермонтов чувствовал себя в порядке».
Это раздражение на «невыносимый характер» поэта было не изжито им ни через 20, ни через 30 лет после трагической дуэли.
Быть может, Николай Мартынов в нашей стране у позорного столба уже свое отстоял, и действительно настало время взглянуть на эту трагедию в молодежной среде несколько иначе – с поправками на возраст и неопытность, аффект и растерянность всех ее участников. Но не за счет чести Лермонтова, чернить имя которого не было никаких прав и оснований.
Примечание 1. Реальность кражи вещей у Лермонтова осенью 1837 года признают как дореволюционные, так и современные исследователи, включая таких лермонтовских скептиков, как В. Захаров и А. Очман. 2 февраля 1838 года поэт писал письмо своему знакомому Ивану Петрову, у которого занимал деньги (1050 рублей) на покупку нового обмундирования взамен украденного. В письме Лермонтов благодарит Ивана Петрова за помощь и возвращает занятую у него сумму: «Любезный дядюшка Павел Иванович. С искреннейшею благодарностью за все ваши попечения о моём ветреном существе имею честь прикладывать к сему письму 1050 руб., которые вы мне одолжили».
Примечание 2. Между тем, по мнению исследователей в «Тамани» действительно отражены путевые впечатления Лермонтова по дороге в первую ссылку на Кавказ во второй половине 1837 года. Осенью 1837 года поэт проезжал через Тамань, где, по данным Лермонтовской энциклопедии, была и девушка, и загадочный татарин, и слепой мальчик, описанные впоследствии как герои повести. У Печорина (герой, близкий автору) крадут вещи, как их украли у самого Лермонтова, причем даже наименования украденных вещей не являются произвольными – дагестанский кинжал, шашка, шкатулка. Лермонтовская энциклопедия сообщает, что дагестанский кинжал был действительно кем-то подарен поэту (стихотворение «Кинжал»). Также современный лермонтовед Д. Алексеев полагает, что шкатулка – несомненная аллюзия на письма родных приятеля. Вполне вероятно, что «Тамань» содержит в себе некое послание, до сих пор незамеченное, но заслуживающее того, чтобы в канун 180-летия гибели Лермонтова быть прочтенным.
Примечание 3. Имеются и другие свидетельства приятельских, неконфликтных взаимоотношений Лермонтова с Мартыновым в преддуэльные месяцы. Лермонтовед В. Мануйлов в статье «Утраченные письма Лермонтова» обнаруживает, что последний раз поэт писал своему другу непосредственно весной 1841 года. Уже после дуэли, 2 августа 1841 г., А. А. Кикин сообщал своей дочери, М. А. Бабиной: «Лермонтов в последнем письме к Мартынову писал сюда, что он кидал вверх гривенник, загадывал куда ехать. Он упал решетом. Сие означало в Пятигорск…» Письмо начиналось словами «Еду к истинному моему другу…» и, по-видимому, не содержало и намека на обсуждение каких-либо проблем, связанных с взаимоотношениями Лермонтова с семьей Николая Мартынова. Очевидно, поэтому оно и не увидело света в числе прочих материалов, которые пожелали потомки Николая Соломоновича разместить в связи с дуэлью. Обнародование подобного письма, полученного Мартыновым от Лермонтова в самое ближайшее до трагической дуэли время, заинтересованные лица нашли крайне нецелесообразным и невыгодным для себя.